Крах СССР

занимали высшую ступень в рабочей иерархии на предприятии…

Формальные привилегии — это те, что были закреплены в официальных, чаще всего внутризаводских документах. Типичным примером являются „Положения о кадровых рабочих“… Этот канал влияния и эта прослойка рабочих исчезли вместе с парткомами и старой системой привилегий…

Личное мастерство рабочего, к которому персонально, в случае острой необходимости, могли обращаться руководители разного уровня, вплоть до генерального директора, перестало играть сколько- нибудь значимую роль. Значение группы кадровых рабочих падает… Наиболее работоспособные кадровые рабочие еще с 1989 г. уходили в кооперативы и другие структуры, альтернативные государственным, где их заработная плата в три и более раза превышала зарплату рабочих тех же специальностей на госпредприятиях… Результатом стало то, что слой кадровых рабочих на предприятиях становился тоньше» [18].

В цитированных работах констатируется, что «представлявшие» рабочий класс группы были во время перестройки и реформы 90-х годов XX в. демонтированы и «пересобраны» таким образом, что они или полностью перестали выполнять свои функции, необходимые для существования и воспроизводства промышленных рабочих как «общности для себя». Из них были, во-первых, исключены кадровые рабочие — основной контингент в составе актива. От общности рабочих были оторваны и даже противопоставлены ей управленческие работники предприятий и госаппарата («Рабочих как социальную силу перевели в разряд объектов и даже потенциальных оппозиционеров, каковыми реально они вскоре и сделались»). Наконец, в новую политическую систему были включены профсоюзы, которые не завоевали легитимности в глазах рабочих и потому не могут быть их доверенными институциями.

Статус кадровых рабочих изменился уже в первый год реформы вследствие практической ликвидации Советов трудовых коллективов, делегатами которых были представители актива рабочих: «В процессе происходящих социально-экономических преобразований рабочие все больше устраняются от управления. Для наглядности сравним первые законодательные акты экономической реформы с последующими законами и практикой…

Сопоставим следующие друг за другом законы: «Закон СССР о государственном предприятии (объединении)» (1987) и «О предприятиях в СССР» (1990). По Закону 1987 г. общее собрание трудового коллектива могло рассматривать и утверждать планы экономического и социального развития предприятия, определять пути увеличения производительности труда, укрепления материально-технической базы производства. В Законе 1990 г. исключены функции трудового коллектива, относящиеся не только к планированию и эффективности производства, но и к его контролю. По Закону 1990 г. трудовой коллектив и его орган (общее собрание) уже не имеют полномочий в управлении и использовании доходов предприятия, оплате труда. Руководитель предприятия (представитель собственника) «решает самостоятельно все вопросы деятельности предприятия…» Констатацией «исключительности» прав администрации устраняется влияние профсоюза и других общественных организаций» [90].

Таким образом, демонтаж общности промышленных рабочих («рабочего класса»), необходимый для подрыва советского строя и ликвидации СССР, оплачен дорогой ценой — деиндустриализацией постсоветской России и созданием непреодолимых (в сложившейся системе) препятствий для ее промышленного и научно-технического развития. Перестройка — первая в Новой истории великая революция регресса.

Очень коротко скажем о других больших общностях.

Крестьянство

Второй по величине, после рабочего класса, общностью, унаследованной РФ от советского общества, было крестьянство. Оно считалось классом, хотя признаков «классовости» в нем было еще меньше, чем в «рабочем классе». Но это уже несущественно. Иногда уточнялось: колхозное крестьянство, т.е. общность, сформировавшаяся в конкретной социальной форме колхоза, возникшей в СССР 30-х годов XX в. После войны за 30 лет было произведено постепенное укрупнение колхозов, и они из небольших кооперативов жителей одной деревни превратились в многопрофильные крупные предприятия с высокой концентрацией кадров специалистов и техники.

Строго говоря, в общность «крестьянство» включались и работники совхозов, которые по своим социальным и культурным признакам в 80-е годы XX в. уже мало отличались от колхозников. И те и другие жили в сельской местности (в селах и деревнях) и трудились на крупных сельскохозяйственных предприятиях. В 1989 г. в СССР действовало 23,5 тыс. государственных предприятий (совхозов) и 27,9 тыс. кооперативных предприятий (колхозов). В совхозах работало 11 млн. и в колхозах 11,8 млн. человек. Имелись также межхозяйственные предприятия и организации (6,6 тыс., 327,8 тыс. работников соответственно). Примерно половина этой общности жила и трудилась в РСФСР.75

В 1970 г. постоянных работников всех сельскохозяйственных предприятий в СССР было 26,8 млн. человек. За 40 лет (1950-1989 гг.) объем производства продукции утроился при небольшом уменьшении численности занятых. Тот факт, что сельское хозяйство, которое развивалось в таком ритме с устойчивым ростом производительности, в общественном сознании (особенно в среде интеллигенции) было представлено негодным, говорит о глубоком кризисе советской культуры 70-80-х годов XX в.

Судьба этой общности после 1991 г., в принципе, схожа с судьбой рабочего класса, хотя во многих отношениях тяжелее. После ликвидации колхозов и совхозов сельское население, утратившее рабочие места, в массе своей «отступило на подворья», занявшись ручным трудом на приусадебных участках. Усиление подворья с его низкой технической оснащенностью — социальное бедствие и признак разрухи. Необходимость в XXI в. зарабатывать на жизнь тяжелым трудом на клочке земли с архаическими средствами производства и колоссальным перерасходом времени — значит не только растрачивать свою жизнь, но и лишать ее общественного смысла. Между современным индустриальным аграрным производством и архаичным подворьем не только экономическая, но и культурная пропасть. Ее неожиданное возникновение травмировало массовое сознание сельского населения. Прямые затраты труда на производство 1 ц молока на подворье, содержащем одну корову, в середине 90-х годов XX в. были равны 48 чел.-ч, а в 1990 г. на колхозной или совхозной ферме — 6,4 чел.-ч. В 2008 г. член Совета Федерации РФ С. Лисовский сказал: «Мы за 15 лет уничтожили работоспособное население на селе». Надо же вдуматься в эти слова! Уничтожили…

Начнем с удара, который был нанесен по общности крестьян «в дискурсивно-символическом аспекте». О.А. Кармадонов пишет: «В худшей [чем рабочие] ситуации оказались крестьяне. В 1984 г. группа занимала в медийном дискурсе «АиФ» 11 и 13% по объему и частоте упоминания соответственно. После повышения обеих распределений до 16 и 14% соответственно в 1989 г., что было связано с надеждами на развитие фермерских хозяйств и спорами о приватизации земли, показатели не поднимались выше 4% (2001 г.), а в 2008 г. составили менее 0,3% по обоим критериям.

Доминирующая триада 1984 г. «труженики», «успешные», «работают» в 2003 г. приобрела вид «селяне», «нищие», «деградируют» в последующие годы меняясь мало. Крестьяне, как и рабочие, вытеснены в социальную тень и характеризуются негативными символическими образами…

Учитывая доли общественного внимания, достающиеся сегодня тем или иным социально- профессиональным группам, можно выделить группы «абсолютной социальной тени» — это рабочие и крестьяне; группы «социальной полутени», включающие врачей, учителей, военных; группы «социального света», вобравшие в себя, прежде всего, чиновников и бизнесменов» [76].

При этом отметим важный, даже фундаментальный, факт. Подавляющее большинство населения до сих пор именно в рабочих и крестьянах видит общности, которые могут вытащить Россию из кризиса. Здесь — принципиальный разрыв между представлениями населения и политической системы с ее СМИ. Вот вывод из большого исследования (2010): «И в самосознании населения, и в реальности в современной России имеются социальные группы, способные выступать субъектами модернизации, но весьма отличающиеся друг от друга. Принимая в расчет оценки массового сознания, можно сделать вывод, что основными силами, способными обеспечить прогрессивное