минных заграждений я положил в оливково-зеленую сумку свою записку: «Эта территория нами разминирована. Для красных – свободный проезд».
С тем чтобы все это выглядело еще более достоверно, приписал: «Мы приветствуем наших освободителей».
Затем я нарисовал красную звезду с серпом и молотом и подписал все это: «Первая партизанская бригада имени Карла Маркса, Хаммельбург».
В других местах, оставляя записки, я давал названия участвующим в маневрах партизанским соединениям имена Августа Бебеля или Карла фон Осецкого. Ради широты палитры…
Я думаю, что наша добровольная акция, проведенная во время маневров, была полезной. Ведь командир какого-нибудь подразделения, который по плану должен будет остановиться перед заграждением, окажется в ситуации, не предусмотренной высшим армейским командованием. И вынужден будет немедленно принимать самостоятельное решение, не прибегая к помощи спасительной бумажки с указанием, сколько времени он должен простоять. Весьма полезная тренировка. Я смог в этом вскоре убедиться.
Во время нашего организованного отступления мы вдруг увидели, что на нас через поле движется огромный танк. Несмотря на вымирание лесов, он весь был замаскирован зелеными ветками (примерно то же самое делают, к сожалению, дети, играющие в индейцев). Но на нем (и наверняка внутри него) сидели взрослые люди. Не прибегая ни к какому насилию, мы остановили танк (для этого нам, партизанам, достаточно было просто махнуть водителю рукой). И я спросил солдата, высунувшего голову из люка, не принадлежит ли он к «красным» частям. Он сказал: нет, к «голубым». Тогда мы решили – пусть едет дальше, поскольку я, верный своей роли партизана, разумеется, не захотел иметь никаких дел с «голубыми».
Некоторое время спустя на поле показался какой-то джип. Впереди сидел капитан с автоматом, напряженно смотревший вперед. От всей его позы исходила угроза.
«Вы 'красный'?» – спросил я, а он в ответ: «А в чем дело?»
«Сейчас увидите», – начальническим тоном произнес я.
Да, я еще должен упомянуть, что в тот день на мне была рубашка с погончиками, шапка с козырьком, через плечо висела кожаная планшетка с патрончиками для ручек и карандашей, какие раньше носили военные. Все это он наверняка увидел. И это, очевидно, произвело на него впечатление, потому что он тут же лаконично ответил:
«Мы 'красные'».
На это я сказал следующее:
«Если вы 'красный', товарищ капитан, это хорошо. Приветствую вас от имени партизанского соединения имени Карла Маркса и докладываю, что находящийся перед вами участок шириной 1200 метров разминирован. Можете беспрепятственно следовать дальше! Успехов, товарищ капитан!»
Он же в ответ лишь непонимающе уставился на меня. Это показывает, что нужно еще тренироваться и тренироваться…
После этого мы встретили множество гуляющих. Мы предупреждали их о наличии мин и обращали их внимание на то, что они как гражданские лица, оказавшиеся в районе боевых действий, уже давно числятся убитыми – во всяком случае, согласно плану маневров. У большинства на лицах появлялось весьма задумчивое выражение.
А у меня опять разболелась правая нога, и я про себя очень разозлился. Поэтому на обратном пути достал наклейки с изображением черепа и надписью «Внимание! Опасно для дела мира» (будучи сторонником движения за мир, я всегда ношу их с собой) и стал украшать ими оливково-зеленые сумки. Прошу Вас, господин министр, расценивать это письмо как признание в содеянном. Надеюсь, что Вы с пониманием отнесетесь ко мне и к моей правой ноге.
Под конец мы еще спасли от разрушения мост, который вел через автостраду. На нем мы насчитали 52 взрывных устройства. Документы, к сожалению, выслать Вам не могу, господин министр, ибо когда я вкладывал в оливково-зеленые сумки свои записки, то вынужден был констатировать, что планы минных заграждений забрал кто-то другой. Может быть, тут, помимо нас, действовали другие партизаны?
Зато в то время, как мы ждали, когда по правилам игры истечет срок разминирования, к нам подошел какой-то капитан. Чтобы осторожно подготовить его, я спросил, не боится ли он партизан.
«Это дело 'голубых', – сказал он, – они должны с ними бороться. Я всего лишь судья».
Капитан, кроме того, ответил на мой вопрос (заданный со знанием дела), что во время таких маневров с минированием всегда бывает много убитых, по крайней мере на бумаге. Иногда больше, иногда меньше, все зависит от того, кто из движущихся впереди колонны – танк, джип или грузовик с солдатами – первым пересечет препятствие. Согласно правилам маневров, первое транспортное средство вместе со всем экипажем считается уничтоженным.
Теперь я по-настоящему горжусь тем, что мы не только сумели спасти от разрушения чертовски дорогой мост, но также технику бундесвера и человеческие жизни. Конечно, только на маневрах.
Можете не присылать мне орден за мои акции по спасению, в том числе и служебных документов. То, что я сделал, я делал охотно. Я пожертвовал брюками на благо отечества, а боль в ноге переношу, как и подобает немецкому герою (западному).
Может быть, в благодарность за все Вы сочтете возможным пригласить нас с женой на бал по случаю маневров? Ведь есть еще наверняка немало вещей, которые стоило бы обсудить.
Но и без этого прогулка по лесу была для нас весьма познавательной. Это уже само по себе является достаточным вознаграждением. Может быть, найдутся и еще люди, которые придут к мысли оказать Вам помощь.
С вежливым приветом Дитрих Киттнер
Приложение: три служебных документа.
Примечание: ах да, я же еще нашел обрывок маскировочной сетки и захватил с собой. Отправлять Вам его не буду. Ваш коллега по почтовому ведомству установил чересчур высокие тарифы. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы его у меня забрали, с тем чтобы Вам не пришлось делать новые миллионные закупки для армии! Только пускай курьер сообщит по телефону, когда придет».
История правдива до последнего слова, да и не стал бы я никогда обманывать министра! Может показаться неправдоподобным, что взрослый человек, капитан, хорошо вооруженный, послушно реагирует на обыкновенный жест какого-то постороннего гражданского лица. Хотя все это нетрудно объяснить психологически. Если такой вояка, вымуштрованный в духе беспрекословного подчинения (чьи мысли и поступки продиктованы порядками прусской казармы), чувствует себя в чем-то неуверенно, то он, начиная искать решение проблемы (находясь к тому же в цейтноте), прибегает к известным ему шаблонам и о других людях судит по себе. Сам он никогда не рискнул бы повышать тон на вышестоящих. Ход его рассуждений, видимо, таков: тот, кто осмеливается разговаривать в подобном тоне с ним, капитаном, как с последним рекрутом, должен быть выше его по меньшей мере на три звания. Тон обращения больше свидетельствует о таком праве, нежели все звезды и знаки различия. Если господин подполковник решил одеться в гражданское, то кто знает, какая военная хитрость может скрываться за всем этим…
В письме министру я, однако, умолчал об одном обстоятельстве. О нем, пожалуй, сообщат и без меня, ввиду необычности оного. Накануне описанных событий я был в турне по ГДР и привез с собой несколько спичечных коробков с рекламой какого-то кафе в городе Грайфсвальде. Я их также опускал в сумки бундесвера.
