Сокровище Чингисхана

подоконниках. На кухонных полках они тоже стояли. Кособокими неустойчивыми пирами­дами они тут и там лежали на полу. Эксцентричный владелец дома Джулиан (Сен-Жюльен) Перлмуттер считал внутреннее убранство своего жилища и ца­рившую в нем разновидность порядка вещами само собой разумеющимися и иного не потерпел бы. Книги были не просто основной страстью известнейшего историка мореплавания, со­бравшего уникальную по своей информативности библиотеку, при одном упоминании о которой его коллеги-коллекционе­ры жадно глотали слюну. В отличие от других собирателей Перлмуттер был человеком щедрым и не только охотно де­лился знаниями, но и позволял пользоваться своим архивом; впрочем, исключительно тем, кто, как и он, обожал море, бре­дил морем.

Писк и тихое бормотание факса разбудили Перлмуттера, заснувшего в глубоком кожаном кресле за чтением вахтенного журнала знаменитого корабля-призрака «Мария Целеста». Он поднял с кресла свое грузное, весом почти четыреста фунтов, тело, подошел к рабочему столу и вытянул полученный факс. Почесал густую седую бороду, ознакомившись с коротеньким текстом:

«Джулиан, с меня бутылка свежеприготовленного айрака, если сможете идентифицировать вот это. Питт».

— Айрак, — повторил Перлмуттер и усмехнулся. — Вот чер­тов шантажист.

Он был страшным гурманом, о чем красноречиво свидетель­ствовал его шарообразный живот. Обещанный Питтом мон­гольский напиток из перебродившего кобыльего молока задел его за живое, за кулинарную струну. Перлмуттер принялся изу­чать следующую страницу факса, содержавшую копию реверса серебряного кулона.

— Дирк, я не ювелир, но знаю человека, который мог бы тебе помочь, — сказал он, затем поднял телефонную трубку, набрал номер и стал ждать ответа.

— Гордон? — заговорил он, услышав ответ. — Это Джули­ан. Послушай, мы договорились пообедать в четверг, но я хо­тел бы встретиться с тобой раньше. Срочно потребовалась твоя помощь. Скажи, ты сегодня свободен? Отлично, отлично, тог­да до встречи. Ровно в полдень. Нет, заказ я сделаю сам.

Перлмуттер повесил трубку, снова взглянул на изображе­ние. «Судя по тому, что факс пришел от Питта, за кулоном прячется какая-то тайна. Невероятная и опасная», — разду­мывал он.

* * *

«Монокль» возле Капитолийского холма кишмя кишел по­сетителями, заскочившими на ленч. Ресторан, пользовавший­ся большой популярностью среди политического бомонда, был переполнен сенаторами, лоббистами и сотрудниками с Холма. Перлмуттер быстро заметил своего друга Гордона Итена. По­скольку синего костюма на нем не было, сидел он не в зале, а в боковой кабинке.

—  Джулиан, друг мой. Как я рад снова видеть тебя, — ска­зал, поднявшись, Итен, высокий, дородный, с мягким харак­тером писателя-юмориста и цепким наблюдательным взглядом детектива.

—  Я вижу, мне придется тебя догонять, — усмехнулся Перл­муттер, оглядывая стоявший перед Итеном почти пустой бокал мартини.

Перлмуттер подозвал официанта и заказал себе бокал джи­на. Затем каждый заказал себе ленч. В ожидании официанта Перлмуттер вручил Итену полученный от Питта факс.

—  Прости, друг, боюсь, придется начать со скучного дела, а не с удовольствий, — сказал он. — Один мой друг наткнулся в Монголии вот на эту вещицу и хотел бы иметь представление о том, насколько она значима. Не мог бы ты просветить его на этот счет?

Итен с каменным лицом рассматривал фотокопии. Через руки этого известнейшего специалиста по старинным предме­там, привлекавшегося в качестве оценщика аукционным домом «Сотбис», прошли в буквальном смысле тысячи исторических реликвий. Без его мнения ни один предмет не выставлялся на аукцион. Друг Перлмуттера с детства, он частенько доверитель­но сообщал о продаже вещиц, стоивших его внимания.

—  О качестве сказать трудно, — уклончиво начал Итен. — Как можно оценить стоимость по бумажке?

—  Зная моего друга, я бы предположил, что интересуют его как раз не стоимость кулона, а его возраст и исторический кон­текст.

—  Так бы сразу и сказал, — с облегчением ответил Итен, словно у него явно гора с плеч свалилась.

—  Так тебе знаком этот предмет?

—  Думаю, да. Я видел нечто подобное в перечне лотов на аукционе несколько месяцев назад. Разумеется, желательно увидеть вещь вживую, иначе невозможно проверить подлин­ность.

—  Что можешь о ней рассказать? — спросил Перлмуттер, вытаскивая из кармана ручку и записную книжку.

—  Кулон по происхождению сельджукский. Двуглавый орел — элемент уникальный, излюбленный династический символ.

—  Если мне не изменяет память, сельджуки — это какая-то шайка турецких мусульман, контролировавшая громадный ку­сок древней Византии, — сказал Перлмуттер.

—  Да, примерно в первом тысячелетии нашей эры они на­воднили Персию, на тысяча двухсотый год приходится расцвет их могущества, но вскоре они пали под ударами своего главно­го соперника, хорезмского шаха Мухаммеда Второго Ала-ад- Дина. Сельджуки известны как прекрасные ремесленники, осо­бенно им удавалась резьба по камню, хотя и в изделиях из ме­талла они тоже слыли неплохими умельцами. Какое-то время они даже чеканили серебряные и медные монеты.

—  Иначе говоря, подобные кулоны они делать умели.

—  Несомненно. Для сельджуков становится характерным на поздних своих изделиях из металла делать мелкие каллигра­фические надписи — мусульманские молитвы или изречения. Есть у меня знакомый, профессор Колумбийского универси­тета, он мог бы перевести надпись. Стиль письма скорее всего куфический. Кто знает — возможно, здесь выведен личный де­виз султана.

—  Хочешь сказать, не исключена его принадлежность столь высокому роду?

—  Конечно. Видишь ли, сельджуки в своей повседневной работе серебром и золотом пользовались крайне редко. Эти металлы считались роскошью, а роскошь несовместима с ис­ламскими традициями, культивирующими идеалы простоты. Конечно, на султанов подобные ограничения распространялись не всегда, и многие из них носили как серебряные, так и золо­тые украшения. Если кулон сделан из серебра, а по-видимому, так оно и есть, то очень высока вероятность принадлежности его султану или его ближайшему окружению.

—  Значит, так и запишем. Кулон сельджукской работы, из­готовлен в одиннадцатом или двенадцатом веке, возможно, для самого султана, — подвел итог Перлмуттер, делая пометки в книжке.

—  Совершенно верно. Недавно мне довелось оценивать несколько вещиц, появившихся на аукционе вследствие об­наружения тайника Мелик-шаха, султана сельджуков, умерше­го в тысяча девяносто втором году. Говоришь, твой друг нашел кулон в Монголии? Очень занятно. Как я уже упоминал, сельд­жуков разбил Мохаммед Второй Ала-ад-Дин, но его, в свою очередь, примерно в тысяча двести двадцатом году

сокрушилЧингисхан. Кулон этот, может быть, попал в Монголию в качестве военной добычи.

Подошел официант, принес и расставил на столе тарелки с ленчем — порционный стейк из спинки для Итена и телячью печень для Перлмуттера.

—  Кстати, вспомнил, Гордон. По-моему, на аукционы очень нечасто попадают изделия азиатской работы двенадцатого-три- надцатого веков.

—  Ты прав. Я бы сказал, крайне редко приходится иметь дело с предметами того времени. Но вот странность. Лет во- семь-девять назад к нам на «Сотбис» обратился один брокер из Малайзии и предложил поставлять нам изделия именно той эпохи. С тех пор мы регулярно получаем от него самые разные предметы, но главным образом украшения. Продали уже мил­лионов на сто долларов, не меньше. И по моим сведениям, при­мерно на такую же сумму наторговал аукцион «Кристис».

—  Вот это да! И откуда же он берет все эти реликвии?

—  Могу только догадываться, — ответил Итен, — отправ­ляя в рот кусочек стейка. — Этот малайзиец довольно таин­ственный парень — наотрез отказывается раскрывать свои ис­точники. Мне не раз поручали встретиться с ним тет-а-тет, я так и эдак его расспрашивал, но ничего не добился. Причем обрати внимание