«Загонщиков на ловле не избегнуть сети. Сидеть тебе, мой дорогой, в тюремной клети», — Так будоражит ум мать хитрости — опасность. И юноша перевязал его. Внести бы ясность… Тьфу пропасть! Где найти словцо, чтоб кратко, емко, Назвать нам то, что между ног носил отец ребенка? Древнейши люди, между тем, окно имели, Чтоб лекарям верней читать болезни в теле. Но в сердце форточку носить — прошу уволить! И мог ли женский пол себе сие позволить? Природа-матушка умна, обоих пожалела И два равной длины шнура для них предусмотрела. Чтоб женщины зияние прикрыть, Пришлось концы связать потуже И гладко их заделать. Видно, прыть Ее тому виной, да и неверность мужу. А вот мужчину в том не обвинишь, И с ним природа просчиталась: Ему б поменее шнура, глядишь… Конца б и не осталось. Так каждому из двух полов свое досталось. Надеюсь, разъясненье дать сумел, И каждый из читателей уразумел, Что именно перевязал с испугу наш юнец. Ну да, вот этот именно конец, Оставленный, как видно, про запас Природой щедрою. Не утаю от вас: Смекнув немного, он его приладил ловко, Как у другого пола, лишь осталась щелка. Однако что ты ни возьми — пеньки иль шелка, В узде уймешь едва ли долго, Коль рвется что-то с силою пружины. Подать велю для опыта дружины Хоть ангелов, а хоть святых отцов, И выстроить всех этих молодцов Напротив двух на десяти девиц, Во всеоружье прелестей юниц, Которыми природа наделила, А ко всему еще в чем мать родила. А я же погляжу и в самом деле Сочту то поведенье ненормальным, При коем не увижу измененье в теле, Позыв навстречу прелестям повальный. Те прелести доступны глазу в Новом свете, А в Старом наготы не прячут разве дети. Подслеповатая, но ушлая старушка Серьезно к делу подошла и водрузила Очки на нос. Колетта-дружка В шеренгу встала, и такая сила В шеренге дев внезапно объявилась, Что грациям трем легендарным и не снилась. Все в них: и перси наливные, И маковки, венчающие их, И очеса, и беломраморные выи, И жар местечек потайных Взывало: и сработал механизм! Покуда матушка рассматривала низ Колетты, с силой тетивы рожок На волю вырвался: не усидел дружок. (Скакун срывается так с недоуздка, Там рвется, где излишне узко.) И по оправе бац! Она и отлетела, Еще спасибо, приорина уцелела. Не сладко ей. Юнца меж тем связали И в руки пожилых святош предали. Они его схватили — и во двор. Да все то время, что свой приговор Почтеннейший капитул выносил, Виновный рвался. Выбившись из сил, Застыл он, повернувшись к древу носом, Спиной к толпе. Самой уж этой позой Предрешено, казалось, наказанье, Но тут судьба — наперсница повесы — Вдруг приложила все свои старанья, Мучительниц убрав, сняв роковы завесы: Одну отправила по кельям загонять На жалость падку молодежь, Другую — в арсенал, дабы набрать Плетей, бичей. — «Знай, нас не проведешь, Поставлены дела на ять!» А третью — ту засовы проверять. Об эту пору в монастырь въезжает мельник На муле. Местных вдов и молодиц Гроза, но добрый малый, не бездельник, Игрок в шары и кегли сносный. Увидев пару голых ягодиц, От изумления детина рослый Перекрестился и воскликнул: «Вишь ты! Святой живьем! А хоть и так! (Нелишне Спросить, что бедный парень натворил? Неужто же с монашкой согрешил?) Чем дольше на тебя гляжу, Тем больше по себе сужу: Доподлинно, что ты сестриц угодник, Хоть молод, а уж точно греховодник». — «Увы, напротив, — постреленок отвечал. — Напрасно о любви меня молили.
