Крах СССР

чтобы разъяснить студентам, свалил все на секретаря». Поминается и «коммунист Ю. Карякин», чей антисоветизм во время перестройки доходил до гротеска. Вот кто воспитывал наших молодых марксистов.

Можем считать, что тот путь, на который встали студенты, пожелавшие «раскачать Ленинские горы», привел именно туда, куда и должен был привести. Значит, надо подвести итог, хотя бы оттолкнувшись от тех же жгучих проблем нашей современности, которые тогда толкнули этих гуманитариев на мятеж. В буфете они обнаружили несколько килограммов плохих сарделек! Так пусть их дети-студенты сегодня что- нибудь попробуют обнаружить в буфете или столовой: хоть МГУ, хоть Макдональдса. Какую «козью морду» им сделают охранники! Похоже, эти гуманитарии и сегодня не понимают разницу между тем буфетом на Стромынке — их буфетом — и нынешними буфетами с шаурмой и хот-догами.

Но допустим даже, что не понравились нынешним студентам-демократам сардельки. Ах, «нас кормят плохо и дорого»! Да, кое-где и сегодня, при антисоветской власти, кормят дороговато. Почему же не видно бойкотов? Может, наш креативный класс любит питаться, как скот? Хотелось бы услышать на этот счет рассуждения «шестидесятников». Хоть какие-то проблески рефлексии должны у них быть. Как они считают: если студенты МГУ вдруг откажутся есть сардельки, к ним примчатся уговаривать деятели из Администрации Президента или из МГК «Единой России»? Почему такое равнодушие к позиции нынешних гуманитариев?

Сегодня студент прекрасно знает, что если он откажется есть сардельки, то «работники торговли и общественного питания» спокойно ему скажут: «А ты сдохни — и никаких проблем». Никто не станет этого студента ни увещевать, ни оправдываться перед ним.49 И тут очень наглядна разница между тем, что студенты имели на Ленинских горах, и тем, что они получили на Воробьевых горах в результате долгой борьбы «шестидесятников». И надо в уме ее зафиксировать — из нее вырастают и все остальные различия.

Да, партком тогда был не на высоте. Е. Таранов в журнале «Свободная мысль» (бывшем журнале «Коммунист») с иронией приводит реплики ректора И.Г. Петровского, проректора Г.Д. Вовченко. Да, они были в растерянности. В их семье взбунтовались избалованные дети, а они, оказывается, утратили с ними общий язык. И.Г. Петровский говорит на заседании парткома: «У нас за последнее время был целый ряд больших неожиданностей. Все было хорошо. Вдруг забастовка. Говорили о том, что мало практической работы в лабораториях… и вдруг — забастовка. Я не знаю, что может быть завтра. Вообще это страшно! Мы не знаем обстановки, в которой мы находимся… Это меня пугает». По мне, так это пророческие слова умного человека. И над ними смеются в 1993 г.! От чего свободна эта «Свободная мысль», так это от разума.

Тогда на Стромынке преподаватели из парткома сказали студентам простую и верную вещь: бойкот — это политический вызов. Это не советский метод. А студенты-гуманитарии этой простой вещи не поняли! Они не поняли, какие методы советские, а какие — не советские. Они не понимали, чем методы «общества-семьи» отличаются от методов «общества-рынка». И люди, которые таких вещей не понимали, стали гуманитарной элитой нашего общества. Они это общество убили, не понимая, что делают. Вот почему ректору было страшно.

Глава 9 СМЕНА КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ТИПА СССР

Мы стоим перед фактом: советское общество и государство не справились с задачей обновления средств легитимации общественного строя в процессе смены поколений, не смогли обеспечить преемственность в ходе смены культурно-исторического типа, которая происходила в ходе модернизации и урбанизации и совпала с кризисом выхода общества из мобилизационного состояния 20-50-х годов XX в. Таким образом, предпосылкой краха СССР стал цивилизационный, мировоззренческий кризис.

Напомним, что культурно-историческим типом Н.Я. Данилевский назвал воображаемую надклассовую и надэтническую социокультурную общность, которая в данный исторический период является носителем главных черт цивилизации. В нашем случае речь идет о России в форме СССР. Н.Я. Данилевский видел в этой воображаемой общности очень устойчивую, наследуемую из поколения в поколение сущность — народ, как бы воплощенный в обобщенном индивиде.

Исходя из опыта XX в. мы изменяем его концепцию и считаем, что цивилизация является ареной конкуренции нескольких культурно-исторических типов, предлагающих разные цивилизационные проекты. Ранее говорилось, что движущей силой советской революции был культурно- исторический тип, который стал складываться за полтора десятилетия до 1917 г., но «созрел» после Гражданской войны. Все цивилизационные проекты для России были тогда «выложены» в самой наглядной форме, культурно-исторические типы, которые их защищали, были всем известны и четко различимы, все они были порождением России.

Более половины XX в., самые трудные периоды, Россия (СССР) прошла, ведомая культурно- историческим типом «советский человек» (в среде его конкурентов бытует негативный, но выразительный термин homo sovieticus). Советские школа, армия, культура помогли придать этому культурно-историческому типу ряд исключительных качеств. В критических для страны ситуациях именно эти качества позволили СССР компенсировать экономическое и технологическое отставание от Запада. Мы можем описать социальный портрет людей советского типа с их культурой, ценностями, способностью к организации, к трудовым и творческим усилиям. Его символами стали такие монументы, как «Рабочий и колхозница» (Москва) и памятник «Воину-освободителю» (Берлин).

Появление этого типа — не природный процесс, это результат огромной культурной программы. В России произошло то, что до этого не наблюдалось нигде: культуру высокого, «университетского», типа открыли для массы трудящихся, их не стали отделять от элиты типом культуры. Это именно то, о чем мечтали русские просветители. В советское время уже как государственная программа началось это «общее дело» — снятие классовых различий через освоение единого языка и мира символов.

Выросшая именно из русской культуры советская школа подключила детей и юношество всех народов СССР, и прежде всего русский народ, к русской классической литературе. Этого не могло обеспечить социальное устройство царской России. А.С. Панарин пишет: «Юноши и девушки, усвоившие грамотность в первом поколении, стали читать Пушкина, Толстого, Достоевского — уровень, на Западе относимый к элитарному… Нация совершила прорыв к родной классике, воспользовавшись всеми возможностями нового идеологического строя: его массовыми библиотеками, массовыми тиражами книг, массовыми формами культуры, клубами и центрами самодеятельности, где «дети из народа» с достойной удивления самоуверенностью примеряли на себя костюмы байронических героев и рефлексирующих «лишних людей». Если сравнить это с типичным чтивом американского массового «потребителя культуры», контраст будет потрясающим… После этого трудно однозначно отвечать на вопрос, кто действительно создал новую национальную общность — советский народ: массово тиражируемая новая марксистская идеология или не менее массово тиражируемая и вдохновенно читаемая литературная классика» [134, с. 142-143].

Высокая русская культура, вобравшая в себя универсализм и Православия, и Просвещения, вошла в «симфоническое» взаимодействие с мечтой о Земле и Воле, выраженной в общинном коммунизме. Это породило необычный в истории культуры тип — русского трудящегося XX в. Сохраняя космическое чувство и эсхатологическое восприятие времени, он внес в идеал справедливости вектор реального действия, знания и воли.

Величие этого культурного типа, который возненавидела антисоветская интеллигенция, оценили виднейшие мыслители XX в. и Запада, и Востока (назову А. Грамши и Дж.М. Кейнса, Сунь Ятсена и Махатму Ганди). Давайте сегодня трезво оглянемся вокруг: видим ли мы после уничтожения русского коммунизма хотя бы зародыш такого типа мышления, духовного устремления и стиля организации, который смог бы, созревая, выполнить задачи тех же масштабов и сложности, что выполнил советский народ в 30-40-е годы XX в., «ведомый» русским коммунизмом? А ведь такие задачи на нас уже накатывают.

Общности, которые были конкурентами или антагонистами советского человека, после Гражданской войны были «нейтрализованы», подавлены или оттеснены в тень последовательно одна за другой. Они,