Это событие просто ошеломило его». «Ну и болван, – тихо произнес Сталин. – Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!» Я никогда не забуду этой картины: на фоне осеннего, грустного пейзажа умирающей природы бледное, взволнованное лицо Сталина. Кругом полная тишина. Через открытую настежь форточку проникали холодные струи воздуха. Пока я молчал, зашел Поскребышев и доложил: «Командующий Конев у телефона». Сталин подошел к столу и с яростью снял телефонную трубку. В командующего летели острые стрелы сталинского гнева. Он давал не только порцию «проборки», но и строгое предупреждение, требовал беспощадно биться и добиться вывода войск из окружения. «Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и еще чаще. Время, время дорого!»
«Затем Сталин соединился с членом Военного Совета Западного фронта Н.А. Булганиным и тоже набросился на него. Булганин стал объяснять причину этого чрезвычайного происшествия. Он (как мне потом стало известно лично от самого Булганина) докладывал Сталину, что ЧП произошло из-за того, что командование Резервного фронта „проморгало“ взятие противником Юхнова… Выслушав терпеливо и до конца Булганина, Сталин немного смягчился и потребовал от руководства фронта: „Не теряйте ни секунды… во что бы то ни стало выведите войска из окружения“. Вошел Молотов. Сталин, повесив трубку, сказал: „Может быть, еще удастся спасти войска… Гитлер изображает себя в положении нетерпеливой охотничьей собаки, настигнувшей дичь и теперь ждущей, наконец, момента, когда раздастся заветный выстрел. Однако желанного результата фюрер не получит!“»[436]
ГКО и Ставка во главе со Сталиным приняли меры по усилению Можайской линии обороны, куда срочно направлялись войска из резерва и с других фронтов. В целях объединения руководства войсками западного направления и организации более чёткого управления ими оставшиеся войска Резервного фронта были 10 октября переданы в состав Западного фронта, командующим войсками которого в тот день был назначен Жуков, а его заместителем – И.С. Конев.
Вот как описывает в своих воспоминаниях Жуков свою встречу со Сталиным по прибытии в Москву:
«В Москве меня встретил начальник охраны. Он сообщил, что Верховный болен и работает на квартире. Мы немедленно туда направились.
И.В. Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо. Кивнув головой в ответ на мое приветствие, он подошел к карте и, указав на район Вязьмы, сказал:
– Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состояния находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.
Перед уходом И.В. Сталин спросил:
– Как вы считаете, могут ли немцы в ближайшее время повторить наступление на Ленинград?
– Думаю, что нет. Противник понес большие потери и перебросил танковые и моторизованные войска из-под Ленинграда куда-то на центральное направление. Он не в состоянии оставшимися там силами провести новую наступательную операцию.
– А где, по вашему мнению, будут применены танковые и моторизованные части, которые перебросил Гитлер из-под Ленинграда?
– Очевидно, на московском направлении. Но, разумеется, после пополнения и проведения ремонта материальной части.
Во время разговора И.В. Сталин стоял у стола, где лежала топографическая карта с обстановкой Западного, Резервного и Брянского фронтов. Посмотрев на карту Западного фронта, он сказал:
– Кажется, они уже действуют на этом направлении»[437].
12 октября Западному фронту были подчинены войска Можайской линии обороны. В результате энергичных мер, принятых командованием, на московском направлении был создан новый фронт обороны. Однако положение войск Западного фронта, занявших оборону на Можайской линии, оставалось исключительно тяжёлым. На фронте от Москвы до Калуги в составе четырёх армий Западного фронта насчитывалось лишь около 90 тыс. чел. В этих условиях командование фронтом стремилось прочно прикрыть только важнейшие направления, ведущие к Москве: волоколамское, можайское, малоярославецкое и калужское. В воздухе господствовала вражеская авиация. Дороги были забиты потоками людей, конными повозками, гуртами скота, машинами, что крайне осложняло работу фронтового тыла и управление войсками.
Ситуация приближалась к критической. У многих сдавали нервы. Но Сталин проявлял необходимую выдержку, вселяя в других уверенность в победе. В этом контексте интересно свидетельство К.К. Рокоссовского.
Вот отрывок из его воспоминаний: «Высокая требовательность – необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу. Наш командующий в те тяжелые дни не всегда следовал этому правилу (имеется в виду Г.К. Жуков – Н.К.). Бывал он и несправедлив, как говорят, под горячую руку.
Спустя несколько дней после одного из бурных разговоров с командующим фронтом я ночью вернулся с истринской позиции, где шел жаркий бой. Дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Сталин.
Противник в то время потеснил опять наши части. Незначительно потеснил, но все же… Словом, идя к аппарату, я представлял, под впечатлением разговора с Жуковым, какие же громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае, приготовился к худшему.
Взял разговорную трубку и доложил о себе. В ответ услышал спокойный, ровный голос Верховного Главнокомандующего. Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие к командарму. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он сказал, что понимает это:
– Прошу продержаться еще некоторое время, мы вам поможем…
Нужно ли добавлять, что такое внимание Верховного Главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А теплый, отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность. Не говорю уже, что к утру прибыла в армию и обещанная помощь – полк „катюш“, два противотанковых полка, четыре роты с противотанковыми ружьями и три батальона танков. Да еще Сталин прислал свыше 2 тысяч москвичей на пополнение. А нам тогда даже самое небольшое пополнение было до крайности необходимо»[438].
Приведенный пассаж однозначно говорит сам за себя: Сталин хорошо понимал, сколь тяжела обстановка на фронте и не только своим вмешательством не трепал и без того напряженные нервы командующих, но и всячески подбадривал их, оказывая необходимую помощь. Это начисто опровергает домыслы тех, кто утверждает, что не только в эти дни, но и вообще в ходе войны Сталин своим некомпетентным вмешательством наносил серьезный вред делу руководства войсками. Конечно, как Верховный Главнокомандующий, он должен был быть полностью и достоверно информирован о ситуации в том или ином районе боевых операций. И требование предоставления такой информации никак нельзя рассматривать как вредное вмешательство в дела непосредственных военачальников. Да и никто тогда так это не воспринимал. Лишь нынешние критики Сталина стремятся представить дело в извращенном, невыгодном для Сталина виде[439]
.
Для укрепления ближних подступов к Москве 12 октября ГКО принял решение о строительстве непосредственно в районе столицы оборонительных рубежей. Главный рубеж намечалось
