— У меня возражение было только одно, — сказал он, — придуманная Карлосом история была попросту глупа. И участвовать в этом я отказался.
— Но его не остановили.
— Так ему мое разрешение и не требовалось.
— Вы снабдили его сведениями, достаточными для того, чтобы он сочинил свои байки.
— О том, что здесь когда-то случилось, знает вся наша родня. И в Агуас-Вивас эту историю тоже все знают. Спросите у Луиса, он вам перескажет ее во всех подробностях. Спросите у Гектора.
— Гектор мне ее уже рассказал.
— Ну вот видите. Наша история стала общественным достоянием, сеньора. Карлос лишь приукрасил ее.
— Кто дал ему фотографии?
— Какие?
— Он показал мне фотографию, на которой была снята его ма… ваша сестра, Карл и их ребенок.
— Скорее всего, Карлос выкрал ее из моего дома — или из дома моего отца. Не знаю.
— Деньги он вам обещал? — спросила Глория.
— Да, сказал, что даст мне денег на лечение Пилар, если я его поддержу.
— Что вы и
— Нет, не сделал, — сказал Фахардо. — Ничего. Я позволил ему отправиться в Калифорнию и молился, чтобы он никого там не покалечил. Надеялся, что он попадет в тюрьму.
— Вы же подыгрывали ему, когда мы приехали к вам домой.
— Он не предупредил меня о вашем приезде. Увязался за вами, желая убедиться, что я ничего не расскажу Я, может, и рассказал бы, если бы он не торчал рядом. Какая мне разница. Приехав к нам, вы застали меня врасплох, не говорю уж о том, что пьян я был в жопу. Мне осточертело, что Карлос растаптывает мою жизнь. Он едва не отправил на тот свет мою дочь.
Фахардо встал, прошелся по сцене.
— Вы понимаете, о чем я толкую? Я в этой истории участвовать не собирался. Это Карлос втянул меня в нее. — Он помолчал. — И, когда я стрелял в него, мне очень хотелось попасть.
— Нет, — сказала Глория. — Не хотелось.
Фахардо виновато улыбнулся:
— Ну, он все-таки мой двоюродный брат, сеньора.
— Что ж, больше вам стрелять в него не придется.
— Похоже на то.
Глория, помолчав, сказала:
— С чем вас и поздравляю.
После чего они долго сидели в молчании.
— И что мы теперь будем делать? — наконец спросила она.
— Я не вижу необходимости делать что-либо.
— А как же Карлос?
— По нему никто не соскучится.
— А если соскучится?
— В таком случае, — ответил он, — я проведу расследование, реконструирую происшедшее и приду к заключению, что Карлос покончил с собой.
Молчание.
— А что делать мне? — спросила Глория.
— Ехать домой, сеньора. Работа у вас имеется?
— Придется искать новую.
— Вот и ищите. Пусть мой двоюродный брат покоится с миром и друг ваш тоже, и не будем больше о них говорить.
Пауза.
— Что вы почувствовали? — вдруг спросил Фахардо.
— Когда?
— Когда убили его.
— По-моему, вы предложили больше о нем не говорить.
— Предложил, — согласился Фахардо. — Но мне интересно. Я никого еще не убил.
— По правде сказать, — ответила Глория, — ощущение было самое поганое.
— Если вас это как-то утешит, хорошим человеком он не был.
Глория взглянула ему в глаза:
— Значит, говорите, вы никого еще не убили?
— Я же вам сказал, никого.
— Ну так и помалкивайте.
Глава тридцать первая
Перед тем как покинуть город, она остановила машину у мастерской Гектора. Он вышел к двери в очках, делавших его глаза словно бы фасеточными; живот и щеки каменотеса, покрытые налетевшей от шлифовальной машины поблескивающей каменной крошкой, отражали свет во всех направлениях сразу Он поприветствовал Глорию взмахом державшей пивную бутылку руки. Она отдала ему карточку, сказала «спасибо».
— Не за что, — ответил он. — Как прошел разговор?
— Почти идеально, — сказала она. — А как ваш камень?
— Хотите взглянуть?
Рабочий стол был залит ярким светом. Теперь Глория хорошо видела, насколько точна каждая проведенная Гектором линия, и сказала ему об этом.
— Скоро уже закончу, — сообщил он. А затем, помахав карточкой: — Пора уложить ее спать.
И повернулся к двери, что вела в контору Нестора.
— Вы можете рассказать мне, как найти могилу ее сына? — спросила Глория.
Он кивнул:
— Один момент.
И скрылся за занавеской.
Пока Гектор отсутствовал, Глория разглядывала плиту. Издали камень казался однородным, похожим на чашу с густыми сливками. С близкого же расстояния разделялся на обособленные участки, одни были как будто крупинчатыми, другие, размером с большую почтовую марку, казались состоявшими из спрессованного песка, третьи выглядели как плотно упакованные одноцветные клетки, а когда Глория, смахнув пыль, склонилась над плитой так низко, что глаза ее оказались дюймах в пяти от каменной поверхности, сложность структуры камня еще и возросла. Теперь желтое было не желтым, но каким угодно, от серого до зеленого, с вкраплениями — от черных до мерцающих перламутром, сияющих, преломляющих свет.
А если она наклонится ниже, то увидит еще больше? Какой-то невообразимый спектр? Или рисунок поверхности будет составляться и распадаться сам собой, фрактальный, словно исполняющий фугу?
А если заглянуть глубже?
Под поверхность? В некую сокровенную суть?
Хотя, возможно, сути-то и не существует. А существует лишь — вплоть до малейшей детали самой малой детали — нескончаемая итерация, кодовое обозначение кодового обозначения другого кодового обозначения.
