ногами шустро ковыляют, руками быстро ковыряют и храбро в объектив глядят. («Документальное»[35]) Последний пример с семантизацией грамматических вариантов показывает, пожалуй, самое наглядное проявление языковой динамики, доступное непосредственному наблюдению. Слово женского рода фильма употреблялось в первые годы появления кинематографа, затем оно изменило грамматический род на мужской, но в языке последних лет форму женского рода можно считать восстановленной: так обычно и называют самые ранние киноленты, особенно немые. Слово явно приобрело новую номинативную функцию.
Возможность образования вариантных грамматических форм и неуверенность в выборе нормативной формы становится образом растерянности:
РАСТЕРЯННОСТЬ С Уфляндом в Сан-Франциско сижу в ресторане «Верфь». Предо мной на тарелке червь, розовый, как сосиска. Я не знаю, как съесть червя. Ему голову оторвя? или, верней, оторвав? засучив рукав? с вилкой выскочив из-за угла? приговаривая: «Была не была!»? посолив? постным маслом полив? попeрчив? Я растерян. Уфлянд стыдлив. Червь доверчив[36]. Чувственное отношение к фактам языка обнаруживается не только в темах, сюжетах, прямых высказываниях (Не пригороды, а причитания: охты, лахты — «Городской пейзаж»[37]; а буква «ль» щекочет / красивым холодком — «Памяти поэта» [К. Льдова. — Л.З.][38]), но и в инструментовке стихов, в изобразительности авторского словообразования, в образном строе текстов:
Когда по городу сную, по делу или так гуляю, повсюду только гласный У привычным ухом уловляю. Натруженный, как грузовик, скулящий, как больная сука, лишен грамматики язык, где звук не отличим от звука. Дурак, орущий за версту, болтун, уведший вас в сторонку, все произносят пустоту, слова сливаются в воронку («Стансы»[39]); Вымерли гунны, латиняне, тюрки. В Риме руины. В Нью-Йорке окурки. Бродский себе на уме. Как не повымереть. Кто не повымер, «Умер» зудит, обезумев, как «immer», в долгой зевоте jamais. («Памяти Литвы. Вальс»[40]); «Теперь в гостиницу скорей», — подвзвизгнул Аппетит. Еще с порога из дверей он видит — стол накрыт. («Тайный советник /по Соловьеву/)»[41]); Как удлинился мой мир, Вермеер, я в Оостенде жраал уустриц[42], видел прелестниц твоих, вернее, чтения писем твоих искусниц. <…> В зале твоем я застрял, Вермеер,
