Когда-то был человеком

И если такой угрожающий факт, как нарисованные рукой какого-то неизвестного миноискателя серп и молот, мог послужить основанием для доклада «наверх», то спичечные коробки из нелюбимого соседнего государства должны были стать причиной заседания кризисного штаба у самого министра.

Мои расчеты оправдались. Ответ действительно поступил от адъютанта высшего военачальника. Письмо было выдержано в натужном юмористическом духе, как это обычно бывает, когда приходится отвечать профессиональному сатирику. Если бы они отвечали студенту или рабочему, то текст, вероятно, был бы составлен по-другому. Мне, однако, этот юмор показался вымученным.

«Уважаемый господин Киттнер!

Федеральный министр доктор Вёрнер уполномочил меня поблагодарить Вас за письмо от 21 сентября 1986 года, читая которое он невольно улыбался.

Вы наверняка не ждете, что мы будем полемизировать с Вами, так как наши взгляды по принципиальным проблемам диаметрально противоположны. Вы, однако, обратили внимание на наши недостатки, вызывающие сожаление, – эти факты мы, разумеется, расследуем. Однако Вы, как сторонник движения протеста, надеюсь, не будете в претензии, если мы воздержимся от чересчур сурового наказания виновных.

В заключение у меня к Вам личная просьба. Если Вы когда-нибудь еще во время учений наткнетесь на минные заграждения, окажите помощь – и не только для соблюдения баланса – на этот раз «голубым» частям!

С дружеским приветом (подпись неразборчива)»

Ну вот, пожалуйста: полный успех! Обрывок маскировочной сетки размером примерно 50 X 30 сантиметров все еще продолжает украшать уголок трофеев нашего театра (его пока никто так и не забрал). А я теперь уж, наверняка, значусь в числе первых в картотеке в разделе «Подрыв боевого духа». Хотя, будучи лояльным гражданином, хотел всего лишь помочь бундесверу создать более реалистическую ситуацию во время маневров.

КАК ОДНАЖДЫ ХИТРЕЦЫ ИЗ ГОРОДСКОЙ УПРАВЫ ДОЛЬШЕ ДРУГИХ ГОРЕВАЛИ

В 1967 году отцы города Эрлангена, искавшие, по- видимому, возможность несколько поднять культурный престиж старейшего университетского города страны, обнаружили одно упущение в программах западногерманских фестивалей: там не было представлено кабаре. Возможно, определенную роль здесь сыграл и коммерческий расчет: на сатирический спектакль легче собрать публику, чем на фестиваль оперной, камерной или симфонической музыки. Таким образом, открывается возможность добиться большего эффекта при меньших затратах. Было объявлено: «Впервые! Дни кабаре в Эрлангене». Мне выпала почетная задача выступить с программой на открытии дней. В соответствии с этим по старому доброму бюрократическому обычаю мне прислали и письменный договор.

Однако за несколько недель до объявленного срока на моем письменном столе внезапно очутилось письмо от устроителей фестиваля с категорической просьбой: сократить мою программу на две трети, то есть до сорока минут – из-за речей, которые будут произноситься по случаю торжественного открытия. О том, что не во времени тут было дело, отчетливо свидетельствовал заключительный абзац письма. «…Это сокращение наверняка даст Вам возможность изъять из программы критические пассажи по адресу господина Штрауса». Меня просили проявить понимание: обер-бургомистр Эрлангена Бруно Л. является «ближайшим другом» председателя ХСС…

Что касается просьбы сократить программу по времени, то тут я еще мог бы пойти навстречу устроителям, но позволить вмешиваться в ее содержание… В конце концов в моих гастрольных договорах не случайно предусмотрен пункт 12, который гласит: «Решения по содержанию программы и по всем вопросам, связанным с искусством, принимает исключительно контрагент II». «Контрагент II» – это я. Отцы города подписали договор, и именно на это я указал им в своем ответе – вначале в любезной, затем в более энергичной форме. Однако цензоры, заботившиеся о дружеских связях городского головы, продолжали гнуть свою линию. Отцы города явно струхнули. Сатира – сколько угодно, но затрагивать баварского крайне правого лидера нельзя. Баста. Никаких возражений.

Я срочно проинформировал о происшедшем других участников фестиваля, в том числе Самми Дрекзеля, руководителя кабаре «Мюнхнер лах-унд шисгезельшафт», и Клауса Будзинского, рецензента, энергичного и эрудированного знатока кабаре. Оба выступили с резким протестом против откровенных попыток вмешательства цензуры – безрезультатно. Устроители настаивали на своем, по-видимому считая: кто платит гонорар, тот покупает и политические взгляды артиста. Скандал казался неизбежным.

Неожиданно 19 апреля скончался бывший канцлер Конрад Аденауэр. Своей «политикой с позиции силы» он закрепил раскол Германии и при этом, как это ни парадоксально, снискал себе в ФРГ репутацию «великого немца». По случаю его смерти федеральное правительство объявило государственный траур в течение трех дней.

На 24 апреля намечалось открытие «Дней кабаре» в Эрлангене. Городские цензоры, сами заварившие всю эту кашу с программой, немедленно воспользовались ситуацией, чтобы элегантно выйти сухими из воды. Они мудро решили, что в Эрлангене государственный траур попросту будет длиться на два дня дольше, чем во всей остальной Федеративной Республике, а именно по 24 апреля включительно. Меня кратко известили, что «из-за соображений высшего порядка» мое выступление на открытии, «к сожалению», не может состояться. Вот таким образом «Дни кабаре» начались на день позже и без этой ужасной программы Киттнера…

Так Конрад Аденауэр и после смерти сумел оказать услугу своему политическому дружку Штраусу, защитив его от низкопробных нападок какого-то сатирика.

Но только в Эрлангене. В 25 километрах от него – в Нюрнберге государственный траур в это время уже закончился, как, впрочем, и во всей ФРГ. Там я имел возможность, не встречая возражений со стороны властей, уже 23 апреля снова тешить народ сатирой. Более того: мы продлили нюрнбергские гастроли еще на один День, использовав паузу, возникшую из-за несостоявшегося выступления в Эрлангене. Многие поклонники кабаре из этого города проделали короткое путешествие к соседям и получили возможность насладиться программой, запрещенной в их родном городе.

КАК ОДНАЖДЫ СТУДЕНТЫ СОЧЛИ, ЧТО ЗАБАСТОВКА НЕ НУЖНА РЕВОЛЮЦИИ

В конце 60-х годов Социалистический союз немецких студентов (ССНС), большинство в котором в то время принадлежало «антиавторитарному крылу», в течение нескольких недель проводил «кампанию среди рабочих». Цель – подтолкнуть их на забастовку, например против чрезвычайного законодательства, или хотя бы побудить присоединиться к антиавторитарной борьбе молодых студентов под руководством, естественно, ССНС.

Разумеется, забастовка против дальнейшего урезания основных прав – действенное средство, она могла бы принести пользу. Единственное, чего не учитывали студенты, не испытавшие на себе действия запрета на профессию, – что забастовка для работающих на предприятиях – всегда риск. И когда студенты с их революционными призывами не встречали немедленного отклика со стороны рабочих, они тут же теряли к ним интерес и обращались к другим группам населения.

Нельзя не отметить, что атмосфера морального подъема, характерная для периода студенческих выступлений, отмечалась в те годы и на предприятиях. Доказательства тому – волна забастовок, прокатившаяся по ФРГ в сентябре 1969 года. Однако преждевременно было надеяться, что рабочие массы – ради общей цели изменить существующие общественные отношения – немедленно встанут под знамена студенческой элиты. Это романтическое стремление революционеров в университетах выдать желаемое за