дятел-желна…
Я вдруг вспомнил Фирдоуси: “Рубины крови в изумрудах травы…”
Но тут было: “Гранаты крови в золоте соломы…” Много было гранатовых зерен…
Но тут не только кровь отрока была…
Тут была и кровь Анны…
О сонно мне…
И она лежала нагая, нагая (О Боже, ты-то почему нагая?) на своем павловопосадском платке…
А она еще, еще тлела, еще была живая, хотя кровь уж, уже тоже вся изшла из ее ран… Сонно, сонно…
— Анна, Анна, Аня, Анечка, а откуда у тебя раны?.. Тебя-то кто задел?.. Иль это он тебя успел? убил? Ударил?..
— Ах, Царь Дарий! Ах, зачем вы не взяли меня в страну своих воспоминаний?.. Но теперь я навсегда поселюсь в вашей стране воспоминаний…У меня ведь и тут никого не было, кроме вас, и там никого, кроме мамочки Людочки Кашиной…
— Анна! Но кто тебя поранил?..
— Ах, Царь Дарий!.. Страшная ошибка… Этот мальчик невиноватый… Он никакой не олигарх!
Он всего лишь шофер олигарха… Ели голубые не он выкопал… А я убила его… Невинного… Он так испугался, каялся… Он сам тоже сирота… из дет дома… Похвастался!..
И вот себя я уколола за его безвинную смерть…
Батюшка прав был: напоролась я на свои вилы за грехи…
Царь! похороните меня на болоте… сразу за лиственницей есть дорога…
Царь, я не хотела говорить вам… но у меня ведь завязался, сотворился, замесился ребеночек… но я и его проколола…
Нельзя, чтобы от матери убийцы рождался ребеночек…
Царь! Срубите, спилите то Дерево! Спасите себя…
Я вас люблю, Царь… Как эфы любили царя Дария!..
Сонно сонно сонно сонно… Оооо…
И она лучисто улыбается и замолкает… навсегда.
…Я уже видел и знаю, как умирают человеки…
Она лежит на павловопосадском своем мокром платке вся гранатовая, текучая…
И я вдруг думаю, что скромная снегурушка вдруг оказалась в малиновом наряде, а снегирь остался в старом костюме, в сером…
Я остался…
Но они — снегири — на всю жизнь связаны и верны друг другу…
А мертвые всегда верны живым…
О Боже!..
…Я легко пеленаю, заворачиваю ее в платок… Так много крови изшло из нее, что она легкая стала.
В последний раз чародейное тело ее в моих руках. Поднимаю ее и несу к машине…
Сонно мне…
Мышь-полёвка вышла из стога и лизала кровь, и она не убоялась меня, и не вернулась в стог, ибо опьянела, одурела от свежей крови. Один юный дымок над кровью стлался в русском ледяном поле необъятном…
Один! был! жив! дымок! в ледяном просторе…
…Тут опять с небес заструился хрупкий, млечный, звездистый, огнистый снежок…
И туманно, снежно, празднично, словно в Новый год, жемчужно стало, стало окрест…
Опять метель соткалась на дороге, и я ехал медленно, осторожно, как и положено ехать с усопшим…
Я боялся, что пропущу ту лиственницу, которая вела к сгинувшей в болоте родной деревеньке Аниной — Лиственницы…
Но лиственница была в осеннем, золотом пожаре, обсыпанном молоденьким, прозрачным снегом, и я сразу увидел ее…
Я повернул к ней.
Под ней была разбитая, былая, давно похороненная дорога. Я поехал по этой дороге в Блудово болото, куда уже много лет никто не ездил…
Опять сон нашел на меня, метель густо, лепетливо, мокро шла окрест, я ехал думал, что если машина забредет, завязнет, закочует в болоте — то я уж не выберусь отсюда никогда…
Да и что-то не хотелось мне расставаться с Анной.
Да и что-то захотелось мне полечь с ней рядом навек, навек, навек…
Ой ли! Ай ли!..
И тут я почуял, что машина мягко, нежно стала вязнуть, опускаться, погружаться в живую, податливую землю…
Я понял, что попал в яму, в омут, в елань, в топь сосущую, чавкающую, непролазную, последнюю…
Я попал туда, где живут те советские забытые солдатики… и Людочка Кашина… и русалки… И самая крупная гранатовая клюква…
А теперь тут будет и Анна…
И я буду тут похоронен заживо?..
И тут я слышу ее дальний шепот: “Царь! Срубите, спилите то Дерево! Спасите себя и других человеков!..”
…Анна, Анна! Ты молчишь, ты мертвая, далекая, а я не знаю, что делать мне… Что делать? Я не знаю…
Болото тянет, влечёт меня… смерть зовёт…
А сонно, сонно, сонно…
Машина уходит в елань…
Но я успеваю…
Я открываю с трудом тяжкую, всю в хляби, в глине, в иле, в тесте-перегное болотистом, дверь и встаю на какой-то камень…
Откуда здесь камень? валун?..
Но я спасаюсь… Но я не знаю, радоваться ли мне…
А сонно, сонно… болото тянет… как сырое тесто…
И метель все заметает, заволакивает…
Я почти не вижу, а только чую, как машина моя пропадает, погружается, исчезает… вместе с чемоданом Эф…
Вместе с Анной…
Это — анина матушка-кружевница Людочка Кашина насылает оттуда летучие кружева свои…
