Он едет и едет, в руке чемодан[47], в нем череп и прочие вещи. Идет вдохновенный кудесник за ним. Незримый хранитель над ними незрим. («ПВО»[48])[49] Следующий пример касается грамматики:
Их имена, Господи, Ты веси, сколько песчинок, нам ли их счесть, с размаху мокрой рукой шлепнет прибой на весы. В белом кафе ударник рванет рубаху. («Путешествие»[50]) Лосев, иронически наблюдая забвение и смысловое опустошение формы веси со значением ‘знаешь’ (от глагола в?дети), предлагает новую образную мотивацию слова, основанную на созвучии древнеславянского веси — ‘ведаешь’ и современного просторечного весить — ‘взвешивать’. Форма веси в значении ‘взвешиваешь, употребленная как псевдоархаизм, демонстрирует отчаянную попытку человека, утрачивающего культуру, все же понять значение слов — хотя бы и не так, как они представлены в исходных сакральных текстах, но все же, по существу, верно.
В стихотворении «ПВО» выражение гой ecu при сохранении лексического и грамматического значения глагола ecu (2-е лицо настоящего времени глагола быть) травестировано переосмыслением компонента гой. Бывший императив глагола гоити — ‘жить, здравствовать’ представлен существительным гой — ‘нееврей’.
Еще некрещеному небу Стожар от брани и похоти жарко. То гойку на койку завалит хазар, то взвоет под гоем хазарка: «Ой, батюшки-светы, ой, гой ты еси!» И так заплетаются судьбы Руси. Тел переплетенье на десять веков записано дезоксирибо- нуклеиновой вязью в скрижали белков, и почерк мой бьется, как рыба: то вниз да по Волге, то противу прет, то слева направо, то наоборот[51]. Архаизмы и псевдоархаизмы — важнейший элемент в поэтике Лосева. Именно расхождение между исходным значением древней формы с ее современным восприятием часто становится смыслообразующим фактором:
Се возвращается блудливый сукин сын туда, туда, в страну родных осин, где племена к востоку от Ильменя все делят шкуру неубитого пельменя. Он возвращается, стопы его болят, вся речь его чужой пропахла речью, он возвращается, встают ему навстречу тьма — лес — топь блат. («Се возвращается блудливый сукин сын…»[52]) В этом тексте слово лес совмещает в себе разные грамматические значения. Оно стоит одновременно в именительном падеже единственного числа и в архаическом родительном множественного числа — с нулевым окончанием.
Современным формам существительных в сочетаниях типа без плодов, от городов, из лесов соответствовали старославянские и древнерусские формы без плод, от город, из лес. Нулевое окончание в родительном падеже множественного числа сохранилось у некоторых слов: полк солдат, без сапог, мешок яблок. Конкуренция старых и новых окончаний привела к вариантности: килограмм помидоров и килограмм помидор, а также к противоречивости нормативных установок (не объяснимых никакой логикой): без носков, но без чулок.
У Лосева совмещенная грамматическая омонимия замаскирована двойной синтаксической отнесенностью: слово лес как именительный падеж читается в ряду тьма — лес — топь, а как родительный в параллелизме с конструкцией топь блат (перифраза строки Пушкина Из тьмы лесов, из топи блат из поэмы «Медный всадник»[53]). Грамматическая двойственность изобразительно моделирует не только непроходимость лесов и болот, но и затрудненность, с которой блудный сын может воспринять родной язык через чужую речь. Слово блат в таком тексте может быть воспринято и как слово в значении ‘привилегия знакомому’. Выражение в страну родных осин уже заранее настраивает на тему языка и заимствований (вся речь его чужой пропахла речью), отсылая к строке И. С. Тургенева (на язык родных осин в эпиграмме переводчику Шекспира Н. Х. Кетчеру)[54].
Грамматическую двусмысленность можно видеть и в таком фрагменте:
Я похмельем за виски оттаскан. Не поднять тяжелой головы. В грязноватом поезде татарском подъезжаю к городу Москвы. («Я похмельем за виски оттаскан…»[55])
