Брюс выхватил из рук Брауна лопату и заявил с мрачной решимостью:
— Три года назад я плохо обыскал этот сортир. Теперь я осмотрю его как следует.
Сняв пиджак, Уилкокс нашел в кармане носовой платок и завязал им нос и рот.
— Ах как жаль, что этот обыск незаконный, — неразборчиво пробормотал он из-под платка, шагнул к выгребной яме и, отплевываясь и ругаясь, начал выгребать из ямы пласты слипшихся экскрементов.
Браун и Кауэрт не сводили с него глаз. Уилкокс работал методично и быстро. Один раз он поскользнулся и чуть не свалился в яму, но удержался, выругался и стал работать дальше.
Прошло пять минут, десять… Уилкокс орудовал лопатой, фыркая и ругаясь.
— Я извлек уже почти двухлетний слой дерьма! — шипел он. — Неужели эта тощая старуха так много испражняется?!
— Вот! — воскликнул Кауэрт.
— Где?! — спросил Уилкокс.
— Вон там! — поддержал журналиста Тэнни Браун, показывая пальцем в выгребную яму, где торчал угол чего-то плотного. — Что это?
Поморщившись, Уилкокс осторожно нагнулся, схватил неизвестный предмет рукой и потянул на себя. Из ямы с чавкающим звуком появился кусок толстого синтетического материала.
Лейтенант Браун поднял его повыше и стал разглядывать.
— Ты понимаешь, что это, Брюс? — наконец спросил он.
— Еще бы! — закивал его напарник.
— А что это? — заинтересовался журналист.
— Это кусок коврового покрытия из автомобиля. Помните, в машине Фергюсона со стороны переднего пассажирского сиденья был вырезан кусок ковра? Это — он самый… Там что-нибудь еще есть? — снова спросил Тэнни.
— Кажется, нет… А впрочем, постойте!..
С этими словами Уилкокс извлек из выгребной ямы что-то напоминавшее кусок слежавшихся экскрементов и протянул своему начальнику.
— Видите? — Лейтенант обернулся к журналисту.
Присмотревшись, Кауэрт понял, что перед ним свернутые джинсы, рубашка, кроссовки и носки, перевязанные шнурками. Конечно, одежда не один год провалялась в экскрементах и негашеной извести и превратилась в лохмотья, и все же журналист безошибочно понял, что именно перед ним.
— Уверен, что на этой одежде мы найдем кровь Джоанны Шрайвер, — заявил Уилкокс.
— Там еще что-нибудь есть?
— Кажется, нет, — порывшись лопатой в экскрементах, ответил Брюс.
— Тогда вылезай!
— С огромным удовольствием, — ответил Уилкокс и, закряхтев, выбрался из нужника.
Браун, Кауэрт и Уилкокс молча разложили найденную ими одежду на солнце.
— Это можно отправить на анализ? — спросил наконец журналист.
— Думаю, да, — ответил лейтенант Браун, — но не вижу в этом особого смысла.
— Вы правы, — согласился Кауэрт.
Уилкокс пытался привести себя в порядок.
— Прости меня, Тэнни, — пробормотал он, очищая одежду. — Мне нужно было в самый первый раз залезть в эту проклятую яму!
— Ничего страшного, — ответил лейтенант. — Тогда ты был еще новичок. Это мне нужно было лично проверить, как вы тут проводите обыск… Но теперь-то мы всё знаем, правда? — Тэнни Браун повернулся к Кауэрту.
Журналист молча кивнул.
Собрав одежду и кусок ковра из машины Фергюсона, трое мужчин двинулись к автомобилю.
Неподвижно стоявшая на заднем крыльце старуха все еще наблюдала за ними, беспомощно опустив дрожащие руки. Вдруг она сжала кулак и погрозила им:
— Это ничего не значит! Мы просто выбрасываем туда всякий мусор! Это ровным счетом ничего не значит!
Детективы и журналист прошли мимо миссис Фергюсон, не обращая на нее никакого внимания, а она все кричала:
— Это ничего не значит! Ты что, не слышишь меня, Тэнни Браун?! Это ничего не значит!
Поднялся легкий ветерок, подхватил слова старухи и унес их куда-то в сторону.
Глава 20
Ловушка
Браун бесцельно колесил на машине по улицам родного городка. Сидевший рядом с ним Кауэрт ждал, когда лейтенант что-нибудь скажет. Они высадили Уилкокса с найденными в выгребной яме вещами возле криминалистической лаборатории, и журналист думал, что они с лейтенантом сразу же поедут к нему в кабинет разрабатывать план дальнейших действий, но вместо этого Тэнни медленно кружил по городу.
— Что мы будем теперь делать? — не выдержал наконец Кауэрт.
— Видите ли, — негромко проговорил Браун, — Пачула все-таки довольно захолустный городок. Это вам не Пенсакола или Мобил! Но, кроме Пачулы, я ничего не знал. Собственно говоря, меня ничего, кроме нее, особенно и не интересовало. Даже когда я служил в армии, а потом учился в колледже в Таллахасси, я всегда знал, что в конечном счете вернусь в Пачулу. А вы, Кауэрт? Где вы чувствуете себя как дома?
Журналист вспомнил маленький кирпичный дом родителей, в котором вырос. Дом стоял в глубине улицы, а во дворе перед ним рос раскидистый дуб. В углу большого крыльца были устроены скрипучие маленькие качели, на которых никто никогда не качался, и в конце концов они совсем заржавели. Потом Кауэрт вспомнил редакцию своего отца такой, какой он видел ее ребенком, двадцать лет назад, еще до появления вездесущих компьютеров. Казалось, понимание мира пришло к Мэтью среди погнутых серо- стальных письменных столов под тусклыми лампами дневного света, под беспрестанный звон телефонов, гомон голосов в редакции, шорох в вакуумных трубах, соединявших ее с наборной мастерской, и треск пишущих машинок, на которых машинистки строчили повесть о событиях уходящего дня. Взрослея, Кауэрт страстно хотел убраться от всего этого куда-нибудь подальше. Но куда бы он ни бежал, везде все было одно и то же, только больше и, возможно, лучше. В конечном счете журналист оказался в Майами, в редакции одной из ведущих газет страны. Вся жизнь его состояла из слов, словно из кирпичей.
«Наверное, слова меня и погубят», — подумал Кауэрт и ответил:
— У меня вообще нет дома, только работа.
— А разве это не одно и то же?
— Возможно. Иногда трудно различить.
Лейтенант Браун кивнул, и журналист снова спросил:
— Что мы будем теперь делать?
— Теперь, — задумчиво пробормотал полицейский, — мы знаем, кто настоящий убийца Джоанны Шрайвер.
И Кауэрт, и Браун уже давно обо всем догадывались, и все равно случившееся стало для них своего рода откровением.
— Но ведь вам ничего с ним не сделать, правда?
— В суде — ничего. Там нам сразу припомнят, как мы применяли силу на допросе. И за сегодняшний обыск без ордера по головке не погладят.
— И мне тоже ничего с ним не сделать, — уныло пробормотал Кауэрт.
— Почему? Что вам мешает написать про него новую статью?
— Вы хоть представляете себе, что тогда будет?!
Лейтенант внезапно направил машину к обочине, ударил по тормозам, остановился и всем корпусом развернулся к журналисту:
