Потом на секунду прикрыл глаза, хотел в последний раз помолиться Богу, и в это время он в этом реве моторов, в этом неистовом вое узнал рыдание Оймяконского потопа. «Вот где ты настиг меня. Вот куда принес. В эти далекие, тоже снежные края», — подумал он. И в следующее мгновение пуля наискосок попала в его каску, улетела рикошетом, отрезвила, привела в реальность. Он вспомнил, что за ним стоят жизни. И не одного Бушмана, а трех десятков бойцов, среди которых его младший брат.
— Огонь! — вновь крикнул он, бодрясь. — Держись, братцы! Смелее!
И он стал вслед за этим материться на русском и чеченском языках. Он вновь боролся. Он хотел жить.
Бой был недолгим, жестоким, отчаянным.
Загорелся один танк, второй, третий. Вот Цанка увидел, как в кинозале Ростова, что его брат выскочил из окопа, сгибаясь, побежал навстречу танку, бросил бутылку с зажигательной смесью. Танк вспыхнул, и в это время пулеметная очередь выстрелами в упор, навылет, просквозила его мощное, молодое тело. Дрогнул Басил, на одно колено упал, потом, сжав кулаки, поднялся, выпятил вперед грудь, как хищник, исподлобья глянул навстречу смерти, не боялся ее, с трудом сделал шаг навстречу, заорал, презирая врага… Огромный, огненный ком надвигался на него с бешеной скоростью; стальной шипастой гусеницей раздавил он его, сплющил вровень с кровавой почвой, не оставив даже бугорка.
— Ба-си-и-и-и-л! — закричал Цанка.
Его длинное, изможденное лицо вытянулось в гневе, он закричал, как потерявшая потомство буйволица, его серо-голубые глаза стали темно-серыми, сузились, налились кровью, сошлись большой складкой у переносицы. Он взял две бутылки зажигательной смеси, вылез из окопа, без оглядки искал ближайший танк. Вот он ползет, как жирная, всё пожирающая гусеница, мимо, не обращая на него никакого внимания. Арачаев, сломя голову, перепрыгивая многочисленные трупы, бросился к железной махине, абсолютно не слышал свистящих мимо пуль, никого не видел. Он успел догнать танк. Сбоку швырнул одну бутылку, потом, еще больше сблизившись, вторую. Танк вспыхнул, заиграл веселым пламенем и разорвался в грохоте. Неимоверная сила волны вознесла Цанку в воздух и потом с болью швырнула наземь…
…В те морозные дни 1941 года, защищая «голыми руками» Москву, погибло около миллиона советских воинов.
Им слава, и память!
…………………………………………………..
Под Москвой победоносное шествие оккупантов было остановлено. Произошел первый надрыв в немецкой армии.
Опять повезло Арачаеву. Он выжил. В тот день на помощь подразделению Нефедова выдвинулась еще одна рота. Подоспели они очень поздно, только в сгущающихся сумерках. На поле сражения чернели восемнадцать танков и огромное количество трупов. Из красноармейцев еще дышали трое тяжело раненых бойцов: среди них был и контуженный, подстреленный в плечо Арачаев.
В ту же ночь его перевезли в полевой военный госпиталь Боровска, через день направили в Наро- Фоминск. Неделю спустя, ввиду приближения линии фронта, госпиталь эвакуировался в Гусь-Хрустальный, а новый 1942 год Арачаев встретил в госпитале под Саратовом. На лечении находился до середины марта. Получил из дома два письма. Писали старшие дети: Дакани и Кутани. Остальные все были безграмотными. О гибели Басила они не знали, жаловались, что Табарк сильно волнуется за него, вечно плачет. Видимо, чуяло сердце матери неладное. Однако Цанка, скрепя душой, хранил страшную тайну, не находил в себе мужества сообщить это горе родным, хотя все в нем ныло, страдало по утрате, желал он с кем-нибудь разделить свое горе. В конце лечения главврач госпиталя пообещал Цанке отпуск домой. От радости он ожил, легкий румянец заиграл на его скулах. Но этим планам не суждено было сбыться. Военная комендатура направляла его в Краснодар для обучения новобранцев из числа чеченцев и ингушей военному делу. Тогда он понял, что необходимо сообщить родным о судьбе брата. В коротком, залитом горькой братской слезой письме он рассказал, как их Басил в бою пал смертью храбрых, прямо на его глазах. В конце письма Цанка просил мать поставить ему надгробный памятник между таким же безмогильным памятником их отца Алдума и могилой Кесирт, так, как они договорились в ночь перед жестоким сражением.
Четвертого апреля Арачаев прибыл в учебный центр Краснодара, встретил многих земляков. Новобранцы с восхищением и гордостью смотрели на нюхавшего порох офицера. Здесь же ему присвоили звание старший лейтенант, назначили командиром роты. В конце мая 1942 года их 255 кавалерийский полк под командованием чеченца майора Мовлида Висаитова выдвинулся к линии фронта по реке Дон. У города Константиновска перешли многоводную речку и под станцией Богоявленская новоиспеченный полк прошел боевое крещение. Первый же артобстрел противника внес в ряды полка сумятицу. Самая большая проблема была с лошадьми. Испуганные кони стали вырываться из рук, пытались убежать. Солдатам пришлось думать не о противнике, а об обуздании необстрелянных животных. Еще большую панику навел первый авианалет противника.
Однако командир полка Висаитов не растерялся. Коней собрали, отвели далеко в тыл. Организованно заняли линию обороны. Дважды отбивали танковую атаку противника, уничтожили несколько единиц бронетехники, нанесли урон живой силе врага. В упорных боях две недели держали занятые позиции. В то же время на соседнем участке немцы прорвали линию фронта, вышли к Дону и предприняли попытку окружить полк Висаитова. Не дождавшись приказа из штаба дивизии, командир полка решил отступать за Дон. Ночью в ожесточенном бою 255 кавалерийский полк вырвался из окружения, отбил у противника стратегически важный мост через Дон и без больших потерь переправился на левый берег, заняв там массированную оборону.
Второго августа полк получил приказ отступать на Котельниково, а четвертого августа в голой степи попали под авианалет. В течение тридцати пяти минут 15 бомбардировщиков и 33 истребителя беспрепятственно уничтожали открытые цели. Бойня была жестокой, беспощадной. Такого ужаса и беззащитного положения Цанка до этого не встречал. Всегда в самые тяжелые моменты он до конца боролся, что-то делал и предпринимал. На сей раз было все бесполезно. Он увидел первую воронку, прыгнул в нее, прилип к горячей, пахнущей гарью земле, закрыл в ужасе руками голову и так пролежал до конца этого кошмара.
Из 1400 человек личного состава погибло 842, еще более семидесяти было ранено. Всего в полку осталось 6 коней, остальные были убиты либо разбежались. Двадцать два тяжело раненых воина оставили в селе Верхнекумоярск, среди них был и замполит полка Имадиев. Позже, когда в село вошли немцы, местные жители их всех выдали. Шестерых человек немцы повесили. Капитана Имадиева — как коммуниста, старшего лейтенанта Попова — как красного офицера, еще двух чеченцев, ингуша и кабардинца — как схожих на евреев…
Под Котельниковым остатки полка Висаитова соединились с основными силами дивизии, и далее продолжили в организованном порядке отступление до реки Волги. В восьмидесяти километрах южнее Сталинграда заняли оборонительные позиции, получили приказ — ни шагу назад. С левого фланга от них расположился батальон под командованием полковника Макарчука. В этом батальоне, состоящем из 420 человек, служили одни лишь офицеры. Позже Арачаев узнал, что это подразделение состоит из осужденных ранее офицеров, которые с началом войны послали прошение к Сталину с просьбой направить их всех на фронт. Это были до отчаянности смелые, отважные и грамотные воины, однако их батальон называли презрительно — штрафной.
В первых числах сентября остатки полка Висаитова и батальон Макарчука получили по сто двадцать патронов на каждый карабин и по одной гранате на человека. Это было все вооружение. С этого же времени до декабря, пока не началось контрнаступление, не было никакого снабжения, жили в голой степи, под открытым небом. Питались чем попало, в основном ловили рыбу в Волге и в ее притоках, хотя это было строго запрещено. От холода, грязи, вшей, голода начались тяжелые болезни, армейская дисциплина рушилась, начались массовые случаи дезертирства. Убегали с линии фронта целыми отделениями. И только среди чеченцев и ингушей это явление не наблюдалось.
В конце октября из штаба дивизии получили приказ совершить рейд в тыл врага и взорвать на станции Суворовкино депо по ремонту немецких танков. Возглавить операцию поручили старшему лейтенанту Арачаеву. Для взрывных операций из батальона Макарчука пригласили двух офицеров,
