— Максин просматривала банковские счета мистера Перрейра и заметила в поведении одного из них нечто странное. — Воскбоун достал из конверта и вручил ей небольшую пачку скрепленных степлером документов. — Это счета «Каперко». Ими управляли вы, верно?
— Насколько я могу судить, здесь все в порядке.
— Проблема не в них, — ответил Воскбоун, вынимая из конверта еще одну пачку. — Вот, посмотрите, это личный счет мистера Перрейра.
Он вручил ей и эти бумаги с оттисненными на них оранжевыми эмблемами Калифорнийского федерального банка.
— С ними вы когда-нибудь дело имели?
— Нет.
— В поведении этого счета присутствует определенная система. — Воскбоун показал ей несколько листков подряд: — Видите?
Она увидела.
Большую часть времени на счету Карла не было почти ничего. Однако через каждые несколько недель на нем появлялось то или иное количество тысяч долларов, которые затем снимались. Это повторялось месяц за месяцем, начиная со времени открытия счета в 1985 году.
— Максин получила копии его чеков и сопоставила их с флуктуациями этого счета. Обыкновенно счет мистера Перрейра пустовал, как только на него поступали деньги, он сразу оплачивал все: ипотечные проценты, машину, телефон и так далее. А то, что оставалось, — неважно сколько — снимал наличными — наверное, на продукты, бензин и тому подобное.
Воскбоун показал Глории еще одну страницу:
— Если сложить деньги, которые прошли через этот счет в прошлом году получится чуть меньше сорока восьми тысяч долларов. Эту сумму он и указал как свой доход в прошлогодней налоговой декларации. — Воскбоун показал ей и декларацию тоже. — Как по-вашему миссис Мендес, сколько зарабатывал мистер Перрейра?
— Я не знаю.
— Но ведь больше сорока восьми тысяч в год?
— Да.
— Вы работали в «Каперко», знаете об этой компании все. Дела ее шли хорошо?
Глория кивнула.
— Угу. В таком случае, как бы вы оценили доход мистера Перрейра?
Карл платил ей гораздо больше того, что могла ожидать секретарша со всего лишь средним образованием, — плюс премии и надбавки. Собственно говоря, больше сорока восьми тысяч в год — достаточно, чтобы понять: цифры, увиденные ею, нелепо низки.
— Не знаю, — сказала она.
— Максин, исходя из налоговых деклараций компании и предоставленных вами бюджетных показателей, пришла к выводу, что мистер Перрейра зарабатывал около двухсот или трехсот тысяч долларов в год. Самому себе он жалованье не платил, поэтому в бюджет компании такого рода выплаты не попадали. Как вы считаете, ее оценка — двести-триста тысяч в год — разумна?
Глория ответила:
— Да.
— Угу. — Воскбоун откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки. — Хорошо. Стало быть, эти доходы он скрывал. Жил от одного пополнения личного счета до другого. Но если он зарабатывал суммы, превышавшие эти пополнения…
Воскбоун помолчал.
— Как вы думаете, куда могли уходить эти деньги?
На лице его застыло выражение книжного червя.
Кабинетного ученого. Глория готова была поспорить, что по математике он и в школе, и в колледже был первым. А стал копом — следствие заниженной самооценки? Или его работа доставляет ему наслаждение? Похоже, ему хочется выжать ее досуха и получить пригодный для питья сок покаяния.
Она покачала головой и ответила:
— Я действительно не знаю.
— Был у мистера Перрейра офшорный счет?
— Не знаю.
— Угу. А значительные траты были?
— Он много тратил на благотворительность, — сказала Глория.
— Это нам известно, — ответил Воскбоун. — Максин сопоставила чеки мистера Перрейра с поведением его личного счета. В конце июня или в начале июля на счету появлялись серьезные суммы — и так в течение двадцати лет. Был еще очень большой депозит в феврале девяносто первого, отвечавший сумме, которую мистер Перрейра заплатил за свою «хонду», а заплатил он наличными. В последнем июле мистер Перрейра положил на счет больше двадцати тысяч, за чем последовал шквал пожертвований. То есть, когда возникала необходимость в больших расходах, у него появлялись потребные для них деньги. А все остальное время он эти деньги где-то прятал, словно боясь положить их на свое имя.
Глория видела, как Воскбоун выжидающе смотрит на нее, но сопротивлялась желанию ответить.
— Мистер Перрейра когда-нибудь вручал вам крупную денежную сумму? — спросил Воскбоун.
— Нет.
— Ни на хранение, ни в виде подарка?
— Нет, — повторила она. — Он выписывал мне зарплатный чек — и все.
— Вообще-то, никакими юридическими последствиями это вам не грозило бы, — сказал Воскбоун, и Глория мгновенно поняла: врет.
— Зачем же тогда задавать мне такой вопрос? — поинтересовалась она.
— Вы были очень хорошо осведомлены о его делах.
— Преследовать его за неуплату налогов вы не сможете, — сказала Глория. — Он умер.
— Если неуплата налогов как-то связана с его собственностью, мы обязаны учитывать это, — заявил Воскбоун. — А скажите, почему наш разговор так вас расстраивает?
От настоящего ответа Глория воздержалась.
— Мы с Карлом были очень близки, — сказала она взамен. — И мне трудно представить его прячущим где-то деньги.
— Существовал ли кто-нибудь, кому он мог их отдавать?
— Не думаю.
Воскбоун кивнул. Взгляд его снова стал оценивающим.
— Не хотите еще кофе? — спросила Глория.
Он улыбнулся:
— Я и с этим пока не справился.
Она встала, налила себе вторую чашку.
— Стало быть, Реджи Солт, — сказал Воскбоун. — Западный Лос-Анджелес, так?
— Это если не начинаются серьезные беспорядки, — ответила она. — В подобных случаях его посылают в Уоттс, успокаивать народные массы.
Она взглянула на Воскбоуна и прямо-таки увидела, как заработала спрятанная в его черепной коробке машина:
— А я работаю, не покидая центра города. Исполняю поручения суда, того или иного.
— То есть вы следователь Управления окружного прокурора?
— Не совсем… — И, прежде чем она успела задать следующий вопрос, Воскбоун произнес: — Джозеф Ч. Геруша.
— Простите? — удивилась Глория.
— Известен вам человек по имени Джозеф Ч. Геруша?
— Нет.
Воскбоун кивнул:
— А вот Карлу Перрейра такой известен был.
