обращали больше на него никакого внимания, они все еще досмеивались. В состоянии полнейшей паники он дал газ и укатил, но думаю, что, пока он ехал, смех «коллег» еще долго преследовал его.
У меня в этот день публика, сидевшая в зале была в отменном настроении. И это неудивительно при такой запевке.
В мае 1982 года, несмотря на энергичные протесты населения (включая представителей городских властей и земельного парламента), в Ганновере была организована выставка-продажа электронной военной техники. Город был охвачен волнением.
Все, начиная от простых, скромных обывателей до шокирующих своим видом и поведением панков, были единодушны: «Мы по горло сыты войнами, уберите оружие из этого города!» Размах движения замолчать было невозможно. Даже в полицейском отчете сообщалось, что только в одной самой крупной демонстрации приняли участие 40 тысяч человек. Следовательно, и число присутствующих при этом полицейских исчислялось как минимум пятизначной цифрой. Город и его окрестности напоминали военный лагерь. Во время митинга, возможно с целью отрепетировать все действия на случай введения чрезвычайного положения, в качестве меры устрашения прямо над нашими головами летали шесть или семь полицейских вертолетов. Кто хоть однажды слышал этот действующий на психику рёв, вселяющий ужас и одновременно пробуждающий в людях агрессивные чувства, тот поймет, чего стоило сохранить порядок в многотысячной армии демонстрантов, пришедших выразить свой протест, и не дать спровоцировать людей на эксцессы.
Отряду полицейских в количестве ста человек были даны права взять штурмом коммуникационный центр «Рашплатцпавильон», когда там будет заседать собрание полномочных представителей демонстрантов. Причем боевые действия разрешалось открывать без предупреждения, не дожидаясь какого-нибудь особого повода Стражи закона и порядка бесчинствовали, буквально как вандалы. Два часа спустя в полицейском донесении, как это обычно бывает в таких случаях, говорилось об «ошибке, происшедшей, к сожалению, по вине какого-то начальника полицейского отряда, который вообще был не из этого района».
На следующий день полицейские службы дали своим подопечным указание начать с демонстрантами дискуссии, чтобы «разрядить» обстановку. Полиция и в самом деле в своем рвении слишком далеко зашла и навлекла на себя возмущение общественности. Теперь повсеместно можно было наблюдать оживленные диалоги между теми, кто приехал в зеленых полицейских машинах и униформе того же цвета, и представителями противной стороны.
Об одной такой беседе я хочу вкратце рассказать, поскольку в ней был затронут важный вопрос, касающийся пользы, которую приносят демонстрации. «Ты думаешь, нам нравится стоять здесь? – спросил меня молодой полицейский. – Пять дней без перерыва в наряде, спать можно только в выставочном зале, куда набивают до ста человек. Конечно, у нашего брата поднимается злость на вас. Ну зачем, спрашивается, вы затеяли эту демонстрацию? Это же ничего не даст. «Скажи, – возразил я, – как ты думаешь, только честно: следующая выставка оружия тоже будет проходить в Ганновере?» «Ну, это вряд ли – после того цирка, что был здесь. Конечно, нет. Если на дело смотреть так, то вы и вправду своего добились». Его коллеги, стоявшие рядом, задумчиво и согласно кивнули. Красноречивое признание.
Перед митингом протеста (официально заявленном и разрешенном), начало которого было приурочено к торжественному открытию выставки в Штадтхалле, где и собрались его участники, весь жилой район на несколько километров был герметически оцеплен полицией. Не забыты были и уличные заграждения, наличие которых можно было объяснить не только необходимостью обеспечить оборону, но и тем, что Закон об облавах применялся на практике. Здесь можно было вволю поиздеваться над людьми. Допускался не только контроль, но и личный досмотр граждан. Около сотни людей, как мы узнали, были окружены на площади, большинство их арестовано и увезено на машинах. Без каких-либо объяснений причин. Подразделения полицейских останавливали автобусы и трамваи, заставляли всех выходить, тщательно проверяли документы у пассажиров. Даже, к примеру, моя 75-летняя мать, человек сугубо мирный, никогда не принимавшая участия ни в каких противозаконных действиях, тоже была подвергнута унизительной процедуре.
Разумеется, на следующий день полиции было чем похвастаться. Особенно много говорилось о конфискованном «оружии». В качестве такового в списке значились канистры с бензином, железные прутья, мотоциклетные цепи и многое другое. Свидетели, правда, сообщали, что в «вещественные доказательства» в основном попали запасные канистры с бензином, домкраты, гаечные ключи и другие инструменты, которые вытащили из машин и объявили конфискованными.
Мотоциклистам в шлемах, ношение которых предписывается законом, не разрешали проезжать, ссылаясь на постановление, запрещающее демонстрантам скрывать или маскировать свое лицо. Если же они появлялись без шлема, их опять-таки не пропускали, поскольку они нарушали правила дорожного движения. Мы узнали также, что жители домов, выходивших на площадь, где проводился митинг, не имели права покидать жилище. Хотя я мог доказать, что мои родители живут в оцепленном районе, мне только после третьей попытки было разрешено проехать. При этом, разумеется, и переписаны данные моих документов и зафиксирован номер машины.
Митинг, проходивший под открытым небом на территории, огороженной колючей проволокой, носил подчёркнуто мирный характер – несмотря на многочисленные провокации со стороны полицейских. Спустя примерно час, когда уже все закончилось и только человек двадцать-тридцать, вероятно, особенно возмущенных неуместным «рвением» властей, стояли, разбившись на группы, и никак не могли закончить дебаты, – так вот, спустя час проволочные заграждения – этот «образец демократии» – все еще не были убраны. Все проходы были закрыты и охранялись полицейскими отрядами.
Я намеревался проехать домой кратчайшим путем. И, кроме того, хотелось посмотреть, что будет, если я попробую «прорваться». Я подъехал на машине к заграждению, вышел и подчеркнуто вежливо спросил у полицейского, будет ли – и если «да», то когда – разрешен проезд. «Здесь проезд запрещен», – услышал я. «А как же я в таком случае попаду в 'Ганновер-96'? Туда по-другому не проедешь». И это действительно было так. Ресторан местного футбольного клуба «Ганновер-96», работавший как обычное предприятие общественного питания, находился на полдороге к моему дому, и я, разумеется, тут же почувствовал желание воспользоваться этим обстоятельством из тактических соображений.
«Можете выпить пива и в другом месте!»- Полицейский весь подобрался и, как мне показалось, крепче сжал свою дубинку. С одной стороны, мне было немного не по себе, но с другой – не хотелось и спускать ему так просто. «Ну, уж это вы должны предоставить решать самому человеку, где ему пить пиво». И добавил подчеркнуто бодрым тоном: «Могу я поговорить с вашим начальником, возможно, он в курсе?» «Его здесь нет, он там, сзади. А ну, давайте проезжайте!» Он чуть-чуть приоткрыл заграждение и с угрожающим видом шагнул ко мне. Теперь не оставалось ничего другого, как идти напролом: «Тогда позовите его, пожалуйста, я хотел бы поговорить с кем-нибудь более компетентным».
«Не могу его позвать!» – Полицейский даже побагровел от злости. Дело принимало плохой оборот, поэтому я заговорил с ним почти официальным тоном: «Пожалуйста, пойдите к вашему начальнику, передайте ему привет и спросите, на каком основании я лишен свободы передвижения? – Я выпалил это строго-поучительным тоном законника. – Демонстрантов, которые могли бы угрожать спокойствию и порядку, уже нет, Закон об облавах на Ганновер не распространяется. А если да, то прошу сообщить, каким судьей, когда и где был объявлен вступившим в силу параграф 131 Уголовно-процессуального кодекса». Вначале я решил, что полицейский набросится на меня, но он взял себя в руки и поковылял назад. Видимо, мой авторитетный тон сработал. К тому же, возможно, он узнал меня: мое имя и название театра были крупными буквами написаны на машине. А он наверняка слышал, что защищаться я умею (пусть даже потом, публицистическими или в случае необходимости юридическими средствами). Когда тебя немного знают, это хоть и небольшая, но все-таки защита. Кроме того, у парня хватило выдержки. Так или иначе, но по возвращении моего посланца случилось маленькое чудо. Я еще издалека услышал, как главный, ответственный за ворота, рычал на своих подчиненных: «Открыть! Открыть!» Пока те, скрепя сердце,
