улыбчивее.
— Заходите, заходите. Вы столько всего навезли вчера — просто неудобно… А у нас здесь ведь нет фруктов. Все дорого… А мед какой!.. У Вас свои ульи?.. Как прекрасно… Летом обязательно к Вам в гости приедем… Проходите на кухню, я Вам борщ налью, холодец дам. Все свиное, жирное, просто прелесть… Что? Не едите свинину? — удивилась Оксана. — Странно. Ну чайку тогда… Видно, простыли Вы, кашель, ой, и нос… Да-а — это, видно, грипп.
Цанка сидел на кухне, пил чай, когда раздался звонок.
— Опять напился, свинья, — услышал он голос Оксаны, — у него отец нашелся, а он…
— Ну не шуми, дорогая, перестань. У Владика был день рождения… А я тортик купил, две селедочки, ну и бутылочку прихватил.
— Где взял деньги? Опять в долг?
— Нет, гость дал.
— Ну заходи, он ждет тебя на кухне.
Геннадий жадно ел борщ, холодец, потом перешел на селедку. Все это запивалось водкой.
— Что ты не ешь, не пьешь? — обращался он к Цанке. — У меня жена так готовит, просто объедение.
Цанка молчал, только в упор глядел на сына. «Как он похож на Басила» — думал он, и сердце у него ныло от чего-то навсегда потерянного, прошлого, родного и красивого. Ему было очень плохо. От селедки ворчал желудок, выпирала под ребром печень, озноб продирал все тело.
— Иди-ка сюда, — крикнула Оксана мужа, и дальше Цанка невольно слышал ее монолог. — Хватит пьянствовать. Детям и мне пора отдыхать… Я не шумлю. Я у себя дома… Сам молчи… Ты мне надоел — днем пьянствуешь, а ночью храпишь… Никакого от тебя толку, импотент облученный… Я сказала нет, это не гостиница и не проходной двор. Нечего вшей разводить, да еще и гриппом дети заболеют… Давай, давай, и ты с ним, если хочешь, проваливай, на все четыре стороны… Всё…
…На вокзале вновь негде было сесть. У Цанки все болело. Он беспомощно облокотился о стенку, в бессилии сполз на каменный пол и отрубился. Его разбудил милиционер. Требовал документы. Арачаев полез во внутренний карман, а паспорта и бумажника не было. Только осталось удостоверение ветерана войны. В дежурной комнате милиции он написал заявление о пропаже, его тотчас отпустили, обещали найти воров, говорили, что сам виноват.
После этого Цанка был в отчаянии: все тело ломило; текли сопли; мучили озноб и страшная вялость. Он не знал, что делать и как быть — без денег, без паспорта, в чужом городе. Подумал о сыне и с ужасом прогнал эти мысли. Он беспорядочно бродил по большому вокзалу, и смятение все больше и больше овладевало им. Кругом были люди, но ему казалось, что он в бескрайней пустыне Кызылкум или в бесконечных снегах Колымы. Так он проходил до рассвета, и вдруг ему показалось, что он услышал родную речь. Он бросился за двумя молодыми людьми. Они действительно оказались чеченцами. Цанка в двух словах объяснил им свою ситуацию (конечно, о сыне не говорил), земляки ему тотчас купили билет на поезд до Грозного и еще дали деньги на дорогу.
— Чем еще мы можем помочь? — говорили они ему неоднократно. — Не стесняйся, говори, пожалуйста.
— Спасибо, родные, спасибо, — прослезился старик. — Храни вас Бог!
После поездки Цанка два месяца болел. Вся округа приходила его проведать и заодно поздравить с обнаружением родного сына. Он всем рассказывал о Гелани небылицы, выдавал желаемое за действительность, потом во время молитв просил Бога простить его ложь и вернуть сына на путь трезвости. А по ночам он плакался жене:
— Ты знаешь, эти изверги так его одурманили, что он ничего не помнит, ничего не знает и не хочет знать. Он верит только газетам, радио и жене. Остальное его не интересует… Просто чудовищное воспитание! Они сделали из него мумию!.. Превратили в абсолютно беспомощного человека… Он без души, он страшен!..
Однако, несмотря на массу противоречивых чувств по поводу Гелани, в целом Цанка был несказанно рад, что сын нашелся. «Эх, — думал он, — были бы живы и остальные дети, а где живут, с кем живут и как живут — было бы неважно».
Каждую неделю он посылал письма в Свердловск. Почти каждый месяц Густан отправляла Гелани посылки с сушеным курдюком, медом, орехами. Вначале ответы от найденного сына приходили редко, его письма были скупыми, однообразными и весьма отчужденными. Потом как-то Гелани попросил отца помочь материально. Сумма была внушительная. Цанка, не задумываясь, выслал деньги в Свердловск телеграфом. И после этого случилось чудо: с Урала пришло трогательное письмо, в котором Гелани впервые назвал Цанка отцом. Старый Арачаев по несколько раз в день скрыто от всех читал это послание сына, и всегда плакал. Вскоре Гелани стал писать, что он хотел бы приехать в родные места, что в ближайшее лето он обязательно прилетит на Кавказ вместе с сыном. Радовался Цанка этому несказанно, всем рассказывал о своем счастье, всегда приукрашивал действительность, и при этом улыбался всем лицом. «Шутка ли, через столько лет нашел сына, да какого сына — морского офицера, подводника!.. Не посрамил сын честь фамилии — вырос достойным человеком» — думал он и говорил всем так же.
Эти выдуманные для самого же себя сказки Цанка как-то скрашивали в душе другое горе — сын Мадлены Руслан рос неприкаянным, нервным, обидчивым. Несмотря на все заботы и искреннюю любовь Густан — Руслан ее не уважал, даже ненавидел. Чуть что — называл ее мачехой. Так неприязненно он относился и к своим младшим сестрам и брату. Болела из-за него душа старого Арачаева, не знал он, что делать с ним.
С детства вобрал Руслан материнский артистизм, сарказм и надменность. К тому же рос он тщедушным, не в породу арачаевскую. Часто Цанка смотрел на него и думал, что может и не от него вовсе родился этот тип. Однако эти дурные мысли тщательно скрывал, относился к полусироте с особой озабоченностью и вниманием. Густан тоже лезла изо всех сил из кожи, пытаясь угодить Руслану, все для него делала, стремилась угождать во всем. Пытаясь хоть как-то задобрить вечно недовольного пасынка, она скрыто от мужа давала Руслану деньги, покупала самую лучшую и модную одежду. Думая, что сын обделен, то же самое делал и отец. В результате от природы себялюбивый Руслан стал постепенно самовольным, а потом это переросло в самодурство. Издевался он над всеми, никого за людей не считал, особенно мачеху. Единственно кого боялся — это отца, но и здесь нет-нет, а возникали тревожные эксцессы, и Цанка знал, чувствовал, что недалек тот день, когда сын преступит грань дозволенного, сделает нехорошее злодеяние. Как-то влиять на сына, перевоспитывать его было невозможно, очень поздно, да и часть корней была с червоточиной.
Особенно самовольничал Руслан, когда отца не бывало дома. Тогда он всласть наслаждался разнузданностью, оскорблял Густан, издевался над младшими сестрами и братом. При этом мог громить посуду, всё переворачивать, кричать, вести себя крайне непристойно. Только появление отца приводило его во внешне уравновешенное состояние. Однако Цанка знал, что это все до поры — до времени, что настанет день, когда Руслан начнет своевольничать и при нем.
И такой день настал. Руслану шел семнадцатый год, и он стал все более и более хаметь, даже тогда, когда и отец бывал дома. Правда, при этом Цанка напрямую не участвовал в этих сценах, только слышал крик и брань сына — будучи в саду, в сарае или у себя в спальне. Как только Цанка появлялся на виду, Руслан замолкал и, зло ворча, ретировался. Однажды старый Арачаев спал в полдень, когда услышал очередной скандал сына. Он в гневе вскочил, выглянул в окно и неожиданно обмер от удивления, сам себе улыбнулся, а потом стал хохотать. В своем сыне он узнал внешнюю копию своего дяди — Баки-Хаджи. Руслан был таким же маленьким, головастым, и так же махал руками, и даже визжал в гневе так же.
С детства Руслан мечтал пойти по стопам матери и стать великим артистом. Часами он простаивал перед зеркалом, кривлялся, паясничал. Когда отца не было дома, распевал различные арии и восторгался своим голосом.
После окончания школы Цанка поддался капризам сына и уговорам Густан и повез Руслана в Москву для поступления в театральный институт. На первом же экзамене молодое дарование провалилось. После этого отец и сын спешно возвратились в Грозный и, благодаря авторитету старого Арачаева, отпрыска удалось впихнуть на исторический факультет Чечено-Ингушского госуниверситета.
С этого дня в жизни пожилого Арачаева начались сплошные неприятности. Дело в том, что Руслан
