— Спасибо, ребята, — улыбнулся Громов. — Только поедем вместе. Слишком долго ждал я этого выезда…
Встал, снял со шкафа небольшой чемодан. Смущенно улыбаясь, сунул в него надувную подушку и свернутое одеяло.
— Вот, санаторий себе тут устроил. На обратном пути подбросите домой. Идет?
Расследование преступления — это борьба, столкновение двух миров. В этом столкновении побеждает тот, кто больше знает, больше умеет, а главное — больше верит. Верит людям, верит в успех, верит в правоту своего дела…
Эти не верили никому — даже самим себе.
Их было двое в маленькой, убогой комнате.
Рябой мужчина в бежевом берете с длинным хвостиком стряхнул пепел с сигареты и зло рассмеялся.
— В такой момент — и вдруг каюк «Императору»…
Горбоносый парень презрительно усмехнулся.
— О себе в третьем лице заговорил, Редькин? Плохой признак…
— Олух ты… Рубль-то наверняка в милиции.
— Ну и что?
Редькин в сердцах топнул ногой.
— Ведь этот рубль редкий, понял? Докопаться могут!
— Ну, а если так… Будет вашему величеству плаха!
— Ну? — удивился Редькин. — А вашему высочеству — через колоду от меня…
Горбоносый слегка побледнел.
— Не-ет… В безвыходные положения я не верю. Слушай… Надо найти другой рубль. В случае чего — отопремся: ничего не знаем — вот он, наш рубль! Кстати, сколько он стоит? Сколько готовить?
Редькин мечтательно завел глаза.
— По дореволюционному каталогу — сто пятьдесят рублей. Пятнадцать золотых десяток. Вот и смекай. Да кто нам его продаст — их же всего четыре штуки в городе…
Вернувшись от Редькина, Виктор долго слонялся по комнате. Пытался читать и не мог, хотел уснуть — тоже не получалось. Заедала тоска… Мучительно потянуло в прошлое. Как и всегда, когда он думал о том, что его ожидает завтра.
…Совестью Витьки-«наследника» было его детство. Далекое, безвозвратно ушедшее, оно не оставило ничего, кроме пачки выцветших фотографий да небольшого кожаного мешочка с монетами. Он лежал на антресолях, в самом углу. И когда мать, перебирая старые вещи, задевала его, тихо звенел, словно жаловался на что-то. Иногда Витька слышал этот звон и подходил к лестнице. Взять и продать? Что-то удерживало его от этого… Но сейчас Витька забрался на антресоли. Достал кожаный мешочек.
Потом заперся в ванной и, сев на пол, высыпал монеты. Взял первую попавшуюся. Испанская пезета…
Задумчиво подбросил на ладони. Как это давно было — Черное море, «Артек», пионерский костер! И песня — торжественная, чуть тревожная:
Отблеск пламени на лице соседа — черноволосого мальчишки в пилотке-испанке. Кажется, его звали Хосе. Вот он, его подарок, с которого началась коллекция. За эти двадцать лет монета стала тусклой, грязной. Как и сам Витька… А ведь тогда монета сверкала. И отец, положив ее на ладонь, восхищенно сказал: «А ты знаешь, какие они храбрые люди, эти испанцы!»
Да, Витька догадывался. Из шестимесячной командировки отец вернулся такой загорелый, а на гимнастерке рядом с маленькой серебряной медалью у него появился орден…
— За что? — спросил Витька.
Отец подошел к карте и долго смотрел на большой, покрытый горами полуостров. Потом сказал:
— Военная тайна, Витька. Так что не обижайся…
А потом отец снова уехал. И когда он уезжал, в репродукторе гремел голос Левитана. И всюду висели плакаты «Родина-мать зовет!».
На вокзале оробевший Витька протянул отцу пезету.
— Возьми, папка. На память. Это ведь из твоей Испании.
Отец очень внимательно поглядел на Витьку и кивнул. А через два месяца пезета неожиданно вернулась. Ее привез запыленный, очень усталый командир и молча положил на стол. Так ушел из Витькиной жизни отец…
Мать с утра до ночи работала в госпитале. А Витька целыми днями лазил по свалке разбитой трофейной техники. Там и нашел он «дружков». Помнится, обещали дать настоящее оружие. И чтобы заслужить его, Витька однажды помог «дружкам»: встал на угол и свистнул, когда заметил милиционера…
Пезета упала, глухо звякнув. Все исчезло. Остался лишь обшарпанный пол и куча заплесневелых монет.
Несколько секунд Витька тупо смотрел себе под ноги, потом с размаху ударил кулаком по монетам. Ванная наполнилась звоном. Витька сжал руками голову, метнулся к дверям и вдруг под умывальником увидел большой серебряный диск.
…Когда в трубке послышался хрипловатый голос Редькина, Витька прикрылся ладонью и зашептал:
— Слушай. Радость у меня: в своих медяшках, знаешь, что нашел?
И вдруг осекся. Показалось — вновь услышал: «По дореволюционному каталогу — сто пятьдесят рублей!»
Деланно-равнодушно зевнул.
— Пятак 1805 года. Не подарить?
И, услышав яростную брань Редькина, положил трубку.
Однако телефон тут же зазвонил снова.
— Ты что же до прежде времени трубку ложишь? Слушай. Вэку замели… Деньги нужно перепрятать. Хотя он и не знает, а все же — мало ли что… Я сейчас за тобой заеду. Жди, цыпленок.
Торопясь, Витька заметался по квартире в поисках надежного тайника. Потом завернул рубль в целлофан и бережно спрятал в бумажник.
Но Витькин рубль был не из тех, что преподнес царю Франц Келлер. Он был сделан много позже, и хотя с помощью старых штемпелей, но уже специально для коллекций нумизматов. Этот рубль назывался «новодельным» и стоил очень недорого.
В этот вечерний час по Киевскому шоссе бешено мчались два автомобиля: видавшая виды «Победа» — синяя с красной полосой — и следом за ней, на расстоянии какого-то километра — новенькая прокатная «Волга».
Они мчались к одной цели и в то же время — к разным…
Изредка поглядывая на спидометр (стрелка переваливала за восемьдесят, а все казалось — медленно), Громов думал о Витьке Меднове. Эго были невеселые мысли. Ведь Меднов — настоящий вор, тут требовалась уже не профилактика, а самое серьезное лечение. И все же было жалко Витьку. И обидно, что просмотрели, как вырос этот сорняк.
Первой остановилась «Победа». Во внезапно наступившей тишине особенно резко слышался шум дождя. Чвакала под ногами грязь, хрустели сучья.
