Споткнувшись, Бушман грузно упал, не мог встать и потому смеялся сам над собой и говорил:
— Встать! Вставай, Андрей Моисеевич! Ты должен идти. В твоих руках будущее. Тобой будет восторгаться мир!
Арачаев долго смотрел на самодурство товарища и, плюнув в сторону, медленно побрел по течению реки вниз.
Мир снова погрузился в мрак. Пунцовые тучи накрыли ущелье, и пошел дождь — такой же, как и прежде: густой, упругий, холодный. Как и прошлогодний снег, таяла бесконечно длинная ночь. Все явственнее и отчетливее обозначились контуры окружающей действительности: зелено-коричневые камни различной формы, как судьбы людские, лежали в хаосе под ногами; беспрерывно перекатываясь, пенясь и шипя, несла мутные воды горная река, а по краям ее, охраняя, возвышались неприступные, поросшие в ложбинах мелким кустарником скалы.
При свете дня идти стало легче. Теперь струи дождя лили прямо в спину, обдавая холодом впалый затылок и свободно стекая по позвоночнику вниз. Цанка шел, машинально передвигая ноги, и думал о далеких горах Кавказа, о своей матери, о детях, жене, родственниках. Сколько раз он мечтал оказаться вот так на свободе! Ему казалось, что он готов пешком весь свет обойти — лишь бы быть свободным. Однако теперь он чувствовал слабость во всем теле. Ноги подкашивались, отказывались идти, хотелось упасть и забыться во сне, чтобы больше никогда не проснуться и не испытывать этих мучений, этой безудержной дрожи и холода.
— А-а-а, — донесся протяжный крик до Цанка.
Он остановился, прислушался. Через мгновение крик повторился — уже более отчетливо, раскатываясь многократно эхом.
Цанка обернулся. Дождь хлестал в лицо. Кругом ничего не видно — только серая глушь.
— Цанка-а-а! — пронеслось снова по ущелью.
Арачаев нехотя обернулся. Остановился, хотел сбросить промокший тяжеленный рюкзак, чтобы зря не тащить, затем передумал и, волоча его по земле, двинулся обратно. Незаметный с виду подъем оказался тяжелым для преодоления. Цанка стал задыхаться. «Как бы я шел, если бы дорога была в обратную сторону?» — думал он, надеясь поскорее увидеть Бушмана.
Андрей Моисеевич сидел на земле, подложив под себя рюкзак. Его глаза пьяно блистали, залиты кровью, вокруг глаз глубокая синева. Без очков они выглядели беззащитными и чужими.
— Цанка, иди сюда, быстрее, — говорил физик, обеими руками поглаживая свою ногу у ступни.
— Что случилось?
Бушман некоторое время молчал, затем своими карими слепыми глазами посмотрел вверх и сказал:
— Всё. По-моему, это серьезно.
— Так что случилось? — не унимался Цанка.
— Я подвернул ногу… Болит окаянная… К тому же разбил очки.
Арачаев посмотрел по сторонам — нашел разбитую оправу и одну целую линзу.
— С одним глазом идти сможем, — успокоил он физика, протягивая ему остатки очков.
— С одним глазом — можно, а с одной ногой — никак, — стонал Андрей Моисеевич.
— Попробуйте встать осторожнее.
Цанка пытался помочь. Бушман встал, сделал шаг и свалился, матерясь от боли.
— Это надолго, — произнес он печально.
— Где болит? — спросил Цанка.
— Здесь, — физик провел рукой поверх каблука вокруг всей ступни.
— Давай снимем, посмотрим, — не унимался Цанка.
Оба, четырьмя руками, взялись за один промокший сапог. С трудом обнажили ногу. Кожа от сырости сморщилась, посерела, над ступней обозначилась едва заметная припухлость.
— Да, ничего не случилось, — успокаивал напарника Цанка. Он изо всех сил выжал пахнущую скотиной портянку, встряхнул тяжеленный сапог от жидкости и протянул физику.
— Давайте оденем. Нам надо идти, — говорил он, как ребенка лаская Бушмана.
— Нет. Не могу я одеть. Мне больно.
— Перестаньте. Одевайте быстрее.
Неожиданно они одновременно посмотрели в сторону. Вода вплотную подошла к ним, выйдя из берегов.
— Вставайте, быстрее, — скомандовал Цанка, подбирая оба рюкзака.
Они, поддерживая друг друга, отошли в сторону. Вода в реке не на шутку разыгралась. Бесконечная темно-коричневая масса, расширяясь на глазах, пожирая все новые и новые пространства, грохоча и фыркая, проносилась мимо. От вчерашнего застенчивого ручейка и памяти не осталось. Огромная грязевая масса бешено устремилась к просторам.
— Цанка, она может еще разойтись. Пошли дальше, — взмолился Бушман, прыгая с трудом на одной ноге.
Через метров двадцать уперлись в каменную стену ущелья. — Цанка, посмотри — сможем ли мы взобраться на скалу?
Арачаев, бросив рюкзаки, пошел вниз, исчез из виду. Его долго не было. Бушман не на шутку разволновался.
— Цанка! Цанка! Где ты? — кричал он в ярости.
Наконец показался Арачаев, тяжело дыша и таща с собой какой-то сук дерева.
— Что орете? — возмутился он. — Где топорик?
— Не знаю. Где-то выпал, — виновато признался физик.
— Гм, — зло простонал Цанка, желваки побежали по его впалым скулам, — пил бы меньше.
— Не твое дело, — оскалился в ответ Бушман.
— Ты еще будешь выступать здесь, — перешел на «ты» Цанка, — втянул меня в это гиблое дело.
— Пошел ты к черту. Трус проклятый…
Бушман еще что-то хотел сказать, но вялый толчок Цанка свалил его наземь.
— Скотина! — простонал физик. — Мразь проклятая!
Тем временем Цанка взял рюкзак Бушмана, достал оттуда фляжку со спиртом и сделал большой глоток. После долго дышал в кулак.
Сидя в грязи, Андрей Моисеевич молча смотрел на эту сцену и затем умоляюще сказал:
— Дай мне тоже.
Цанка протянул полупустую фляжку. Бушман сделал маленький глоток, лицо его скривилось в страдальческой гримасе — глубокие морщины отразили историю последних лет. Он, не смотря вверх, вернул емкость обратно.
— Внизу я нашел что-то вроде пещеры. Там сделаем привал. Отдохнем… Переждем дождь, а потом видно будет, — сказал примиренчески Цанка.
Он достал свой тесак и неумело стал рубить принесенный сук, пытаясь из него сделать что-то вроде трости.
До найденного Цанком укрытия идти пришлось довольно долго. Это была не пещера, а огромная каменная глыба, похожая на голову чудовища, выползающего из скалы ущелья. В этом камне за многие годы горная река пробурила большое отверстие — и со стороны беглецам этот вид представился, как раскрытая пасть гигантского ящера.
К удивлению обоих, в их убежище было сухо, но холодно. Вечная мерзлота снизу и сверху всасывала остатки тепла. Оба дрожали от холода. Цанка снова схватил приступ кашля, раздирающего грудь, гортань и все существо.
— Выпей немного, — говорил тихим шепелявым голосом Андрей Моисеевич.
— Глотнули по капельке. Сидели на корточках.
— Надо разжечь огонь, — предложил физик.
— А списки откуда?
— У меня есть, — загадочно улыбнулся Бушман.
— Теперь от Ваших спичек только дрова остались.
