даже очень. Обстоятельства не позволили вам развить ваш интеллект полностью, но он все же имеется. Я разговаривал об этом с Остерли. — Он вытянул руку и кончиками пальцев потрогал какое–то место на стене. — Время для врачей. Мы продолжим беседу позже.
Вошли двое мужчин в белых халатах и торопливо разрезали бинты. Джиллиад невольно напрягся, но освобожденная от бинтов кожа была белой, нормальной и невредимой.
— Что я говорил? — довольно произнес Кейслер. — Еще несколько поколений, и мы все повернули бы вспять. Проклятье станет благословением.
Джиллиад, разглядывавший здоровые ладони, поднял голову.
— А может, и нет, если то, что, по моему мнению, случится, опередит вас.
Глаза Кейслера сузились.
— Что вы, черт побери, имеете в виду?
Джиллиад пожал плечами.
— Ничего, что мог бы доказать. Это касается идеи, что крутится в моей голове.
— Мне кажется, что чем скорее вы поговорите об этом с секретной службой, тем лучше.
— Дайте мне время — хоть несколько часов — да, и еще что–нибудь, чтобы я мог писать.
— Вы спятили! — сказал Остерли, и его зубы отчетливо заскрежетали по мундштуку трубки.
— Может быть, — бесцветным голосом ответил Джиллиад. — Но вы ведь до сих пор не можете объяснить, откуда они знают, что я здесь.
— Ваши утверждения — не доказательство!
— Но и не опровержение. Как я уже подчеркнул, были и есть города, одержимые мыслью подавить Машину. Вы в Канаде направили вашу энергию на то, чтобы исследовать причины и найти средство излечения. Вам нужно лишь спросить себя, кто имеет наибольшую выгоду от этой подлой торговли.
Остерли мрачно уставился на него, но был заметно растерян и почти готов поддаться убеждению.
— Решение кажется довольно простым. Мне нужно только просмотреть в государственном архиве несколько документов.
— Я бы вам не советовал. Если я правильно представляю ваш интерес к ним выдаст вас, а вы для нас очень ценны.
— Но вы же не можете утверждать, что против меня что–то замышляется?
— Я бы не решился спорить.
— Но мне необходимо знать содержание этих документов!
— Ну, хорошо, я пошлю другого. У нас тут есть человек с востока, в качестве одного из сотрудников. Мы дадим ему для прикрытия удостоверение журналиста. — Он вздохнул. — Мистер Кэнтрелл будет очень недоволен, если я напрасно потрачу его время. У него сегодня вечером, кажется, свидание с блондинкой.
Но Джиллиад даже не улыбнулся.
— Будем надеяться, что у него получится. Следующий шаг, если этот не удастся, вы знаете.
— До этого наверняка не дойдет, — сказал Остерли, уходя.
Он вернулся два часа спустя с озабоченным и свирепым лицом и не стал терять время на предисловия.
— Кэнтрелл мертв.
Джиллиад посмотрел на него без всякого торжества.
— Как это произошло?
— Он упал с лестницы. — Остерли вынул из кармана трубку и, наморщив лоб, разглядывал Джиллиада. — Три подлые ступеньки. Он поскользнулся и сломал позвоночник. Растолкуйте, как это могло случиться?
— Они применили Машину.
— Да, мы так и предполагали. Мне кажется, они его впустили, дали возможность найти документы, чтобы убить его только после того, как он отыщет. — Он покачал головой. — Мы были слепыми, Джиллиад, весь мир был слеп.
— Не слеп, а лишь вынужден смотреть в соответствующем направлении, на непосредственную опасность, вместо того, чтобы искать причины.
— Нам повезло, что мы это вовремя заметили. — Остерли, не торопясь, набил трубку. — Вы готовы ко второму этапу?
— Это же была моя идея.
— Но этот вовсе не значит, что вам это доставляет удовольствие. Вы боитесь?
— Я обязан отвечать? Ну, хорошо — да, я боюсь.
Остерли слабо улыбнулся.
— Знаете что? Я люблю честных людей. — Он раскурил свою трубку. — Не волнуйтесь, вас прикроют, и мы все послушаем вместе. Мы будем все видеть и слышать.
— Хорошо. Не забывайте о моем друге Кэнделе.
— Все распоряжения отданы.
Джиллиад нахмурился.
— Вы говорите так, будто я распрощался с ним навек.
— Будем смотреть фактам в лицо. Такое возможно, даже очень возможно вы уверены, что хотите это пережить?
Джиллиад отвернулся и промолчал.
В комнату, улыбаясь, вошел Кэндел.
— Очень рад тебя видеть. А то уже пронесся глупый слух, что ты мертв.
— Да, этого чуть было не случилось. — Джиллиад указал на кресло. Подробности потом, а то мало времени. У меня был разговор с людьми из здешней секретной службы.
— Какие–нибудь проблемы? — Кэндел достал сигарету и закурил.
— И да и нет — все зависит от того, к каким выводам они пришли. Мне очень жаль, но я не могу об этом рассказать.
— Понимаю, но надеюсь, что все будет хорошо. Послушай, а здесь прекрасно, особенно если ты на свободе. Никакой М–полиции, никаких поисковых групп — как в раю. — Он выпустил дым в потолок. — Ты уже поправился?
— Да, полностью. Если хочешь знать правду, кто–то пытался меня убить.
— Что?! — Кэндел ошеломленно поглядел на него.
— Кто–то пытался меня убить. — Джиллиад тоже закурил сигарету. — По мнению здешних специалистов во мне есть что–то особенное.
— Мне это кажется довольно странным. — Кэндел наморщил лоб. — Сюда никто не приходит, и отсюда никто не уходит. Даже если бы ты был каким–то особенным, как ты говоришь, то кто мог об этом знать?
— Я тоже ломал над этим голову. — Джиллиад поглядел на тлеющий кончик сигареты и внезапно поднял голову. — Об этом знал только один человек, и этот человек — ты.
— Я? — Кэндел едва не выронил сигарету, а потом нахмурился. — Твой юмор мне не совсем понятен. Это не смешно, совсем не смешно. Боже мой, Дэйв, мы же столько лет друзья.
— Ты столько лет рядом со мной. Смешно, но если перемещали меня, то перемещали и тебя.
— У тебя богатое воображение.
— Может, я тоже вообразил, что иммунные менее всего под подозрением и являются слишком привилегированными людьми в нашем обществе? Я вообразил, что иммунные постоянно занимают посты, откуда они могут управлять, не обнаруживая себя, методами Серых Кардиналов, так что, если что–то не получается, вину сваливают на бедных восприимчивых? — Джиллиад пристально поглядел на него. — Скажи мне, Кэндел, почему в архивах и статистических бюро работают исключительно иммунные? Не для того ли, чтобы фальсифицировать данные и скрывать тот факт, что они живут почти в шесть раз дольше, чем любой нормальный человек?
— Полегче, полегче, — голос Кэндела звучал успокаивающе, но лицо его покраснело. — Мне кажется, лучше — позвать врача.
