старой крепостной стены форпоста Грозная. Строили дом пленные немцы, руководил ими молодой немецкий офицер, наверное, по специальности строитель. Перед этим офицером была поставлена задача построить не только элитный, добротный дом, но и за это время основательно изучить русский язык. При исполнении данных условий пленному были обещаны освобождение и почетная служба в ГДР.[18] А дабы облегчить задание, да и саму жизнь, к офицеру для обслуги была приставлена молодая девушка. У нее конечно же было имя, однако его никто не помнил, ибо в дальнейшем ее звали просто тетя Мотя. Под этим именем она и осталась в истории двора и «Образцового дома».
Понятно, что между Мотей и немцем возник роман. И если Мотя с содроганием ожидала окончания строительства, то пленный, видимо, только об этом и мечтал, и когда срывался график поставки стройматериалов, да к тому же он не мог одолеть трудный русский язык, то офицер частенько сокрушался: «О дом проблем, русский — проблем». На что Мотя отвечала: «Русский — не проблема, а вот дом — точно проблема, закончишь — выпорхнешь».
Так оно и случилось: пленный, сдав дом, уехал, пообещав за Мотей вернуться. Дабы Мотя не очень сокрушалась, ее определили в помещение обслуги, или, как его назвали, в чуланчик дома, и Мотя стала уборщицей, надсмотрщицей, да и всем остальным при доме, который гордо назвали «Образцовый дом». При этом никаких церемоний, а тихо вывесили над центральным подъездом металлическую табличку — «Образцовый дом». И наверняка смотрели вдаль, ибо хоть и положено было везде помещать атрибутику СССР — герб или серп и молот — здесь ничего, только цвет красный, чтобы всем видать.
Казалось бы, раз речь идет об «Образцовом доме», то стоило бы акцентировать внимание на элите, что проживает в нем. Однако в том-то и дело, что эта элита незаметна: так, уходит — приходит, часто меняется, а тетя Мотя всегда и везде. Именно тетя Мотя объявляет, когда хочет, субботники и воскресники. И попробуй кто не выйди — будет шум, жалоба в обком и далее. И только поэтому при «Образцовом доме» образцовый двор, точнее — чуть ли не райский, тенистый сад, в котором абрикосовые, черешневые и яблоневые деревья, виноград, цветочная клумба у дома и изящные скамейки — просто произведения искусства, на которых по вечерам любит сиживать тетя Мотя. И все жильцы с ней очень вежливо, даже с поклоном заискивающе здороваются. А как же иначе, ведь живем в СССР, в самой свободной прогрессивной социалистической стране, которая вот-вот окончательно и бесповоротно построит коммунизм, где будут все равны. А это гарантировано Конституцией страны, где прописана полная демократия посредством выборов. А выборы всех уровней в СССР почти каждый год. И никто не удивлен — раз и кухарка может возглавить государство, то почему бы тетю Мотю не поставить ответственной за выборы в «Образцовом доме», дабы знать не зазнавалась.
Вот так, с чувством собственного достоинства и ответственностью за судьбу страны, ходит тетя Мотя по всем квартирам, повестки на выборы раздает, а потом не раз напоминает:
— Вы не забыли о выборах? Не ошибитесь! И с утра, с утра, покажем организованность и порядок!.. А после, после, как положено, по-советски погуляем.
Гуляла она действительно с размахом, допоздна, и всем говорила одно и то же, что Грозный для иностранцев закрыт, и ее любимый немец приехать не может, да и она на посту, уехать не может, «Образцовый дом» без нее зачахнет. Эта «не-судьба» звучала и на рассвете на весь сонный двор, когда тетя Мотя, как штык, выходила на службу и под каждый взмах метлы причитала:
— Что за город? Дыра! Что за дом? Тюрьма! Какой, на хрен, «Образцовый дом»? Сукой буду, ведь это «Дом проблем» — ни жениху сюда, ни невесте туда! Жизнь, как эта пыль, ушла!
Бывало, что какой-либо новый жилец, большой начальник, раскрывал окно и командным тоном приказывал:
— Перестаньте шуметь, люди еще спят.
— Что?! — прорезывался агитационный голос тети Моти. — Гляньте, где солнце, а вы еще дрыхнете, буржуи, перевертыши. Из-за вас американцы на пятки наступают, уже на Луну высадились. Ух! Сталина на вас нет! Заплыли жирком! Суки! Тунеядцы, — и еще похлеще.
Неизвестно, что в истории «жениха и невесты» сочинительство, а что — нет, да факт в том, что тетя Мотя, которая до этого дальше магазина ни разу за много-много лет не отлучалась, вдруг неожиданно умчалась в Москву. Встречалась ли она там со своим немцем или нет — тоже неизвестно. Но событие это отразилось на судьбе «Образцового дома».
Дело в том, что в те две недели, пока тетя Мотя отсутствовала, в ее чуланчике поселился какой-то неизвестный тип; очень худой, невысокий мужчина средних лет, в обветшалом костюме, с нездорово- мрачным лицом, постоянно с папиросой во рту, который всем, улыбаясь, представлялся «дворник Митрофан», но при этом его светлые глаза вроде бы не улыбались. Дворник он конечно же был никудышный, так, кое-что уберет, а все остальное время, даже порою ночью, сидит себе на лавочке, по сторонам беззаботно глядит, газетки читает, курит.
А когда тетя Мотя вернулась, а вернулась она вся нарядная, помолодевшая, почему-то грустная, Митрофан так и остался у нее в чуланчике. Они вроде и не поженились, во всяком случае никаких церемоний не было. Однако очень скоро, даже раньше положенного, уже немолодая и действительно тетя Мотя родила болезненного ребенка, на что некоторые злословили — от немца, да мальчик вскоре умер. Но эта семья жила тихо, мирно, и тут раскол.
Митрофан (тогда его фамилии никто не знал) — мужчина не броский, не завидный. Он ничем особенным не занимался. Поговаривали, что Митрофан служил во флоте, шел по политчасти — уже капитан 2 ранга и был на хорошем счету. Да одна беда — пил. Был слух, что во время очередного запоя он совершил какой-то проступок. Его исключили из партии, он был долго под арестом. И по ходатайству высоких чинов, его то ли военный трибунал оправдал, то ли он получил срок условно. В общем, в Грозный он прибыл как в ссылку, вроде как в наказание. И видно было, что он еще ожидал своей дальнейшей участи.
За все время проживания с тетей Мотей он ничем, тем более плохим, себя не проявил: не пьянствовал, во всяком случае, этого никто не видел, даже когда тетя Мотя была пьяна. Словом, вполне прилично можно было его охарактеризовать. Да вновь женщина, прямо над чуланчиком — овдовевшая Архипова. Кстати, секретарь обкома, и не просто так, а по идеологии, у которой сыновья чуть ли не ровесники Митрофана, и она постарше тети Моти будет.
Так вот, этой Архиповой Митрофан, просто по-джентльменски, вначале помогал сумочку с продуктами поднести. Потом уже сама Архипова с балкона стала Митрофану приветы посылать, потом позвала домой лампочку заменить. И тут выяснилось, что Митрофан, как никто, политически подкован, почти наизусть, вплоть до страниц, знает ПСС Ленина, у них идейное родство. И Архипова только его зовет что-то починить на даче. Потом они вместе летали в Москву, и не раз. И после очередной поездки вернулся не Митрофан, а солидный мужчина в галстуке, в костюме. Выяснилось, что наконец-то справедливость восторжествовала: Кныш Митрофан Аполлонович восстановлен в партии, и ему доверили какой-то очень важный пост. Понятно, что такой ответственный человек не должен жить в каком-то чуланчике. Но в «Образцовом доме» пока что свободных квартир нет. И тогда Архипова поступила по-большевистски: она потеснилась и поселила Кныша в своей квартире.
Тетя Мотя такого вынести не могла, подняла скандал:
— Я вас выведу на чистую воду, аморальщики… А ты, Митрофан, предатель, был бы Дзержинский живой, расстрелял бы. Ну, ничего, мы еще есть, и тебя привлечем к ответу. Ишь, ты, паскудник, дармоед, соблазнился на ворованные у государства харчи… А ты, старая карга, молчи, знаю я тебя, взяточницу. Можно подумать, ты на свою зарплату машину и эти бриллианты купила?! Молчи! Выложите, как миленькие, партбилеты, и с работы обоих попрут пинками.
В Стране Советов с моралью было строго. Да, это было, а к середине восьмидесятых все советские ценности стали иллюзорными. Коммунизм, как некая новая религия, без Бога, в корне была ложной и породила только ложь, ложь по телевизору, радио, в газетах. Равенства между людьми изначально не было и не могло быть. Постепенно в СССР зародился новый зажиточный класс — партийно-хозяйственная номенклатура, вход в который или хлебная карточка — партийный билет, и он по блату или за деньги. В общем, не в полной мере, а уже есть признаки товарно-денежных отношений, а мораль одна: «кто больше?», а не какой-то там социализм.
Если бы тетя Мотя прочитала вовремя Библию, а не сектантские «Что делать?» Ленина и «Капитал» Маркса, то она, наверное, ориентировалась бы в обстановке. А так, пребывая под догмами воинствующего
