— О, да! Мне кажется, это замечательная мысль, — сказал я и поспешил под душ.
Несмотря на всю мою спешку, я приехал позднее половины одиннадцатого: пока я валялся в постели, решая проблемы расширяющейся Вселенной, большинство городских артерий Тель-Авива превратились в настоящие озера, в мутных и желтых водах которых у меня не было никакого желания утонуть, не хотелось мне также залить водой мой ящик с инструментами — подарок родителей по поводу получения мною диплома врача. А потому я приковал цепью свою «хонду» к столбу возле стоянки такси, на одном из которых я и отправился на Гризим-стрит, одну из тех маленьких улочек на севере города, что примыкая к основным дорогам сами по себе оставались тихими. В их зелени располагались ухоженные комфортабельные виллы. Жена Лазара пока что отсутствовала. «Но она приедет», — обещала ее мать, которая, будучи много старше, в отличие от Дори, выглядела подтянутой и стройной. На ней был сшитый на заказ костюм из чистой шерсти и красивые туфли. Квартира с центральным отоплением была вылизана до блеска, хотя мебель показалась мне старой. На низеньком столике возле тахты стоял чайный сервиз и тарелки с печеньем и орехами, находившимися там, скорее всего, с самого утра.
— Давайте начнем, не дожидаясь ее, — предложил я и попросил достать медицинскую анкету- вопросник, требующуюся для дома престарелых; ее-то и надо было в первую очередь заполнить.
Усевшись возле столика, я начал расспрашивать хозяйку о ней самой и тех болезнях, которые она перенесла, начиная с самого детства. Затем вынул сфигмоманометр, но прежде чем я успел приладить его к хрупкой руке старой дамы, она призналась — а может быть, просто вдруг вспомнила, — что время от времени давление крови у нее подпрыгивало: систолическое — до двухсот, диастолическое — до ста десяти.
— Ну, это мы вскоре увидим, — сказал я и измерил ее давление несколько раз. Каждый раз показания несколько различались, но средний показатель был немного высоковат. — Как вы чувствуете себя в данную минуту? — вежливо спросил я. — Вы удовлетворены?
Чуть порозовев и задумавшись на минуту она ответила:
— Наверное, да, — улыбнулась она, чем напомнила мне загадочную улыбку ее дочери.
Я попросил ее показать мне таблетки, предписанные ей профессором Левиным, которые она принимала нерегулярно, потому что от них она впадала в сонливость и депрессию. В чем не было ничего удивительного, ибо они содержали сильное снотворное, употреблявшееся в палатах интенсивной терапии.
— Может быть, взамен этого я дам вам что-нибудь и помягче, — предложил я, — но при условии, что вы будете принимать это регулярно. Даже половины… более того, четверти таблетки достаточно. Главное — это регулярный прием. — С этими словами я поднялся, пошел на кухню и отыскал большой нож, чтобы показать ей, как легко можно разделить таблетку на четвертинки.
На пути обратно в гостиную, я услышал, как поворачивается ключ в наружной двери, которая, открывшись, впустила жену Лазара. Волосы ее были мокрыми от дождя, на ней был черный бархатный комбинезон, который я видел во время второго посещения их дома. На ногах у нее были красивые белые кроссовки. Она была бледна и абсолютно без макияжа. Увидев нож в моей руке, она предостерегающе подняла палец и сказала наполовину шутливым тоном:
— Надеюсь, вы не собираетесь оперировать здесь мою маму. Я больше не хочу никаких недоразумений между нами.
Я оставался у них далеко за полночь. Мы говорили о страданиях, недомогании и боли, а также о пристрастиях питания. Затем я провел ревизию домашней аптечки и предложил некоторые изменения, которые я написал на листке из своего рецептурного блокнота, который как-то напечатали для меня мои родители — там был мой иерусалимский адрес. Затем я попросил ее снять белую шелковую блузку, чтобы я мог прослушать стетоскопом ее легкие. Дори помогла мне освободить софу и усадила свою мать поудобнее, так, чтобы я мог обследовать еще и внутренние органы. Ее кожа была вяловатой, но благоухала дорогим мылом, у нее было тело молодой женщины. Родинки на нем располагались совсем по-другому, чем у дочери. Дори сидела со мною рядом и смотрела на мои пальцы, обследовавшие живот ее матери. Вспоминала ли она в эту минуту сумрачную комнату тайского монастыря в Бодхгае? Мне очень хотелось спросить ее об этом, но я удержался. В конце концов я закончил обследование и сел заполнять вопросник, стараясь сделать это как можно тщательнее. Вообще здоровье пожилой дамы было вполне удовлетворительным, а потому мне показалось, что профессор Левин предписал ей неоправданно жесткий режим. Такой подходил скорее человеку, проходящему курс лечения в больнице, чем живущему обыкновенной жизнью изо дня в день. Следствием этих предписаний было то, что она страдала от жестоких запоров. Я предложил несколько вариантов, способных уменьшить страдания, снизив прием лекарственных препаратов. Длительный отдых в течение целого дня прояснил мое сознание и вызвал поток красноречия, так что когда я закончил свою работу, то счел возможным остаться еще немного на чашечку чая в обществе обеих дам, которые, в свою очередь, никуда не спешили, несмотря на то, что за это время Лазар уже дважды звонил жене. И я подумал — он, что, так же боится оставаться дома в одиночестве?
Ночь, в которую я вышел, была совсем не похожей на ту, в которую я прибыл в этот дом. С усеянного звездами и прояснившегося неба на лобовое стекло автомобиля Дори сыпались бриллиантовые искры. Дори вызвалась довезти меня до места, где ожидала посаженная на цепь «хонда». По дороге она поддразнивала меня, расспрашивая о тех желтых озерах, которые так меня напугали несколькими часами ранее и которые сейчас, уйдя в дренажную сеть, совершенно исчезли. Так для чего же, в первую очередь, вам нужен ваш мотоцикл? — невинно спрашивала она. По некоторым соображениям, я счел этот вопрос сугубо личным, хотя на самом деле затруднился бы дать удовлетворительный ответ. Вместо этого я выразил свое восхищение старой леди и спросил Дори, что они собираются делать с квартирой. Собираются ли они ее продавать?
— Нет, — отвечала она, ведя машину очень медленно, но не проявляя робости по отношению к другим водителям. — Вначале мы планируем сдавать ее в аренду, чтобы мама в любую минуту могла к себе вернуться, если в варианте с домом для престарелых что-нибудь пройдет не так.
— Так вы уже нашли кого-то, кто будет вашу квартиру арендовать? — мягко поинтересовался я.
Дори устало покачала головой.
— Еще нет. До сих пор мы еще не занимались этим вопросом вплотную.
— Почему я спрашиваю, — объяснил я. — Потому, что сам ищу квартиру на съем.
Она взглянула на меня с непонятным подозрением, словно пытаясь отыскать в моих словах скрытые мотивы.
— А сколько вы платите за аренду сейчас? — спросила она.
Я назвал сумму.
— Это немного, — констатировала она со знанием дела. И была права: платил я действительно мало. После этого она пристально поглядела на меня. Я заметил у нее намечающийся второй подбородок, утяжелявший очертание нижней половины лица. — За квартиру моей матери мы захотим более высокую плату, — информировала она меня. — Квартира того стоит.
— Я не сомневаюсь, — мягко ответил я, глядя перед собой на дорогу, как если бы сам сидел за рулем. — Меня это не пугает. И не только потому, что мне было бы приятно думать о вас, как о моей квартирной хозяйке, но и потому также, что, может быть, я вскоре женюсь, и тогда рядом будет еще некто, способный облегчить мне это финансовое бремя.
И тут я заметил, как улыбка на ее лице куда-то подевалась. Лицо ее покраснело — это ясно было видно в свете проносящихся навстречу машин.
— Вы собрались жениться? — тихо спросила она так, словно сама возможность жениться была для меня исключена.
— Ну, не буквально… пока еще нет, — ответствовал я с таинственной улыбкой, переполненный симпатии и любви к ней. — Дело в том, что пока еще нет даже кандидатуры… но я чувствую, что она уже существует где-то, даже если сама не догадывается о моем существовании.
VIII
