переходит в разряд ангелов. В том смысле, что даже самый ретивый бабник может лишь созерцать и благоговеть. Луизу это устраивало, а обремененная сонным Маршалом Селина уделила маркизу не больше внимания, чем воротам.
Покои, в которые водворили дам, у маменьки Креденьи вызвали бы сладострастный стон. Хозяева поместья умудрились объединить рюшечки, бантики, букетики и прочие прелести в нечто на удивление не тошнотворное, несмотря на пастельные тона.
– Хотела бы я глянуть на маркизу, – призналась Луиза, когда они наконец спровадили слуг.
– Зачем? – зевнула Селина.
– Сама не знаю, – отмахнулась вымотанная не меньше дочери капитанша. – Давай ложиться, утро вечера мудренее.
Мудрость утра проявилась в том, что сбежал Маршал: то ли поманила любовь, то ли просто прогуляться захотелось. Кот уже давно давал понять, что постоянные переезды ему надоели, и не преминул воспользоваться моментом – коль уж с утра не засунули в эту трясучую и скрипучую гадость, то вперед! Точный выбор момента, рывок за дверь, прыжок на подоконник, и только хвост мелькнул.
Луизу кошачья выходка не слишком обеспокоила, а вот Селина встревожилась.
– Жрать захочет, явится, – отмахивалась озабоченная своими мыслями капитанша. – Ты помнишь, что нам представляться графине Савиньяк?
– Да, – подтвердила дочка, шаря глазами по комнате. – Ты моего платья не видела?
– Видела, – Луиза нежно улыбнулась, – а вот ты его больше не увидишь. Наденешь черное.
– Зачем?
– Затем, что мы носим траур, да и вообще для голубеньких тряпочек сейчас не время.
– Мама, а если бы траур нам не шел, ты нашила бы столько черных платьев?
От восторга Луиза выронила гребень. Селина смиренно копалась в сундуке, явно выискивая что попроще, и это было правильно во всех отношениях. Капитанша внешне спокойно занялась волосами: сегодняшний день решал очень многое, и Луиза старательно вспоминала все, что когда-либо слышала о графине Савиньяк, а слышала она не так уж и много. Мать Проэмперадора при дворе почти не бывала, предпочитая Сэ. Краклиха как-то брякнула, что графиня с юности крутит любовь с Валмоном, а на излете молодости пускала к себе сперва Карлоса Алву, а потом и Рокэ. Про Валмона Луиза слышала и раньше, от маменьки, но господин Креденьи сказал, что это чушь и Арлетта, будучи урожденной Рафиано, добродетельна, но, увы, не женственна и не слишком умна. Разговор, впрочем, затеяла Аглая, а хвалить в ее присутствии других дам было чревато.
– Я надену это. – Дочь держала на вытянутых руках платьице с белой оторочкой. Совсем простенькое, но превращавшее Селину в героиню баллады.
– Отлично, – одобрила Луиза, вдевая серьги. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить в церковь? Повернись-ка…
Селина послушно подставила шнуровку, но мысли ее были явно заняты другим. Узнать, чем именно, труда не составило: дочка слишком близко принимала к сердцу отсутствие Маршала, к сожалению, пока четвероногого.
– Хорошо, – вздохнула капитанша. – Пошли искать… Для начала спросим прислугу. Люди здесь приятные, да и от пары монет никто не откажется…
В доме о беглеце не знали ничего, но копавшийся в клумбах у парадного входа парень радостно закивал.
– Ага, видел такого! За конюшни вроде бы труси?л… Здоров, зверюга! Поискать? Сейчас-то я не могу, а как солнце придет, за милую душу.
– Будем очень признательны. – Луиза красноречиво тронула кошелек, но садовник, заметив некстати вылезшего хозяина, торопливо ткнулся носом в циннии.
– Мама, – твердо сказала Селина, – я пойду к конюшням.
– Хорошо, – быстро согласилась Луиза. Сбежать от маркиза уже не выходило, а девочке в обществе пошляка, пусть и притихшего, делать было нечего. – Туфли не запачкай.
Маркиз подплыл той самой «изысканной» походкой, от которой капитаншу тошнило еще в Олларии, и предложил осмотреть сад, не забыв спросить про торопливо удалившуюся Селину. Луиза слегка смутилась, позволив собеседнику решить, что дочка пошла… поправить прическу.
– Подобное совершенство, – проворковал Фарнэби, – не нуждается в талантах куафера и портного. Ваше появление здесь сродни чуду, признаться, я не думал, что увижу вас вновь. Я счастлив.
– Вы нам льстите.
– Вашей дочери льстить невозможно, а вы слишком умны, но мое счастье при виде вас двояко. Я рад не только за свои глаза, но и за свою репутацию. Видите ли, мое положение среди дворян провинции несколько пошатнулось…
Маркиз был большой мастак на словесные завитушки, но положение, в котором он оказался, и впрямь было незавидным. Те, кто удрал из Олларии раньше Фарнэби, либо сидели под замком, либо, отряхнув с лапок манрико-колиньярский прах, рьяно служили регенту, всячески порицая как временщиков и трусов, так и переметнувшихся к узурпатору предателей. Фарнэби с бегством опоздал и был встречен более чем холодно, а все потому, что ни в кого не стрелял и в окно не прыгал. Маркиз всего лишь остался с Фердинандом, иногда говорил ему правду и в глаза назвал маршала Рокслея дураком. Тем, кто судил о столичных делах из своих поместий, этого было мало, да и доказательств у Фарнэби не имелось. До встречи с госпожой Арамона. О том, что вдовая капитанша являла собой ценность лишь в сочетании с Савиньяками, маркиз тактично умолчал.
– Сперва меня обвиняли в сговоре с ее величеством, которую называли не иначе как «эта Ариго», – сетовал Фарнэби. – Дескать, мы предали короля в руки узурпатора и сдали Олларию. Потом ее величество разнесла эту сплетню в клочья, и что же? Теперь я бросил уже королеву. Нет, я не спорю, я в самом деле не кинулся на изменников с вилкой для рыбы, но разве те, кто меня судит, сами хоть кого-то спасли?.. Поймите, я не напрашиваюсь на орден, да в Талиге и нет ордена, который дают за непредательство, но мне обидно. Где были бы мои соседи, окажись они за тем же столом, что и мы с вами? Это здесь Давенпорт на Давенпорте, а в Олларии? Гогенлоэ обижен на меня за то, что я принял от Фердинанда должность геренция, а почему мне было ее не принять? Я, между прочим, исполнил волю моего короля.
– Что и кому я должна подтвердить? – перешла к делу Луиза. – Я слышала, как вы выступили против замены Первого маршала Талига, помню и то, что вы сказали Рокслею, но не стану же я объезжать ваших соседей!
– Что вы, я никогда не посмею просить о подобной жертве! Но вы можете открыть глаза вашим покровителям хотя бы на историю с Гогенлоэ. Простите… Мне кажется, или я вижу вашу дивную дочь? И почему-то в обществе моего старшего конюха…
Маршала поймали. Конюх, дюжий мужчина средних лет, волок издающий боевые вопли сверток. Селина с поджатыми губами шла рядом.
– Мы искали пропавшего кота, – несколько растерянно объяснила госпожа Арамона. – Нам сказали, он побежал к конюшням. Наверное, паршивец затеял драку.
– Мне не нравятся их лица, – бросил Фарнэби. – Им следовало бы улыбаться.
4
– Создатель, – Арлетта не выдержала и поморщилась, – что за мерзкое существо! И ведь я эти откровения уже читала. Некоторые ду?ши сродни тухлым яйцам, пробирают при каждом столкновении…
– Это сравнение тебя недостойно, – укорил Ли. – Одно тухлое яйцо проберет один раз, а сей мэтр не отпускает тебя вторую неделю. Впрочем, я тоже потрясен. Его гальтарским. С подобными знаниями браться переводить Эрнани…
– Ты переведешь лучше?
– После войны. Но перейти на язык Иссерциала и Эсператии, чтобы скрывать свои мыслишки! Это само по себе притча. – Лионель вновь взялся за записки покойного ментора. Шабли вел их со дня прибытия в Лаик, сперва на талиг, потом, едва не попавшись с Сузой-Музой, на гальтарском. Весьма посредственном, сын был прав. Сын был прав, и сын был рядом, это наполняло душу теплом, смешанным с растущей тревогой за Арно и ощущением того, что нужно спешить. Куда и зачем, женщина не понимала, как не понимала, для чего перед самыми родами затевала большие уборки с вытряхиванием всех шкафов и
