кабинет. В это время Андрей Федорович вновь погрузился в чтение каких-то документов. Когда Магомедалиев уже достиг двери, его окрикнули.
— А кстати, Ахмед Якубович, я обещал вашей дочери помочь в судьбе ее мужа… Все-таки фронтовик, герой.
— А Вы что, с ней встречаетесь? — удивился Магомедалиев.
— Да так, изредка… По делам, — слегка качая головой, усмехнулся Андрей Федорович.
После этого диалога Магомедалиев, весь потерянный, ушел домой, закусывая шоколадом, выпил залпом полную бутылку коньяка, завалился в постель и спал весь день и ночь. На рассвете проснулся, лежал долго с открытыми глазами, о чем-то думал, потом сам пошел на кухню, пил чай, много курил, хотел еще выпить коньяку, но боялся, что учуют на работе с утра запах. Вышел из дому раньше обычного, ровно сутки спустя вновь сидел в кабинете первого секретаря.
— Тебе чего, говори, — сквозь зубы процедил Андрей Федорович, делая какие-то пометки на исписанном листке бумаги.
— Андрей Федорович, Вы меня, конечно, извините, — начал Магомедалиев вкрадчиво, при этом на лице его вновь застыла услужливая улыбка, толстые руки вспотели, механически дергались. — У меня к Вам один вопрос.
— Ну-ну, говори, только побыстрее.
Ахмед Якубович торопиться не мог, вопрос был настолько важным, что ему тяжело было говорить.
— Андрей Федорович, — наконец выдавил он из себя, — а этот Указ касается только чеченцев и ингушей или еще кого-либо?
— Только чеченцев и ингушей, — твердо ответил первый секретарь, даже не поднимая головы.
— Понимаете, Андрей Федорович, дело в том, что я не чеченец, — тут он заторопился. — Вот моя жена, она чеченка, а я и моя дочь и сын не чеченцы.
Первый секретарь впервые оторвался от бумаг, отклонился резким движением к спинке стула, бросил на стол ручку, снял очки, уставился с удивлением в лицо Магомедалиева, и вдруг захохотал:
— Ха-ха-ха, как не чеченец? — он еще долго не мог отойти от охватившего его смеха.
— Дело в том, что я дагестанских кровей. Мой дед приехал в Чечню батрачить, так мы здесь и остались. Даже наши матери были все дагестанки.
— Так значит ты тоже не чеченец? — вновь захохотал первый секретарь.
— Да.
— Так что это такое, ты уже не первый из руководителей, что заходят сюда после Указа и говорят, что они не чеченцы. Так как же так получилось, что во всем руководстве республики нет и пары чистых чеченцев?
— Так дело в том, что чеченцы всегда были против Советской власти.
— Ну, дорогой, тут ты загнул, а кто воевал с Деникиным, с бичераховцами?
— Так это не против белых или за красных, а это против России в целом. Им все равно…
— Да-а, может ты и прав, — встал из-за стола Андрей Федорович, — ну а как вы все, нечеченцы, попали во власть?
— Очень просто. Мы поддержали власть обездоленных, а потом пришлось писаться чеченец. Они просто ненавидят нашу власть, и прав товарищ Сталин, что высылает их… Может хоть тогда поумнеют… А вообще-то у нас, у пришлых, всегда с Россией хороший контакт, и мой отец еще во времена царя поддерживал с Грозным секретную связь…
— Да и ты с ними в ладу, — усмехнулся Андрей Федорович, садясь на свое место.
— Ну я по службе.
— Это понятно… Так что Вы хотите? — вновь перешел на официальный тон первый секретарь. Магомедалиев понял, что это значит, однако он не мог больше терпеть и ждать хорошего расположения начальника.
— Может быть мне можно вернуть мою исконную национальность? — взмолился он.
— Нет… Вы ведь лично написали, что Вы чеченец? Почему?
— Попросили… Я выполнял поручение… Я ведь не виноват.
— Поезд уехал, дорогой Якубович. В архивах ЦК — ты чеченец, и на этом точка… У меня много дел… Да, где Ваш отчет, и где Вы вчера были?
Магомедалиев вскочил, как ужаленный.
— Да я, я… я чуть вчера прихворнул. А отчет немедленно будет.
— Ну ладно, идите, позовите мне секретаршу.
Ахмед Якубович не уходил, стоя, мялся, на его лице вновь застыла его улыбка.
— Что-то еще? — недовольно спросил первый.
— Да. Хм, дело в том, что у нас в музучилище такие талантливые ученицы есть, и поют, и играют, и танцуют, и все остальное… Можно было бы такой уютный вечерок организовать на даче, в узком кругу… А то ведь нагрузка какая у Вас! Заодно посмотрим, чему учат наше подрастающее поколение.
— А что! — задумался Андрей Федорович, потом медленно встал, видно было, выбирал. — А банька там есть?
— Всё есть и всё будет. Только скажите когда.
— Та-а-а-к, — качал в раздумьях головой первый. — Да что тут откладывать — давай-ка прямо сегодня. В двадцать ноль-ноль я готов… Правда, завтра донесешь всё, так хрен с тобой, а узнаю — голову снесу.
— О чем Вы говорите, Андрей Федорович? О чем?
— Ладно, ладно — это так… А по тому делу не волнуйся. Поживете там с полгодика и обратно вернетесь. По крайней мере такие как ты. Твою должность, естественно, сохраним, — он весело хлопнул Ахмеда Якубовича по плечу. — А что касается дороги, то начальство: ты и еще многие руководители, поедут позже всех в отдельном составе. Разумеется, с комфортом… Это будет эшелон нечеченских чеченцев. Ха- ха-ха! Можно с собой и студенток с музыкального училища взять. Ха-ха-ха… А вообще это все решает военный комендант Горбатюк. Ты его знаешь? — вновь по-панибратски говорил первый.
— Так, чуть-чуть, — улыбнулся мило Магомедалиев.
— Ну так какие проблемы. Он все решит, даже будешь знать — куда повезут, где будешь жить, кем работать… Ты ведь, брат, — в номенклатуре, — по-прежнему язвительно улыбался Андрей Федорович.
— А может Вы позвоните Горбатюку, замолвите слово, а дальше я сам постараюсь.
— Ну позвоню, позвоню… Ну, давай прямо при тебе поговорю с ним.
Спецоперацию по выселению жителей села Дуц-Хоте возложили на отдельную стрелковую роту. Эта рота состояла из остатков пехотного полка, поредевшего после штурма Киева. Командиром роты был капитан Аверин, замполитом Колногузенко, командиры взводов — старшие лейтенанты Голиков и Гусаков и лейтенанты — Бессонов и Лопатин. А над ними стоял ответственный по экспедиции капитан НКВД — Касьянов.
Поздно вечером двадцатого февраля 1944 года все это офицерство собралось в командирской землянке на совещание. Штаб роты располагался в сельсовете. Однако на всякий случай, а может просто так, создали дополнительный командный пункт на окраине села. Его местоположение как раз находилось там, где когда-то была мельница Хазы, а в том же месте, где была скамейка Кесирт, мощными солдатскими сапогами вновь проложили широкую, разбитую, слякотную тропу к роднику.
В землянке было сыро, накурено, мрачно. Две-три керосиновые лампы тусклым огнем освещали подземелье. Плотные тени сидевших за столом офицеров вырисовывались каменными глыбами на неровных суглинистых стенах. На улице уже сутки не переставая шел снег, недовольно ворчал родник. Наверху в горах, там где была пещера, протяжно завыл голодом волк. В селе пара собак ответили ему несмелым лаем.
— Так, начнем, — сказал капитан Касьянов, открывая секретное совещание. — Сегодня мы получили наконец-то письменный приказ и инструкцию по выполнению спецоперации. Всё начинаем послезавтра, 22 февраля. Сразу отмечу, что операция начинается по всей республике одновременно. С шести часов утра 21 февраля входы и выходы из села перекрываются. Караул несут повзводно, меняясь каждые шесть часов.
