l:href='#n_444' type='note'>[444]. Летописец сообщает, что через день по возвращении в столицу царь «положил свою опалу на князя Михаила да князя Олександра на Воротынских за их изменные дела»[445]. Князя Михаила отправили в тюрьму на Белоозеро, а Александра заключают «за сторожи» в Галиче[446]. Удел князей Воротынских (Новосиль, Одоев, Перемышль и доля в Воротынске) ликвидируется. С.Б. Веселовский считал, что эта опала была «вызвана не служебной провинностью князей». Однако ссылка автора на рассказ Курбского, что Михаила Воротынского обвиняли в колдовстве, не может быть принята во внимание, ибо она относится к событиям 1573, а не 1562 г.[447] Нет никаких данных и в пользу предположения Л.М. Сухотина, считавшего, что опала на Воротынских вызывалась «былой их близостью к Сильвестру и Адашеву», а сами репрессии на княжат произведены были «с согласия думы боярской»[448].
Летом 1562 г. оба Воротынских находились в полках в Серпухове под верховным (но по существу номинальным) главенством князя Владимира Старицкого. Их недостаточное служебное рвение, вероятно, и показалось подозрительным Ивану IV, особенно в связи с тем, что он «гневался» на Александра Воротынского еще со времени своей женитьбы на Марии Темрюковне. Одиозная фигура Владимира Старицкого также наводила царя на тяжелые для Воротынских размышления. Когда Девлет-Гирей в июле 1562 г. подошел к Мценску, то в Серпухов к М.И. Воротынскому с царским наказом прибыл Д.И. Хворостинин[449]. В наказе, вероятно, содержалось предписание нанести удар по крымским отрядам. И действительно, получив распоряжение царя, воеводы из Серпухова направились к Мценску. Однако крымский хан отошел от города и попытка Воротынских и других воевод «со многими людьми» догнать его не увенчалась успехом[450]. Это скорее всего и было непосредственной причиной опалы Воротынских. Впрочем, Воротынские как удельные княжата представляли большую опасность для царя (одних военных слуг у них насчитывалось несколько тысяч)[451].
Виднейший русский военачальник времени Ивана Грозного князь М.И. Воротынский носил почетное звание «слуги» и считался званием выше всех бояр. Он, как и его брат А.И. Воротынский, в разрядах упоминаются с 1543 г.[452]. В посольских делах упоминается под 1542 г. (Сб. РИО. Т. 59. С. 147).] Впрочем, князь Александр уже в 1560 г. введен в состав Боярской думы[453] Впрочем, князь Александр уже в 1560 г. введен в состав Боярской думы[453], совмещая боярский титул с удельно-княжескими правами.
В апреле 1563 г., через год после снятия опалы с А.И. Воротынского, по нем были взяты поручные записи. Поручные по А.И. Воротынском свидетельствовали о приближении грозовой бури опричных лет. Теперь особую запись дали восемь бояр[454], причем уже в 15 тысяч рублей (а не в 10 тысяч, как по Бельском), и на такую же сумму — 100 княжат и детей боярских. При этом только половина их была до 1562 г. дворовыми детьми боярскими. Большинство остальных принадлежало уже не к верхам, а к рядовой массе дворянства[455]. Иван Грозный, вероятно, считал, что дворянская мелкота надежнее гарантирует верную службу опального князя, чем родовитые княжата. Но, простив A.И. Воротынского, царь удела ему не отдал, его старший брат еще продолжал находиться в опале[456].
Весной 1562 г. А.И. Воротынский уже назначается воеводой в полках [457]. В июле боярин И.И. Пронский пожаловался царю на князя Александра, что тот не захотел быть «под ним» в воеводах, а «сказался болен». В заискивающем челобитье Воротынский писал: «Мы, холопи твои, живем на твоих государевых службах и в твоих государевых службах и в твоих государевых розрядех. И кому мы, холопи твои, в версту, тебе, государю, известно»[458]. Вместе с тем князь просил: «Не выдай нас Пронскому князю Ивану, чтоб мы, холопи твои, в вековом позоре не были». Трудно сказать, чего больше в этом документе — низкопоклонства или родового чванства. Иван IV сурово ответил Воротынскому: «Тобе пригоже князя Ивана быти менши. И ты б знал себе меру и на нашей службе был по нашему наказу»[459]. Чем кончилось дело — неизвестно, но уже вскоре Воротынский постригся в монахи и умер[460] .
Почти одновременно с Воротынскими в опалу попал боярин князь Дмитрий Иванович Курлятев (октябрь 1562 г.), которого «за его изменные дела» вместе с сыном постригли в монахи и заточили в каргопольский монастырь[461]. Непосредственной причиной царского гнева могла быть служебная провинность князя Дмитрия[462]. Здесь же находились «духовная князя Дмитрея Курлятева», а также «памяти князя Дмитрея Курлятева и княгини ево старицы Онисьи, всякие, писаны в 7071-м году» (Там же. С. 41, 48 [463]). Р.Г. Скрынников считает, что в Описи имеется в виду неудачная попытка бегства Курлятева в Литву (Скрынников Р.Г. Начало. С. 170). Это чистая догадка, не подкрепленная доказательствами.]. Боярский титул братья Дмитрий и рано умерший Константин Курлятевы получили сразу же после прихода к власти Избранной рады — в 1549 г.[464]. О том, что именно Алексей Адашев добился назначения в думу Дмитрия Курлятева, позднее (в 1564 г.) с раздражением вспоминал Иван Грозный[465]. Зато восторженную характеристику Дмитрию Курлятеву давал Курбский, называя его «муж совершенный и нарочитый в разуме синклит»[466]. В 1553 г. он, склоняясь к кандидатуре Владимира Старицкого как преемника Ивана Грозного на русском престоле, сказался больным, когда надо было открыто заявить свое мнение[467]. Вероятно, с пострижением Курлятева началась волна опал на соратников Адашева.
В том же 1562 г., покончив с предполагаемыми виновниками военных неудач, Иван IV начал подготовку к новому походу в Великое княжество Литовское. Поздней осенью 1562 г. была отклонена попытка литовских панов рады добиться посредничества бояр ближней думы (И.Д. Бельского, В.М. Глинского, Д.Р. и B.М. Юрьевых) для продолжения мирных переговоров [468], и одновременно с этим в ноябре 1562 г. начался поход русских войск во главе с Иваном IV на Полоцк[469]. Направление ударов на этот раз было выбрано весьма удачно: Полоцк являлся ключом к большому водному пути по Западной Двине и трамплином для дальнейшего движения к столице великого княжества — Вильне[470] .
15 февраля 1563 г. после трехнедельной осады Полоцк капитулировал[471]. Отзвуком этой большой победы русских войск, как показал A.A. Новосельский, было успешное завершение в январе 1564 г. крымских переговоров Афанасия Нагого (отправившегося в Крым в апреле 1563 г.): Девлет-Гирей дал шерть (присягу) в верности московскому царю[472].
Крупное поражение под Полоцком заставило Сигизмунда II Августа предпринять новую попытку добиться мирного урегулирования отношений с Россией. В результате предварительных переговоров установлено было кратковременное перемирие, продолжавшееся до конца 1563 г.[473] Однако посольство в Москву Юрия Ходкевича и Михаила Гарабурды (декабрь 1563 — январь 1564 г.) снова не дало никаких результатов: камнем преткновения оставался вопрос о судьбах Ливонии, на которую обе спорящие стороны решительно предъявляли претензии[474].
В 1563 г. внутриполитическое положение России осложнилось. Волна репрессий против сторонников политики Избранной рады захлестнула когда-то видных деятелей. Еще на пути к Полоцку, остановившись в Невеле (19–20 января), Иван Грозный казнил князя Ивана Шаховского-Ярославского[475].
5 марта к царю в Великие Луки пришла весть о том, что стародубский наместник и воевода «хотят город сдать». Тотчас же было отдано распоряжение Ивана IV наместника князя Василия Фуникова и воеводу Ивана Шишкина, «с женами поймав, отослати к Москве»[476]. Шишкин происходил из костромских вотчинников Ольговых и приходился дальним родичем Алексея Адашева. Это, конечно, отягчало и без того серьезное обвинение, выдвигавшееся против него. В результате
