Уже прилетели последние перелетные птицы…
Вот они!.. Словно горсть драгоценных камней высыпалась на ладони веселые: иволги, малиновки, сорокопуты-жуланы, чечевицы, камышовки, зяблики, соловушки, коростели, славки, пеночки…
И все Русь хвалят! поют! воспевают…
Вот иволга — она покрыла около шести тысяч километров, возвращаясь на Русь — Родину птичью из Южной Африки!..
И только на Руси, в блаженном, несметном, золотом, медовом разнотравье, иволга рождает птенцов! и только на Руси поет она… как и великий певун, певчий пернатого необъятного стада — соловей — только на Руси поет и рождает…
А мы, человеки русские, что по землям чужим мечемся? что за тысячи километров уезжаем, убегаем от великого, родоначального разнотравья своего?..
От святой райской земли рожденья своего куда, как сироты обделенные, бредем?..
И что же иволга и соловей мудрее нас?.. когда из дальних стран летят на Русь?..
Какой зуд-огнь опаляет нас?.. Какая историческая муха нас кусает и гонит?..
Особенно — царей и вождей наших?..
Да…
…И вот рассыпаем, собираем мы в лугах, как драгоценные каменья малахитовые, наши травы, злаки, цветы разнотравья…
Вот они: сирени, черемухи, лисохвост, тимофеевка, дятлины-клеверы, фригийские васильки, лиловые короставники, пижмы, нивяники-ромашники, золотые пылящие донники, таволги, незабудки…
И во всяком букете — пуд меду!..
О Боже!.. До чего ж хорошо! До чего ж полновольно! блаженно!..
Ооо!..
…И на валдайских святых холмах, холмах гуляет ветреный великий май, май, май!..
…Поэт Z стоит на вершине валдайского, кочующего, прозрачного холма и ждет ветра-весновея- волновея, который идет на Русь от русских, южных, родильных, хлебных, кормильных теплынь — полей, полей, полей, степей… Ей! Ей!..
Поэт все в той же огромной, с павлиньими вышивками, льняной рубахе-косоворотке блаженного Иоанна Кронштадтского и в тех же широких, вольных, казачьих шароварах-парусах…
Ветер приходит — легко подхватывает поэта в его летательной рубахе и парусах-шароварах…
Поэт раскидывает руки, как Распятый, и летит — все выше и выше…
Летит он радостно, привольно над смоляными борами, над заливными лугами, над смиренными реками, над обливными, цветущими, пенными садами…
Над болотами, где лежат, уповают незабытые советские солдатики, в клюквах сладких восходящие…
Над седыми Спасителями, Хранителями Руси монастырями, златокупольными храмами и потаенными, как белый гриб в позднюю осень, душецелительными, душеврачующими пустынями, скитами… где Часы Русской Истории никогда не умирают…
(Вот, поэт, где тебе бы навек опуститься, да остаться, да навек спасти душу-рану кочевую! но сладчайший земной ветер несет тебя куда? куда? куда?..)
О Боже! О Господь мой!.. Иль вот так Ты творишь Ангелов из грешных человеков?..
А Поэт летит над убиенными, умерщвленными нашими кормилицами — деревеньками — сосками материнскими, питательными, где одинокие старухи в окне у гераней ждут Богородицу, и Она, Заботница, Незапоздалица, приходит и в Царствие Небесное их провожает, сопровождает…
Да! да! да! По Руси нынче бродит витает Заботница! Незапоздалица!..
Поэт летит в ветре, в валдайских, струящихся холмах майских…
И вдруг видит, что по холмам одиноко бредет девочка-подросток… Юница мая… Отроковица-цветок разнотравья… Венерин Башмачок! Луговой мятлик!..
Она со школьным рюкзачком за плечами — и рюкзачок иностранный поношенный, и одежонка на ней чужая, поношенная, заемная, европейская…
Но она наша, крестьянская девочка, русская, льняная, золотая, пшеничная (скоро русский лен и пшеница останутся только на головках детей наших) полевая ромашка, и глазенки наши, и с великим любопытством — детским и женским, глазенки сметливые эти глядят в небеса восторженно на летящего поэта…
Поэт опускает руки, соединяет ноги и медленно опускается на холм рядом с девочкой…
Она бредет из деревенской школы — из села Федосьино — мало там осталось учеников и учителей, а скоро совсем не останется, и некому будет бродить с рюкзачками по холмам майским…
Ромашка полевая глядит веселыми лазоревыми бутонами-глазенками на Поэта, и золотые херувимские волосы её колышатся переливаются на ветру:
— Дяденька, вы ангел? Вы майский летающий ангел?..
Поэт вздыхает и молчит…
— Дяденька, а вы в рай летаете?..
— Летаю…
— А что в раю едят?..
— А там — вечный май!.. Вечноцветущие деревья, вечномедовые ароматы — ты их вдыхаешь — и больше ничего не надо!.. Ты их вдыхаешь и сытым медом упиваешься, наполняешься…
— Как у нас в селе… Магазин пустой… Кушать все время хочется… Значит, у нас рай?..
— А хочешь полетать?
— Очень!..
Поэт снимает с себя огромную летательную рубаху и надевает ее на девочку.
Девочка путается в рубахе, но она смелая, веселая, к полету готовая…
Подпрыгивает нетерпеливо на холме, как птица перед полетом… золотые волосы её льются…
— Ангел Золотые Власы!.. Встань на вершину холма!.. Руки, как крылья, расправь!.. расставь!.. И смело бросайся в ветер! Не бойся!.. Я внизу побегу — тебя подстрахую! Не бойся!..
— А я не боюсь! Вот жаль, что мои сельчане не увидят, как я лечу…
Девочка раскидывает широко руки, как распятая (а только распятые на Руси летят), и бросается, снимается с вершины холма и тихо, низко летит над холмом в сразу надувшейся, как парус от ветра, рубахе…
Поэт весело бежит под ней…
— Не бойся!.. Лети!.. Ангел Золотые Власы!..
— Я не боюсь!.. Ой! Лечу… лечу… лечу…
Она летит радостно над холмами…
А Поэт радостно бежит по холмам за ней…
