– Позволь, дорогой мой, как это… э-э… уехать… мда… позволь, позволь, куда это уехать?!
– Куда угодно! В Хайфу, в Тель-Авив, в Нью-Йорк, в Мюнхен! Предпочитаешь Улан-Батор, езжай в Улан-Батор!
– Ну Са-аша! Ты только пойми меня правильно, но я тебя не понимаю! Ну что за шутки! Ну зачем ты сыплешь перец на мою душевную рану, Саша! Давай сменим тему, Саша! Нельзя же старому, больному еврею говорить такие вещи!
– Слушай, старый! Слушай, больной! Сейчас ты моментально выздоровеешь и помолодеешь. У меня к тебе конкретное деловое предложение. Я знаю, что ты десять лет, если не больше, сотрудничаешь с известной организацией. Погоди! Не перебивай! Отметь мою деликатность, все эти годы я не позволил ни малейшего намека ни в разговоре с тобой, ни в разговорах с кем бы то ни было. А вот теперь мне нужно, чтобы ты воспользовался этим сотрудничеством. Сделай, Лев! Для меня. И для себя. ВЫ ТОЛЬКО ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРАВИЛЬНО…
– Саша, сейчас же прекрати! Как ты смеешь мне – мне! узнику! отцу, лишенному права обнять детей! – как ты… как у тебя язык повернулся!!!
– Слушай, узник совести! Тебе напомнить Белозерова? Буткину? Они ведь свое досиживают. Вернее, твое. А ты все рвешься детей обнять? Антиквариат за кордоном? У дочери? Или у сына? Белозеров-то крутой парень, со мной в одной группе занимался. Буткина тоже не сахар, царапинами не отделаешься. А им скоро срок выходит. Вернутся в Питер, копать начнут, вопросы разные задавать… Что если на вопросы им ответят? Или тебе напомнить Патрика, Грумкина, Разова? Или Боцмана, который вдруг в Репино утонул? Боцмана, мастера спорта по плаванию? Это ведь его Кандинский, а? Вот этот, слева?.. Ты же потому и торопишься к детям, что не столько «туда», сколько «отсюда». А, Лев?
Перельман сокрушенно качал своей лохматой башкой – мол, никому нельзя верить, никому в этой стране нельзя верить. Ну не так уж он и неправ.
– Пойми, Михалыч, я тебя не шантажирую. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь?
– Ой, знаю… Ой, теперь знаю… Ой, Саша, спасибо, знаю! Никому нельзя верить, никому…
Кто бы говорил!
– Михалыч! Я ведь ни о чем криминальном не прошу. Я прошу, ты понял? прошу элементарно снять трубку и кое- что в нее сказать. И никто не узнает из нашего круга. Даже я. Ты набери номер и позвони через полчасика после моего ухода. Что тебя не устраивает? Я прошу всего лишь о маленьком одолжении, а выгода большая – виза, спокойная старость, теплый климат, семейный очаг. Заваруха серьезная – в беседе со своим… патроном ты можешь ставить любые условия. Я не знаю ваших взаимоотношений, но почти уверен, что в обмен на ЭТУ информацию ты сможешь выторговать немедленный отъезд. Полагаю, дело будет самым громким за последние десять лет. Исключая дело Белозерова – Буткиной… Ну, извини, неудачная шутка. Но про отъезд – не шутка. Комитету проще отправить тебя куда подальше от взрыва. Ну, ты сам продумаешь – голова у тебя дай бог каждому – как обезопаситься от всякого рода «случайностей», в смысле, чтобы комитетчики не списали на боевые потери товарища Перельмана. Всяческая лабуда с пакетом в Нью-Йорк, в Хайфу: «вскрыть в случае…». И тому подобное. Есть надежный канал? Чтобы переслать?
– Канал! Обижаешь! Канал!.. Гриша завтра – в Стокгольм… Яков Иосич – через Франкфурт… Еще Фая… – начал рассчитывать вслух Лев Михайлович. А чего скрывать! И от кого! – Саша, вы только поймите меня правильно.
– Лев, я всегда понимал тебя только правильно. Поэтому и пришел к тебе, а не к кому другому.
– Ладно, Саша, что ты мне имеешь сказать?
– Я имею тебе сказать, Лев, чтобы ты имел сказать своему… патрону следующее: в порту готовится к отходу «Демьян Бедный», на борту он имеет коробки с пивом «Туборг», в нескольких коробках среди банок есть такие, которые наполнены отнюдь не пивом, а героином. Коробки на борту, но, вероятней всего, их сегодня ночью будут выгружать обратно на берег. И прятать. Это я постарался, пугнул. Пусть немедленно едут в порт и берут с поличным. Никаких разработок, слежек и установления связей. Кто, что, почему – все на потом. Откуда тебе поступила информация – тоже на потом, на меня лучше не ссылаться. Когда все произойдет, я сам приду во второе управление. Или кто там занимается?.. Да сами они на всем готовеньком разберутся – не глупее меня, надеюсь. Ну? Будешь звонить?
– Саша! Дорогой мой Саша! То, что ты мне сейчас рассказал, настолько… э-э… настолько…
– Лев! Настал твой звездный час, а ты… Другого такого случая никогда не будет!
– Дорогой мой Саша, ты только пойми меня правильно… Почему я должен верить, что где-то есть какой-то героин, что он находится на каком-то теплоходе? Почему в конце концов мне должны поверить э- э… там, куда я, например, позвоню, куда бы я ни позвонил? Нет-нет, тебе я верю, верю! Но не могли тебя, например, ввести в заблуждение? Например, использовать в сложной игре? Саша, ты умный, я знаю. Но ты молодой и неопытный, а я уже старый, я дожил до седых курчавых волос, я многое понимаю в этой жизни лучше. И вот, только пойми меня правильно, где гарантия, что все именно так?
– Гарантия, дорогой мой Лев Михалыч, именно в том, что я тоже хочу быть старым, не сразу, но лет через тридцать пять, я тоже хочу дожить до седых волос. А если ты по-прежнему держишь, как нынче говорят, руку на пульсе времени, то должен бы слышать о трупе в «Пальмире»…
– Как же, как же! Такое горе, такое горе! Боря, Боря!
– И о дяде-Федоре. У тебя, не ошибаюсь, его картины есть, ты же подлинный ценитель.
– Каширин? Восток?.. А что с ним такое? Как он себя чувствует? Давненько я его…
– Он плохо себя чувствует. Он себя вообще не чувствует. Он умер. Зарезали… Его больше нет. Понимаешь? Нет… Его зарезали, зарезали… Выпей водки, Лев… Лев, Фэда не стало! Ну?! Так и будешь столбом стоять? Выпей еще водки!.. Ну так что? Тебе еще десяток трупов нужно, чтобы ты поверил? Ты позвонишь или нет? Я тебя спрашиваю, Лев! И поверь, что этот десяток трупов будет, если ты не выполнишь мою просьбу. И запомни, что моя просьба – реальный шанс для тебя свалить отсюда раз и навсегда. Лев, звони!
– Саша, но у тебя тоже есть знакомые э-э… там. Почему ты сам не позвонил?
– У нас не те отношения, и… Короче! Звони! Но не сразу, а через полчаса после моего ухода.
– Как, ты уже уходишь?!
– Перестань разыгрывать гостеприимного хозяина! Ты еще так и не понял?!
– Но куда же ты пойдешь?! Уже поздно!
– Не твое дело!
А действительно! Куда? К тезке-Сандре? К Маринке? К Шведу? К Олегу? К себе?! Ни один вариант не годился. По разным причинам. Где-то меня, возможно, пасут, где-то я буду сюрпризом – но нежелательным, где-то подставлю людей, где-то просто ключа нет (от машины догадался взять, а от квартиры – нет), а Маринкину квартиру я просто не отыщу – и дома-то все одинаковые в спальных кварталах, не говоря о квартирах. Хорошо бы за город, на природу. Ага! Где же вы, товарищ Мезенцев?
– Погоди! – я снял трубку с рогатого, под раритет, телефона. – Как у тебя набирается? Или мне «барышня» ответит?
– Вот здесь нажми. Теперь набирай. Саша, так ты сам решил все-таки им позво…
Я жестом приказал ему заткнуться и вслушался, придержав дыхание. Наконец-то, Николай Владимирович!
– Это я!
– Шура?.. Шура! Вы откуда?! Вы куда исчезли?!
– Я никуда не исчезал. Я пытаюсь дозвониться до вас два дня. Вас нет.
– Шура, у меня непредвиденные обстоятельства, у меня…
– И у меня. Думаю, у нас схожие обстоятельства. Вам не кажется, что надо бы встретиться? И чем скорее…
– … тем лучше, Шура. Я сейчас, буквально сейчас еду в Комарово. Вы меня застали в последнюю секунду, я ждал до последнего. Вы помните, где это? Вы же у меня были.
– Нет. Лучше дождаться меня.
– Шура, вы не понимаете! Вы не представляете, что тут творится! Если через час я не буду на даче, все рухнет, и нам не выбраться. Ни мне, ни… вам.
– То есть вы в курсе?
