по-моему, изумительный.
Зов весны / Искусство и культура / Художественный дневник / Балет
Зов весны
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Балет
Премьера «Весны Священной» в Театре Елисейских Полей
Эти русские поражают и восхищают. То они проняли парижан фортепианной мятежностью Рахманинова и веским басом Шаляпина. То потрясли ориенталиями «Половецких плясок» Бородина и «Шехеразады» Римского-Корсакова. К нынешнему, 1913 году показавший их Европе импресарио Серж Дягилев окончательно сформировал труппу, вошедшую в мировые афиши под именем «Русский балет Дягилева». И в этом же году спровоцировал новый шедевр — «Весну Священную». К делу приладил астеничного композитора Игоря Стравинского, глубоко духовного сценографа Николая Рериха и своего любимца танцовщика Вацлава Нижинского, занявшегося хореографией.
Дорогая парижская публика устроила аншлаг: было ясно, что русские опять будут удивлять. Но то, что показали на сцене, не лезет ни в какие рамки. Сюжет балета прошивается самыми беглыми стежками: Русь языческая, пробуждение могучих сил весны, девушку-избранницу приносят в жертву матери-природе… Впервые в балетной истории Нижинский заставляет танцовщиков косолапить, танцуя носками внутрь, и дикарски скакать, не считаясь с нормами dance noble. А в балетной партитуре, доселе бывавшей лишь прикладной, обнаружилась невиданная симфоническая мощь. Диссонансы и атональность: из оркестровой ямы льется нечто невообразимое с громом литавр, отчего едва не закладывает уши. Публика кипит: приличные дамы стучат лорнетами и веерами, самые горячие кавалеры вопят «долой!» — и это в партере, где сидят опытные благовоспитанные зрители. На ярусы страшно взглянуть. Скандал поднялся такой, что балетные артисты, без привычных па-де-де терявшиеся в прихотливой смене темпов, совершенно не слышат оркестра. Начинающий хореограф Нижинский в холодном поту стоит на табурете в кулисах и, топая в такт, отбивает ритм, чтобы кордебалет не сбился окончательно…
Но самым слабым звеном в этом светопреставлении оказалась сценография с ее буквальными картинами языческой Руси авторства Николая Рериха, вообще склонного к язычеству. Прикормленный Дягилевым, наш юный коллега Жан Кокто резюмирует: «Рерих — художник посредственный. Его костюмы и декорации к «Весне…», с одной стороны, не чужды духу произведения, но с другой — приглушали его некоторой своей вялостью». А вялости в этой «Весне…» просто нет. Есть все основания полагать, что она перевернет представления ХХ века о легкомысленном искусстве танца, привлечет к инфантильной музе серьезных композиторов и развяжет руки хореографам…
Увы, хореография Вацлава Нижинского не фиксировалась современным синематографическим способом, она останется лишь в рисунках, мемуарах и рецензиях. Сценография Рериха, надо думать, устареет, хотя и войдет в театральные хрестоматии. Блестящая судьба, мы уверены, достанется прежде всего партитуре Стравинского. Возможно, через сто лет ей будут посвящаться целые сезоны даже в Большом театре.
Не верю! / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
Не верю!
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
Евгений Вахтангов дебютировал постановкой «Праздник мира» Герхарта Гауптмана
Господа, те, кто постоянно читает наш журнал, конечно, запомнили заметку в рубрике «Замечено «Итогами», описавшую небывалый успех спектакля «Гибель «Надежды», сыгранного в маленьком зале бывшего кинотеатра «Люкс», что на углу Тверской и Гнездниковского переулка. На фоне постоянных заявлений, звучавших в нынешнем, 1913 году, о кризисе сценического искусства, спровоцированных безапелляционной статьей г-на Айхенвальда «Отрицание театра», мы не могли не отметить, что, как трава сквозь асфальт, пробиваются к солнцу ростки свежих дарований, наперекор названию постановки вселяющие надежды. Студийцы никаких денег за спектакль не получают, билеты распространяются «по рукам» ценой один рубль пятнадцать копеек. Из сбора оплачиваются гримеры, портные, доставка костюмов и декораций, издание программ. И все же, несмотря на бедный антураж, мы сразу почувствовали, что здесь закладываются основы принципиально нового театра, который в скором времени, поверьте, взбудоражит Москву.
Естественно, что ваш корреспондент был включен в узкий круг приглашенных на просмотр следующей постановки студийцев, работающих под крылом г-на Станиславского. Спектакль по пьесе немецкого драматурга Герхарта Гауптмана «Праздник мира» играется уже в новом помещении, уютном особнячке на Скобелевской площади. Сцена и здесь не отделена рампой от публики, которая может заглянуть артистам в глаза, а голос не надо форсировать, легко переходя даже на шепот. Ощущение подлинности, никогда доселе не бывалое. Обостренный до гиперболы психологизм доведен в этом спектакле до исступления. В «Празднике мира» эмоциональным центром спектакля стала короткая и хрупкая идиллия дружбы, воцарившаяся во время встречи семьи, где все ссорятся и ненавидят друг друга. Кратковременная идиллия лишь оттеняет взаимную ненависть, эгоизм, распад традиционных связей. Удивительно, что эти болезни нашего времени совсем молодой режиссер-дебютант Евгений Вахтангов диагностировал, беспощадно обнажив надорванные души героев. Признаюсь, как и многие в зрительном зале, я рыдала, едва удерживаясь от громких всхлипываний.
Каково же было мое изумление, когда на обсуждении после просмотра выступил Константин Сергеевич: он бушевал так, что сам Зевс-громовержец завидовал, вероятно, ему в эти минуты. Он обвинял артистов в натурализме, в стремлении оттенить только тяжелые и некрасивые моменты жизни, обвинял в кликушестве и истерии. А перед тем как покинуть зал, бросил в лицо Вахтангову, что, может быть, педагог он и неплохой, но никогда, никогда не станет режиссером-постановщиком, потому что не чувствует формы спектакля.
Я сидела в полном недоумении, не понимая, как мой недавний кумир мог не оценить блистательную игру артистов, им же воспитанных. Софья Гиацинтова, Серафима Бирман, Григорий Хмара были блистательны в тот вечер. А уж Михаила Чехова в роли слуги Фрибе, думаю, не забуду до конца дней. Его пьянчужка, еле держащийся на ногах, был по-собачьи предан своему недоброму хозяину. Впечатление он производил одновременно смешное и драматичное, чем-то трогательное и отталкивающее. Психологически он умеет оправдать любую гротескную ситуацию, что стало очевидно еще в «Гибели «Надежды», где совсем молодой человек сыграл не просто старика, а старца лет ста двадцати, не меньше. На его абсолютно лысой голове не росло ни одного волоса, большой не по размеру парик Чехов натягивал как шапку-ушанку и застегивал английской булавкой, не скрывая ее, а время от времени любовно поглаживая. А уж какие он выделывал фортеля, можно целый роман написать...
Вскоре студийцы вместе с Евгением Вахтанговым начнут репетировать «Потоп» Бергера, где вновь будут заняты те же исполнители. Не верьте Станиславскому, но верьте его системе, благодаря которой его ученики войдут в историю театра. «Итоги» редко ошибаются в своих прогнозах.
