— Вы узнаете оружие?
— Да. Это наш родовой кинжал.
— Это и есть орудие убийства, его нашли под кроватью… А само убийство произошло на квартире Исходжаевой… Дверь открыли ключом… Значит убийца имел доступ к замку… В тот день вас не было дома, и на работе тоже, мы проверили.
— Да, я был на охоте, — спокойно ответил Цанка, он по-прежнему осматривал с любовью кинжал.
— Это не алиби… Лучше скажите, как, вы думаете, туда попал кинжал?
— Как попал туда не знаю, но как моя мать обменяла его на четыре буханки хлеба у Магомедалиева расскажу.
Три часа длился допрос. В конце Ильин сказал:
— Гражданин Арачаев — совершено громкое убийство, вы единственный подозреваемый, и все улики против вас… Вы арестованы.
— Что? — вскричал Цанка, вскочил, как ужаленный. — За что?.. Я никого не убивал… Я не убивал…
Забежала охрана и на него одели наручники, потащили вниз. После этого две недели шли допросы. Задавались одни и те же вопросы. Искушенный в этих делах Арачаев решил бороться до конца, хотя знал, что повесить дело на него могли спокойно. Тем не менее он стал анализировать каждый допрос, делать выводы и принимать новые решения и новую тактику. На третий день нервы сдали. Он решил отдаться воле судьбы. Понял, что борьба бесполезна и бессмысленна, его, как и в 1935 году, обвиняли в несодеянном. Ничего не изменилось, только атмосфера стала более раскрепощенной, до противности вежливой снаружи и вонючей изнутри. «Неужели все пошло по новому кругу? — думал он, лежа в камере, упираясь длинными ногами в стену. — Неужели вновь я брошу на произвол судьбы маленьких детей? Что за судьба? Что за нравы и традиции? Зачем я живу?»
Через неделю Арачаев интуитивно понял, что ситуация чем-то изменилась. Арестантский нюх ему подсказал, что следователи потеряли к нему интерес. «Значит, два выхода: то ли на него всё повесили и тянут положенную для громких дел резину; то ли на нем поставили крест и ищут настоящего убийцу».
Неожиданно в конце очередного допроса Ильин поинтересовался:
— А камера вас устраивает, гражданин Арачаев?
— Камера устраивает, а тюрьма нет, — резко ответил Цанка. После этого встречи со следователями стали редкими, а потом неделю и вовсе его не трогали. Спустя месяц после ареста Ильин подал ему руку.
— Товарищ Арачаев, извините нас, оказывается убийца не Вы.
— А кто?
— Вообще-то это секрет, но Вам скажу как невинно пострадавшему… Сын Магомедалиева.
— Как? — удивился Цанка.
— А вот так… — Ильин закурил, протянул пачку Арачаеву.
— Я на первом допросе, по Вашей реакции на фотографию, понял, что не Вы убийца, и стал искать… Было ясно, что убийца ближний… После двух встрясок этот ублюдок сам во всем признался… Вы знаете, Арачаев, от общения с ним руки воняют! Честное слово! — и Ильин захохотал. — Знаете, какая-то мерзость.
— А за что он их? — спросил Цанка.
— Говорит, что отомстил отцу за мать и сестру, — Ильин затянулся папиросой. — Утверждает, что Ахмед Якубович сам убил жену и сестру, и потом поджег их… Теперь ничего не проверишь… А я думаю, что Мадлена работала на два фронта, и это ревность и плюс старые обиды… К тому же и мамочка сыграла, по- моему, провокационную роль… Ключ убийце и время встречи — дала она. Это практически доказано… Теперь у меня вопрос к Вам. Вы давно знаете семью Магомедалиевых. Почему Ахмед Якубович убил жену и дочь?
— Не знаю. Но думаю, просто из алчности, не хотел делиться богатствами с родными.
— Да-а, — горько усмехнулся Ильин, — я просматривал его досье — страшная был свинья и по- свински умер.
Они еще минут десять поговорили, и прокурор еще раз извинился и освободил Арачаева. Однако Цанка не уходил, мялся, наконец выдавил из себя:
— Скажите, пожалуйста, а кинжал могу я получить как-нибудь?
Ильин задумался, опустил голову, сунул руки в карманы. — Это в принципе невозможно, но я постараюсь, в знак извинения за мою ошибку.
— Еще один вопрос, — не уходил Цанка. — А меня могли посадить?
— И раньше ведь сажали, — усмехнулся Ильин.
— Так что ничего не изменилось?
— И никогда не изменится — СССР был, есть и будет… Вы много задаете вопросов, гражданин Арачаев, — загадочно улыбнулся прокурор.
— Тридцать лет назад все понял — просто ожидал перемен, — сделал почтительный наклон Цанка. — Извините, гражданин начальник… Прощайте.
— До свидания.
— Нет, уж не надо… На мой век достаточно.
Вечером он был дома, со слезами на глазах обнимал детей, целовал их. На следующий день поехал обратно в город, забрал у Миланы пятилетнего сына Руслана и впервые привез его в свой дом, в Дуц- Хоте.
В 1962 году у Цанка и Густан родилась еще одна дочь — Байхат. В тот же год умер от сердечного приступа Басов Альфред Михайлович. Арачаев ездил на похороны. Через год после этого он помог переехать Алле Николаевне Басовой в подмосковный городок Фрязино, где проживали ее двоюродная сестра и племянники. Больше Цанка Басову не видел, она скончалась в 1967 году.
А в 1964 году Арачаев неожиданно получил письмо от своего бывшего командира Саверского. Дважды Цанка ездил к командиру в гости, на Вологодчину, один раз Иосиф Митрофанович приезжал на Кавказ.
В 1966 году Арачаева освободили от работы в лесхозе, после этого он еще три года был председателем сельсовета Дуц-Хоте, а потом и это дело бросил и стал простым пенсионером. Однако сложа руки не сидел и дня. У него было пять-шесть буйволов, столько же коров, штук сорок баранов, одна лошадь и большая пасека. К тому же их огромный двор всегда кишел курами, индейками и гусями. Круглый год Цанка и Густан кропотливо занимались хозяйством, с надеждой и любовью растили детей.
На старости лет время полетело быстро, незаметно. Особых событий в жизни Арачаева не было. С первого дня возвращения из Казахстана он стал главным смотрителем кладбища-газавата. Дополнительно к этому ни одно общественное мероприятие в округе не проходило без его участия. Цанка пользовался непреклонным авторитетом и уважением. Земляки помнили его заботу и помощь в трудные годы выселения.
— Если бы не Арачаев — тяжело бы нам было в Казахстане. Мало бы кто вернулся из нашего села, — говорили жители Дуц-Хоте.
Каждую осень из местного колхоза и лесхоза во двор Цанка привозили сено, зерно, корма, дрова. Арачаев не любил этих подношений, но отказываться было неудобно.
В то же время власти, как и прежде, не скучали. Каждый год выходили все новые и новые запреты и ограничения. То нельзя было держать на подворье лошадей, то коров и баранов, и так далее. Правда, до кур, ульев и плодовых деревьев дело не доходило. Большевики перебесились и постепенно изжили сами себя. Новые поколения жителей советской страны находили массу лазеек в строгих законах и постепенно приводили в норму общественную жизнь и трудовую деятельность.
Между тем Арачаев пользовался авторитетом не только у местных жителей, но и у властей тоже. Как ветеран войны, он имел массу льгот и привилегий. И при организации любых ограничительных кампаний его двор всегда обходили. Правда, один раз вышел курьезный случай. Для инспекции в Вашандаройскую долину заехала милиция из Грозного. Они остановили в чистом поле телегу Арачаева и на основании последнего Указа Президиума Верховного Совета СССР потребовали сдать государству коня и весь
