– Я куплю! – крикнул Саня! – Продай! Сколько хочешь?! Назови цену!
– Не продаетша! – крикнул Фил, пробираясь к выходу. – У шамого мало! Привык я к ним!
– Сколько! Назови цену! Ну!
– Миллион! – ответил Фил и вышел из вагона.
Молодой человек схватил с полки кейс и устремился вслед за женихом и его невестами.
Обогнав гарем и настигнув «шейха», Саня раскрыл перед ним кейс.
– Вот! Без пятнадцати тысяч миллион. Гони свою конфету! – потребовал он.
Носатый возбужденно выхватил кейс из его рук, захлопнул его и, трусливо оглядываясь по сторонам, вытащил из кармана и протянул молодому человеку самую дорогую в истории фармацевтики пилюлю.
– Ешть еще, – заговорщицки произнес Фил. – Отдаю по шестынот тышач за штуку.
– Он не дышит! – крикнула Рита, когда Саня появился в вагоне. – Он не дышит, Саша!
Саня схватил с раскладного столика стакан с чьим-то недопитым чаем, так же, как Рэм, разломал пилюлю и размешал порошок пальцем.
– Сейчас, сейчас, дядя Миша… Поднимай ему голову… Сейчас… Сейчас я челюсти ему разожму… Ну же! Ну же, пей!
– Он не пьет! Не пьет! – рыдая, причитала Рита. – Это бесполезно! Мы не успели… Не успели…
Рита опустила голову Кубинцу. Саня сел ему на живот и принялся делать массаж сердца.
– Ну же! Раз, два, три! Ну – раз, два три… Ну…
На десятой попытке грудь Кастро поднялась, в легкие пошел воздух, губы зашевелились.
Не веря своим глазам, боясь радоваться, чтоб не спугнуть удачу, Рита аккуратно, двумя руками, взяла стакан.
– Выпей, родной, выпей, – попросила она, вливая в пересохший рот Кастро спасительную смесь.
Заскрипела вагонная сцепка, поезд дернулся с места, ожил, все его члены почти одновременно пришли в движение.
Хуши сказал: «Часто, чтобы помириться, надо всерьез поссориться»
Вечерело. На улицах добавилось прохожих, на дорогах стало больше машин. Час пик. Готовясь ко сну, город избавлялся от нерастраченной за день энергии.
Аэропорт находился на городской окраине, но тише, спокойней здесь не было. Так же туда-сюда сновали люди, над их головами, то заходя на посадку, то взмывая в небо, грохотали самолеты. Саня, Рита и бледный, еще не полностью отошедший от болезни Кубинец сидели в небольшом маленьком летнем кафе, в пяти минутах ходьбы от аэропорта. Между столиками ходил мальчик и предлагал всем брелоки для ключей, журналы и карты с изображением мировых лидеров.
– … конечно. Всю жизнь, сколько ее помню, – о чем-то рассказывал Кубинцу Саня. – Всех своих детей она потеряла. Каждый час вспоминала их. Особенно Михаила. Очень жалела о вашей ссоре, винила себя… Она умерла быстро, никогда не болела, ни на что не жаловалась. Просто уснула и не проснулась. Остановилось сердце.
Саня замолчал. Кубинец отвернулся в сторону и печально выдохнул:
– Устал. Домой хочу.
– Правильно, – сказал Саня и взял его за руку. – Будем жить вместе.
– Согласен, ты, я и наша Глаша. Нормальной шведской семьей, – улыбаясь, произнес Кубинец, потом добавил: – Дом, Саша, это не стены с обоями, которые помнишь с детства, и не пьяные вопли с улицы на знакомом языке. Дом, это там, где любят и ждут.
– Так это все про нас. Ты на работе, я по хозяйству, пирожки в духовке, цветочки в вазе…
Кубинец усмехнулся.
– Была у меня любимая, поссорились, а теперь, видишь, сыном обзавелся. Поеду к ним. Примут, останусь.
– Ты с нами не полетишь? – с грустью в голосе спросила Рита.
Кастро подмигнул девушке и молодому человеку.
– Миритесь, ребята. Успеете еще нервы друг другу помотать. А я к брательникам подамся. Они меня давно в дело звали, да я все каких-то жар-птиц ловил.
– Но мы ведь еще увидимся? – спросил Саня.
– Куда ж от вас деться? Еще деток ваших понянчу. Надоели вы мне, но так как других родственников не наблюдается, придется терпеть.
– А он меня бросил, – с обидой в голосе объявила Рита.
– Опять? – спросил Кубинец.
– Нет, еще с того раза.
– Ну, может, увлекся какой-нибудь… Столько искушений, столько голых задниц по телевизору показывают. Потерпи: перебесится, вернется.
– При чем тут это? – возмутился молодой человек. – Просто, если люди не доверяют друг другу, они не должны быть вместе.
– Не надо было давать повода! – заявила Рита.
– Это не любовь! Так не любят! Клясться в любви до гроба, а через пять минут отречься! Это твоя любовь?
– Ой… ой… – подняв руки к груди, причитал Кубинец.
– Да! Все или ничего! – сказала Рита. – Я ни с кем не собираюсь делиться. Если побежал к другой, то уходи и не возвращайся!
– Все! – решительно сказал молодой человек. – Если я бабник и вор, то лучше нам больше не разговаривать.
– Она мне солгала. Откуда мне было знать?
– А я бы знал.
– Эй, дружок! – позвал продающего сувениры парня Кубинец. – Что там у тебя, карты? Давай сюда.
Рита и Саня больше не смотрели друг на друга. Кубинец потасовал колоду и положил перед Саней две карты.
– Говори «еще» или «хватит»?
– Я не играю в карты, – ответил он.
– Я тоже решил бросить. Давай, в последний раз. Я загадал на свой выигрыш.
– Может, со мной? – услышал Кастро за спиной знакомый голос.
Саня сердито посмотрел в сторону говорившего. Во взгляде Риты читался испуг.
– Садись, – не оглядываясь, ответил Кубинец, взял Санины карты и снова принялся тасовать колоду. Напротив него на свободный стул сел Рэм.
– Очухался все-таки. Ну почему я знал, а? Нет, все-таки кто-то сверху шепчет мне в ухо.
Кубинец положил перед ним две карты.
– Еще?
Рэм приподнял, заглянул снизу и бросил обратно.
– Давай. Сколько у тебя жизней, Миша? Мне бы твою удачу. – Он взглянул на третью карту, вернул на стол. – Хватит.
Кастро сдал себе, взял карты в руки.
– И снова мне везет, – объявил он.
– А вот блефовать ты не умеешь, – упрекнул Рэм. – Хочу подмять под себя агентство. Собрал хороших ребят. Много наших. Добрым словом тебя вспоминают. Вот, сперва в Канаду, потом по Африке прогуляемся. Напомним Совету утро стрелецкой казни.
– На хозяев попер? Смело.
– Я разведчик, Миша. Я игрок. Тут и черт не разберется, кто мне хозяин, а кому я. Ну что, поехали, везунчик, постреляем.
– Отстрелял я свое. А у тебя стрелки и без меня найдутся.
– Мда… – задумчиво произнес Рэм. – Фил ушел. Тоже, говорит, счастье обрел, ничего не хочет. Мир – это любовь, говорит. В Египет намылился. Овощи, говорит, выращивать будет, морковь там, капусту разную…
– Вот почему ты пришел, – сказал Кубинец. – Тебе грустно. За один день ты потерял и лучшего друга, и
