техникой для современного боя, когда мы стали сильны – теперь надо перейти от обороны к наступлению.
Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная»[257]
.
Пассаж о переходе от обороны к наступлению, к военной политике наступательных действий требует определенных комментариев. Во-первых, Сталин и раньше никогда не принадлежал к поборникам исключительно оборонительной стратегии как в политической, так и в военной сфере. Во втором томе я уже приводил одно весьма примечательное высказывание генсека, являющееся одной из фундаментальных основ его политической философии. Есть смысл процитировать его вновь здесь, применительно к новой исторической обстановке. В середине 20-х годов, когда Советский Союз был слабым государством, Сталин также ориентировал страну на активную внешнюю политику, в том числе и в особенности, в период международных кризисов. Тогда он говорил: «Наше знамя остаётся по-старому знаменем
мира.
Но если война начнётся, то нам не придётся сидеть сложа руки, – нам придётся выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов,
гирю,
которая могла бы перевесить» [258]
.
В начале 40-х годов ситуация была совершенно иной, чем 15 лет назад. И, разумеется, внешнеполитическая и военно-стратегическая линия Сталина не могла не претерпеть определенных изменений, которые, однако, не затрагивали принципиальных основ его политической философии. В обстановке нарастания военной опасности было бы в корне ошибочно ориентировать страну и армию исключительно на оборонительную линию в военно-политической сфере. Существовала неотложная потребность в том, чтобы армейские кадры не ориентировались исключительно на оборонительную стратегию, которая в создавшейся мировой обстановке была равнозначна пассивности и выжидательности. А с помощью таких средств невозможно было решить стоявших перед страной задач. Даже в сфере непосредственно обороны. Да и само понятие наступательная стратегия отнюдь не синоним стратегии агрессии и захвата чужих территорий. Причем, важно отметить своеобразную диалектику, заложенную в словах вождя – проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. Значит – и это вытекает из смысла его слов, – речь шла прежде всего и главным образом об обороне страны. И придание оборонительной стратегии духа наступательности вовсе не равнозначно тому, что понимают под превентивным ударом.
Во-вторых, обращает на себя внимание одно обстоятельство. Странным выглядит то, что это положение – как представляется, основополагающее – прозвучало не в самом выступлении генсека, а всего лишь в виде замечания к здравице в честь мирной политики Советского Союза. Это наводит на размышление о том, что он специально не хотел делать акцент на наступательной стратегии, иначе этот пассаж прозвучал бы в его основной речи. Сталин, видимо, был озабочен тем, что в стране и в армии доминировали сугубо оборонительные настроения, а усложнявшаяся обстановка диктовала совсем иное. Нужно было в политико-воспитательной работе переместить акценты с тем, чтобы вся страна была морально и политически подготовлена к действиям наступательного плана. Но, полагаю, что из такой переакцентировки ничуть не вытекает подготовка превентивного удара против Германии. В контексте этого неудивительно, что после начала войны немецкие разведывательные и пропагандистские органы, стараясь собрать подтверждения заявлениям Гитлера, Геббельса и Риббентропа о «превентивном» характере нападения Германии на СССР, усиленно опрашивали советских пленных офицеров из числа тех, кто присутствовал в Кремле 5 мая 1941 г. В документах разведки приводились показания о том, что Сталин призывал к нападению на Германию и требовал отказаться от преклонения перед немецкой армией[259]
.
Весьма примечательна и трактовка самим Сталиным своего призыва к наступательной стратегии. По этому поводу он сказал высшим военным начальникам, когда военные напомнили его высказывание о переходе к наступательным действиям: «Я так сказал это, чтобы подбодрить присутствующих гостей, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости германской армии, о чем трубят газеты всего мира». После этого Сталин предостерег наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова: «Если вы там на границе будете дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда имейте в виду, что головы полетят»[260]
. Весьма характерна и реакция Сталина и партийного руководства в целом на предложение начальника Главного Политуправления РККА А. Запорожца разрешить организовать для личного состава армии лекции и доклады, воспитывающие бойцов в воинственном и наступательном духе, в духе неизбежности столкновения Советского Союза с капиталистическим миром и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление[261].
Начальник Главупра мотивировал свои предложения тем, что международная обстановка чрезвычайно накалена. Война, которая может быть навязана капиталистическим миром Советскому Союзу, потребует огромного напряжения материальных средств страны и высокой моральной выдержки советского народа. Однако во всей пропаганде, ведущейся в стране, преобладает мирный тон, она не проникнута военным духом, слабо напоминает советскому народу о капиталистическом окружении, о неизбежности войны, о необходимости всемерно укреплять оборону своей Родины, быть в любую минуту готовым к борьбе. Боевые действия в Монголии и особенно в Финляндии показали, что среди некоторой части красноармейцев и начальствующего состава, особенно среди призванных из запаса, сильно развиты пацифистские настроения. Люди, не понимая основ советской внешней политики, хотят мира во что бы то ни стало[262]
.
Ему было указано на ошибки в разработке данных документов и предложено подготовить более реалистичные указания по вопросам воспитания личного состава. Вместе с тем, Сталин требовал серьезной перестройки политико-воспитательной работы вообще и в армии в первую очередь. Это нашло отражение в директиве нового начальника Главного Политуправления РККА и секретаря ЦК партии А.С. Щербакова, где, в частности, отмечалось, что новые условия, в которых живет страна, требуют от партийных организаций коренного поворота в партийно-политической работе по большевистскому воспитанию личного состава Красной Армии и всего советского народа в духе пламенного патриотизма, революционной решимости и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление на врага[263]
.
Многие западные историки и историки и публицисты либерально-демократического покроя в современной России не жалеют усилий, чтобы доказать, будто концепция наступательной войны и построенный на ее базе план превентивного удара против Германии предопределили многие провалы в советской стратегии накануне войны и в первые ее периоды. Всю ответственность за это они возлагают на Сталина. Так, Н. Верт пишет: «Военные концепции Сталина строились, исходя из трех идей: Советскому Союзу никогда не придется вести боевые действия на своей территории; готовиться следует к наступательной войне; любая агрессия против СССР будет немедленно остановлена всеобщим восстанием западного пролетариата. Как следствие, вся советская военная тактика и расположение войск исходили из задач наступательной войны»[264]
.
Полагаю, что Н. Верт слишком упрощенно оценивает исходные посылки военных концепций Сталина. Как было показано выше (в частности, в изложении выступления Сталина в связи с уроками финской кампании), он отнюдь не считал наступательную стратегию единственно возможной и подчинял ей все остальное. Серьезное внимание уделялось и разработке оборонительной стратегии, чего не хотят в упор замечать критики Сталина. Далее, Сталин никогда не считал и нигде не говорил о том, будто любая агрессия против страны социализма будет немедленно остановлена восстанием западного пролетариата. Приписывать Сталину столь наивные вещи – значит проявлять еще большую наивность, поскольку хорошо известно (и это я старался доказывать постоянно), что Сталин уже к концу 20-х годов частично, и с приходом Гитлера к власти окончательно, расстался с иллюзиями, связанными с мировой
