В Поисках Роста

мократическим голосованием или что при недемократическом режиме инте­ресы групп, по крайней мере, эффективно представлены на правительствен­ном уровне. При почти демократическом устройстве бедные работники будут определять политику, поскольку они в большинстве. Такому бедному боль­шинству может показаться выгодным установление налога на богатых.

Что определяет степень привлекательности этой меры? Есть два фактора, уравновешивающих друг друга. Налог на богатых снижает темпы роста эконо­мики, а это ударяет как по рабочим, так и по капиталистам. (Мы видели, что действующие ставки налогов не влияют на рост, но здесь я употребляю термин налог в значении любого перераспределительного механизма — такого, как, например, высокая премия черного рынка.) При этом налог на богатых пе­рераспределяет доход от богатых к бедным. Чем глубже пропасть между дохо­дами капиталистов-землевладельцев и рабочих, тем больше возможности для перераспределения. Большая разница в доходах — высокая степень неравен­ства — означает больший потенциал для перераспределения в результате на­лога на капитал, что компенсирует потери потенциала роста. Поэтому в об­ществах, где царит высокая степень неравенства, бедные меньшинства будут голосовать за высокий налог, отчасти жертвуя ростом в пользу перераспреде­ления. Даже в недемократических обществах правительство и его сторонники будут пытаться вместо того, чтобы поддерживать будущий рост, наложить ла­пу на имущество высших классов. Есть прямые свидетельства: страны с более выраженным неравенством отличаются более высокой премией черного рын­ка, большими репрессиями в финансовой системе, более высокой инфляцией и менее приемлемым для экспортеров обменным курсом по сравнению со стра­нами с меньшим уровнем неравенства.

Современный пример — Венесуэла. В конце 2000 г. демократически избран­ный популист Уго Чавес открытым текстом пообещал своим сторонникам из бедного большинства перераспределить богатство олигархов. Каракас, столи­ца Венесуэлы, — типичнейший образчик неравенства. Здесь высятся небоскре­ бы, построенные элитой на деньги от продажи нефти, но вокруг на неровных склонах ютятся хибары, подверженные частым наводнениям. Несмотря на 266 млрд. долларов прибыли, полученных от продажи нефти за последние трид­цать лет, и обнаружение все новых и новых нефтяных запасов, у среднего жи­ теля Венесуэлы сегодня доход на 22 % ниже, чем в 1970 г.

Неравенство может многое объяснить и в Гане, где этнические коалиции облагают налогом сравнительно богатых фермеров — производителей какао, принадлежащих к народности ашанти. В более однородных обществах бедное большинство будет голосовать за низкий налог на капитал, потому что потен­циал перераспределения не так велик, как потенциал роста. Мы можем предпо­ложить, что высокий уровень неравенства сопряжен с низким ростом.

И действительно, исследователи обнаружили именно эту зависимость: более высокая степень неравенства по доходу или по владению землей связана с низ­ким ростом. Давайте посмотрим на соотношение между неравенством в сфере землевладения и экономическим ростом. Я измеряю неравенство при помощи коэффициента Джини, который исчисляется по шкале от 0 (у всех одинаковое количество земли) до 1 (вся земля у одного человека). Четверть выборки с ми­нимальным уровнем неравенства (средний коэффицент Джини 0,45) демон­стрирует максимальные средние темпы роста. В этой четверти — такие супер­звезды роста, как Южная Корея, Япония и Тайвань. (Самым высоким показате­лем роста и минимальной степенью различий в распределении земли по этой выборке характеризуется Корея.) Страны, составляющие четверть выборки с самой высокой степенью неравенства во владении землей (средний коэффи­циент Джини 0,85), отличаются и самыми низкими темпами роста. В эту чет­верть входят, в частности, Аргентина, Перу и Венесуэла [7]. В Аргентине курс Хуана и Эвы Перон на распределение дохода в пользу descamisados (безруба­шечных) отбросил аргентинскую экономику далеко назад, и из этой пропасти она лишь недавно стала выбираться. Возможно, Уго Чавес — венесуэльский Хуан Перон наших дней.

Прошу заметить, что перераспределение — совсем не то же самое, что суб­сидии бедным, о необходимости которых я говорил, касаясь проблем выхода из ловушек нищеты. Субсидии должны предоставляться бедным для создания их будущих доходов. А перераспределение, которое совершается при высоком неравенстве, меняет структуру текущего потребления. Это происходит пото­му, что при высоком неравенстве стимулы инвестировать в будущее, в том числе в будущее бедных, слабы.

Одно из объяснений разницы в темпах экономического роста Восточной Азии и Латинской Америки заключается в том, что восточноазиатская земля была распределена гораздо более равномерно, чем латиноамериканская. Как же произошло это неравномерное распределение земли в Латинской Америке?

Выборы олигархии

Существуют трудноуловимые связи между ростом, демократией, образова­нием и неравенством. Представьте, что элита общества обладает исключитель­ной властью и предоставляет право голоса только богатым землевладельцам. Такая ситуация была обычной в Соединенных Штатах начала XIX в., во мно­гих европейских странах до конца XIX в. и в латиноамериканских странах даже в XX в. Спрашивается, будет ли олигархия голосовать за бесплатное всеобщее образование? И как влияет на это уровень общественного неравенства?

Голосующей элите есть что взвешивать. С одной стороны, введение всеоб­щего образования повысит темпы роста, потому что образование увеличит про­изводственный потенциал бедного большинства. С другой стороны, массовое образование ведет к массовому участию в политике. Получившие образование бедняки будут агитировать за предоставление им права голоса. А затем бед­ное большинство может проголосовать за перераспределение земли от элиты к большинству, что понизит темпы роста. Итог, таким образом, зависит от на­чальной степени неравенства.

Там, где социальное неравенство слишком значительно, олигархи проголо­суют против всеобщего образования. Средний уровень дохода населения, за вычетом богатой элиты, останется низким. Поэтому общество останется резко неоднородным и недемократичным. Данные подтверждают такое предполо­ жение: общества с сильно выраженным социальным неравенством действи­тельно менее демократичны и в них меньше гражданских свобод [8].

В обществе с относительно равным населением элита проголосует за массо­вое образование. Богатое меньшинство будет уверено, что даже если образо­ванные массы станут добиваться права голоса, они все же не станут голосовать за перераспределение — потому что в обществе с минимальными социальны­ми контрастами выгоды от перераспределения по сравнению с выгодой от рос­та малы. От большей производительности людей с более высоким образовани­ем выиграют все. И действительно, мы обнаруживаем, что в странах с широ­ким средним классом общий уровень образования выше, чем в странах, где средний класс составляет незначительную долю населения.

Экономические историки Кен Соколофф и Стенли Энгерман утверждают, что эта связь объясняет столь большие различия в развитии Северной и Юж­ной Америки. В Соединенных Штатах и Канаде безграничное предложение зем­ли позволяло существовать большому количеству фермерских семей. Они сос­тавляли средний класс, который обеспечивал в Северной Америке сравнительно малую степень неравенства. (Проведя детство среди фермеров в Огайо, я и не подозревал, что эти мужики в кепках — часть секрета нашего процветания.) Что касается Южной Америки, то там основная прибыль извлекалась на шах­тах и сахарных плантациях. Олигархи делали это при помощи рабов и негра­мотных крестьян. И шахты, и плантации с самого начала были сосредоточены в руках элиты — что неизбежно при таких масштабных операциях в комбина­ции с покровительством. (Экономики, состоящие из шахт и плантаций, по се­годняшний день характеризуются относительно высоким уровнем социально­го неравенства.)

И вот Северная Америка развилась в богатую территорию с высоким уров­нем образования и всеобщим избирательным правом. А Южная Америка оста­лась, не считая узкой олигархической прослойки, бедной территорией с поли­тической властью, узурпированной элитой.

Ситуация Южной Америки не уникальна для третьего мира. В Пакистане уровень грамотности в сельской местности — особенно среди женщин — один из самых низких в мире. «Правящие элиты, — отмечает исследователь, — счи­тают целесообразным поддерживать низкий уровень грамотности. Чем ниже доля грамотных людей, тем ниже вероятность, что правящая элита будет сме­щена» [9].

Подводя итог, можно сказать, что поляризация как следствие неравенства — верный путь к экономическому отставанию. При такой ситуации либо попули­стские правительства будут стремиться к перераспределению доходов в пользу своих сторонников, либо элиты будут подавлять демократию и