Цанка стоял молча, пот прошиб его спину, не знал он, что делать, как быть.
— Цанка, — взглянула на него Хаза мокрыми глазами, — пойди, посмотри, где Кесирт… Туда ушла… Вверх вдоль родника.
Торопливо пошел он вверх к истоку родника по узкой, покрытой прошлогодней листвой тропинке. Вскоре на полпути, в темноте различил идущий навстречу силуэт любимой.
— Кесирт, милая, — кинулся он к ней.
— Не подходи ко мне. Стой… Я прошу тебя, — на удивление твердым голосом сказала она.
Они остановились друг перед другом, стояли долго в молчании. Рядом озабоченно их бурлящий родник. К ночи, подувший с гор холодный ветер, медленно качал вершины могучих чинар, голые ветки сухо бились друг о друга, издавали резкий, колючий звук. Недалеко в лесу истошно завыл волк.
— Слушай меня, Цанка, — скрестив на груди руки, — сказала Кесирт, — виновата во всем я. Ты ни в чем не виноват… Я виновата перед Богом, матерью и всеми…
— Не говори так, — бросился к ней Цанка, пытаясь ее обнять.
— Я прошу тебя… Я умоляю тебя, перестань, — сухо говорила она, — я прошу тебя…, - здесь голос ее сорвался. — Пожалуйста, не приходи ко мне больше, оставь меня, — она не выдержала, зарыдала, затряслась всем телом.
Цанка решительно обнял ее, сильно прижал к себе, не зная, что говорить, сам хотел плакать.
— Если бы не мать — покончила бы с собой… Как мне все надоело!..
— Не говори так, любимая, не говори… Все будет хорошо… Я все разрешу…
— Цанка, дай мне слово, что оставишь меня в покое и не будешь появляться на мои глаза, — говорила Кесирт прямо ему в лицо.
— Ты что? Перестань, никогда этого не будет, — шептал Цанка, еще нежнее обнимая ее.
— Мы уедем отсюда… Здесь нам больше не жить…
— Кесирт, перестань… Не говори так.
— Ты выполнишь мою просьбу, мое желание?
— Да, говори. Все, что хочешь, — вскричал Цанка.
— Оставь меня… Уйди из моей жизни… Я умоляю тебя… И немедленно.
— Нет, нет, — сжимал ее Цанка.
— Я умоляю тебя, уйди, — вырвалась она из его объятий. — Уйди… Уйди…
С наплевательским настроением пришел Цанка темной ночью в село. Домой не пошел, а двинулся к своему другу Курто. До вторых петухов пили нихъ, много курили, болтали, спорили, смеялись. Курто, как мог, успокаивал друга, говорил, что все пройдет, поболтают и забудут, а Кесирт на то и жеро, чтобы гулять, а молодым людям даже Бог велел удовлетворять потребности одиноких женщин.
Неизвестно как бы развивались события вокруг Цанка и Кесирт дальше, если бы не возникли новые, более важные обстоятельства. В Дзу-Хоте прибыл батальон красноармейцев. В каждом доме разместили по три-четыре солдата, даже у одинокой, бездетной старухи Авраби расквартировали трех солдат.
С утра до ночи в селе шел учет. Считали все: людей, скот, овец, землю, кур и даже плодоносящие деревья. Это продолжалось неделю — без спешки, основательно. Далее приступили к измерению площади пастбищ, сенокосов, пахотных земель. Без внимания не оставили даже улья Баки-Хаджи, при это в особой графе записывали пустые, выбракованные ящики.
Через неделю собрали народ на общее собрание села. Шел мелкий дождь, люди не хотели выходить из теплых хат. Однако всех, кроме маленьких детей и глубоких стариков, собрали на майдане. Объявили жителям Дзу-Хоте, что они не выполнили план за прошлый год, хотя и имеются значительные излишки продукции в каждом доме. Сказали, что на текущий год будет доведен новый план, после тщательного анализа произведенной описи.
С этого неприятности только начались. На разницу невыплаченного налога с каждого двора стали забирать насильно сельхозпродукцию, скот. Старики во главе с Баки-Хаджи бегали по дворам, призывали людей к спокойствию, напоминали о том, что произошло в соседнем селе — Хоте. Там произошла стычка, после которой двенадцать жителей села убили, и после этого забрали скота в три раза больше, чем требовалось.
Приличное стадо коров и отара овец покинули Дзу-Хоте, в качестве дани Советской власти, до этого небольшая вереница телег увезла зерно, масло, сыр и другое добро местных жителей. Однако и на этом неприятности не закончились. Через две недели приехала вновь большая комиссия, ходили по дворам, пофамильно раздавали листки с доведением на текущий год плана и сдачи налога. При этом старший в хозяйстве обязан был ознакомиться и поставить крестик в знак согласия.
Снесли минарет с местной мечети, в помещении ее с одной стороны разместился ревком, а с другой — начальная школа.
Еще несколько дней прошло пока жители села пришли в себя от всех потрясений и оценили объем выплат налога в текущий год. Двинулись все дзухотовцы с жалобами в ревком, требовали от Хасанова и Арачаева разобраться в бесчинстве власти, говорили, что такого урожая никогда не собрать.
С сетованиями односельчан поехал Косум в Шали — там ничего не решали. Тогда он в составе целой группы недовольных председателей ревкомов Шалинского района поехал в Грозный, с надеждой там решить вопрос с завышенными налогами.
Несколько дней они обивали пороги начальства, прежде чем их принять. В просторном, светлом кабинете их внимательно выслушали и в конце сказали, что они поддаются кулацкой агитации, и вообще все это смахивает на саботаж. Ни с чем возвращался домой Косум, всю дорогу бегал по нужде в кусты. На следующий день с утра односельчане атаковали новый кабинет Косума, требуя объяснений и различных справок. Посидев с полчаса, Арачаев вновь, как и все прошедшие сутки, почувствовал себя неладно, выскочил из кабинета, хотел бежать домой в туалет.
— Косум, подожди, не уходи, — кричали ему посетители.
— Куда ты уходишь, стой!
— Дай мне. Дай мне справку!
— Да ты что, так возгордился, для чего мы тебя назначали? — Да ты что, не узнаешь меня? — кричали вокруг.
Косум хотел вырваться из толпы посетителей, было тесно, многолюдно, наконец он вышел наружу, и здесь его снова схватили за руку.
— Дай справку, Косум.
— Да подождите вы, я сейчас вернусь, — кричал он, с вытаращенными на лоб глазами.
— Нет, всего одну минуту подожди.
— Я уже три дня тебя жду…
— Отпустите меня…, - кричал Косум, потом вдруг обмяк, стал в странной позе. — Все… теперь говорите, что надо.
Неожиданно прошел странный запах, все расступились — защитного цвета штаны Косума почернели от выделения, из сапог текла желтая жижица. Долго еще смеялись в округе, не знали, что Арачаев привез из города холеру.
Поползла страшная эпидемия по горам, унесла много жизней. В одном маленьком горном селении Дзу-Хоте от холеры умерло 19 человек. У Арачаевых переболели трое: Косум, Цанка, Ески. К счастью родственников, никто не умер. Баки-Хаджи говорил, что все это произошло благодаря его молитвам и помощи Бога. Однако не последнюю роль сыграл достаток в домах Арачаевых и главное — целебный мед муллы.
Цанка вышел в первый раз на воздух только в конце мая. Стояла прекрасная погода. В доме никого не было, все ушли в поле на прополку кукурузы. Дихант отсутствовала более двух месяцев. Услышав о холере в горах, братья увезли ее домой.
Стоял во дворе Цанка, любовался миром. Все было по-новому — свежим, красивым, чистым. В небе беззаботно летали ласточки, кругом чирикали воробьи, передразнивая друг друга изощрялись в пении щеглы. Весь мир озеленел, дышал пьянящим ароматом цветущей акации. На склонах гор, как ранняя седина, белели кроны лесных кштанов. Купаясь в утренних, весенних лучах солнца над Вашандарайской долиной, грациозно парил одинокий орел. В тени плетенного забора в молодой травке, зажмурив глаза,
