лежать на поле боя 233 бойца полка.
В тот же день после обеда полк Саверского подвергся авиаобстрелу, а потом, ближе к вечеру, не выдержал стремительную танковую атаку противника. Неся огромные потери в живой силе и технике, полк был отброшен на десятки километров назад.
После этого побоища поредевший наполовину полк перевели с целью переобучения в маленький городок Бутырловка. Саверского обвинили во всех неудачах, назвали чуть не предателем и отстранили от руководства остатками боевого соединения. Как раз в те дни прибыл приказ о получении им звания полковника. Этот приказ отозвали обратно. Ходили упорные слухи об аресте Иосифа Митрофановича или в лучшем случае переводе в дисбат. Многие офицеры полка отвернулись от него, боялись с ним общаться, даже здороваться, и только Арачаев не бросил своего командира, привел его в свое подразделение, держал рядом с собой, всячески подбадривал, угощал вечерами спиртом, делился с отвергнутым всеми командиром махоркой и едой.
Двенадцатого июня остатки полка перевели в четвертый полк и дали название кавалерийская гвардейская бригада, а еще через пару дней из штаба корпуса пришел приказ о назначении командиром бригады подполковника Саверского Иосифа Митрофановича. Буквально через день бригада выступила к линии фронта, с ходу вступили в бой, встретив упорное сопротивление, отступили; на следующий день снова атака, и снова яростный отпор: кавалерия против танков выглядела как издевательство над людскими душами и жизнями.
В конце июня линия фронта застыла на месте. Немцы не хотели отступать за Днепр, укрепили свои позиции, дрались за каждый клочок земли, как родной. Бригада Саверского в упорных, кровопролитных боях все-таки смогла оттеснить немного врага и занять позиции вдоль реки Снов, впадающей в Днепр. Несколько попыток перейти речку закончились безуспешно, и в это время поступил приказ из штаба корпуса срочно добыть «языка», и только офицера высокого чина.
В ту же ночь восемь бойцов из разведдивизиона двинулись через реку в стан врага. Лично Саверский и Арачаев из укрытия наблюдали за ночной переправой. Когда разведчики достигли середины реки, над ровной поверхностью водоема повисли зажигательные лампы противника. Восемь голов, как футбольные мячики, маячили темной тенью в воде. Немцы засекли вылазку, сделали паузу, и когда разведчики ступили на противоположный берег, расстреляли всех в упор.
Саверский не угомонился, послал сразу вторую группу — результат был тот же. Тогда Арачаев решился идти сам. Однако тактику поменяли. В полночь по противоположному берегу открыли ураганный огонь из всех орудий, сделали вид ложной ночной атаки через реку, и пока на противоположном берегу подняли войска по тревоге и готовились к отражению наступления, Цанка и сопровождающие его четыре бойца успешно переплыли речку снизу по течению. С рассветом они углубились в лес на противоположном берегу. Вскоре обнаружили хорошо охраняемый штаб врага. Долго наблюдали в бинокли за охраной и перемещениями противника. К обеду Арачаев сделал вывод, что здесь кого-то взять в плен и уйти обратно дело невозможное. Долго изучая карту, решил идти до населенного пункта Братеевка в двадцати километрах от их реки. К заходу солнца были на месте. В долгих летних сумерках наблюдали за селом. Внешне жизнь казалась мирной, кое-где виднелись в огородах русские бабы, старики. В самом центре села, видимо в бывшем здании сельсовета, было скопище немецких машин, в том числе и легковых. Над маленьким зданием возвышалась длинная радиоантенна. Вокруг по периметру ходило несколько автоматчиков. — Вот здесь и попытаем удачу, — шепнул Цанка своим напарникам, — а теперь до полуночи спим. Назаренко в карауле, тебя сменит Бакаров. В одиннадцать тридцать подъем.
Глубокой ночью огородами, вдоль заборов подползли к цели. По периметру ходило три автоматчика. На удачу разведчиков, когда один из охранников поравнялся с ними, он глубоко зевнул, сладко потянулся, расслабился. В это время вскочил Тавди Бакаров, зажал ему раскрытый рот, вонзил финку в грудь. Второго охранника подкараулили из-за угла. А с третьим поступили совсем нахально. Назаренко одел на голову немецкую каску, взял в руки автомат и пошел к нему медленно навстречу. Тот что-то сказал, потом еще, заподозрив неладное, замешкался, хотел передернуть автомат, но Назаренко его опередил, в прыжке он сблизился с немцем, полоснул ножом по горлу; подбежавшие следом напарники прижимали к земле прыгающее в конвульсиях тело, закрыли силой стонущий в предсмертных муках рот.
Оглядевшись, Арачаев бросился к входной двери, слегка дернул ее раз, второй, всё безуспешно. Тогда крепыш Бакаров с разбегу врезался в деревянный проем. Дверь сразу повалилась внутрь. Прямо в коридоре спали два автоматчика, они не успели вскочить, как их пристрелили. Побежали по комнатам — их было четыре, в двух из них спало три человека. На ходу решили, что тот, кто спал один, самый важный, его схватили прямо в постели и в кальсонах, еще тепленького от сна, потащили наружу. Двух других застрелили в постелях. Цанка на ходу успел взять со стола какую-то карту.
В деревне все зашевелилось, загремели в беспорядке выстрелы. Разведчики отступили тем же маршрутом. Арачаев запретил отстреливаться. Бежали шеренгой, посередине, тыкая ножом в задницу, вели пленного. Весь остаток ночи бежали на восток, дважды пересекали проселочные дороги, при этом не хоронились, надеялись на авось. Босоногий немец в кровь поранил ноги, плакал, падал и не вставал даже после сильнейших ударов в бока. Пришлось его тащить в конце концов на себе. Как ни стремились, до рассвета добежать до реки не смогли. Только когда солнечные лучи стали проглядывать сквозь густую листву, поняли, что чуточку не дотянули. В глубоком овраге с илистым, влажным дном, поросшим колючим, густым кустарником, тщательно замаскировались, сидели, не высовываясь, весь день. Лежащий прямо в воде с кляпом во рту немец постоянно испражнялся прямо в накрахмаленные, белоснежные до этого кальсоны. От смрадного запаха тяжело было сидеть рядом с ним.
— Командир, — взмолился Назаренко, — что, так и будем дышать эту вонь весь день?
— А что ты предлагаешь? — сквозь зубы прошипел Цанка.
— Ну не знаю.
— А ты подмой его, — засмеялся Бакаров.
— А что вы смеетесь, эту вонь любая собака, даже люди за километр учуют.
Пришлось немца раздевать догола… Таким и притащили его на следующую ночь в бригаду, и только когда перевели «языка» в штаб дивизии, узнали, что это немецкий генерал.
После этого Арачаева наградили орденом Славы первой степени, а Саверский получил своего полковника…
В первых числах июля, сломив сопротивление врага, линия фронта вплотную приблизилась к Днепру. Здесь вдоль широкой, полноводной реки немцы решили остановить дальнейшее продвижение советских войск. На всем протяжении реки были возведены инженерно-строительные оборонительные сооружения. Бригада Саверского подошла к Днепру севернее Киева. По приказу из штаба армии в непосредственный контакт с врагом не входили, главной задачей было вести день и ночь интенсивный орудийный огонь по позициям противника. Три дня безостановочно гремела артиллерия бригады, а в это время мимо них проходила пехота: полк за полком, днем и ночью шли они к Днепру; все грязные, усталые, сутулые, обреченные. Огромные массы людей уходили к Днепру, и никто не возвращался, казалось, что они уходили вперед, далеко за водораздел. Однако бои гремели совсем рядом. И кроме артиллерии, никто не поддерживал эту пехоту. Шли солдаты в основном с карабинами в руках, с одной, редко с двумя гранатами на пояснице, в тяжелых, пробитых потом и пылью сапогах, обернутые в эту несносную жару шинелями. С ходу вступали в бой, гибли массами, как бездушные насекомые, под ураганным, прицельным огнем засевшего в укреплениях противника.
Все эти дни Саверский и Арачаев находились вместе, незаметно для обоих оно крепко, по-боевому сдружились, каждую свободную минуту стремились друг к другу. Наблюдая издалека в бинокль за истреблением нескончаемой пехоты, Цанка не выдержал, воскликнул:
— Неужели нельзя иначе, чем так, посылая на амбразуры в чистом поле людей?
— Можно, — горестно ответил Иосиф Митрофанович, — просто тогда думать надо, да и время уйдет, а у нас в России только победы умеют считать, а количество жертв никогда в счет не принимается.
И все-таки пехота, как обычно, сделала свое героическое дело, ценой огромных человеческих жертв они выдавили врага с левого берега, подошли к Днепру. Когда на следующий день артиллерийский полк Саверского стал выдвигаться вперед, то провезти пушки было невозможно, многочисленные трупы не давали возможности проехать. Это был кошмар. В жару все быстро разлагалось, воняло. Не хотелось верить, что любой из оставшихся в живых мог лежать так же или через секунду будет так лежать. От одних этих
