полезла на трон… Еще мгновенье, и со мной все было бы кончено…
Однако меня спасла счастливая случайность. Внезапно из глубины пещеры сквозь шум битвы донесся оглушительный рев какого–то гигантского зверя. Из темноты выплыла огромная фигура и, поднявшись на задние лапы, двинулась на стадо обезьян. Новый пришелец был настолько чудовищен, что я позабыл о своих врагах, о грозившей мне смертельной опасности и, затаив дыхание, бессмысленно глядел на приближавшегося. Палица выпала у меня из рук.
Животное представляло собой нечто среднее между драконом и медведем. Никакое самое причудливое воображение не в состоянии измыслить подобие этого чудовища. Его можно было сравнить только с доисторическим динозавром — по своим размерам оно равнялось полудюжине слонов. Оно медленно продвигалось по пещере. Его огромная голова достигала каменного потолка. Я успел сообразить, что чудовище имеет около сорока футов в высоту и футов двадцать в поперечнике. Это и был тот невидимый странник, к шагам которого я давно прислушивался.
На моих врагов появление гиганта произвело потрясающее впечатление. Крича и давя друг друга, они отхлынули в противоположную сторону пещеры. Непрошеный гость испустил пронзительный свистящий крик, от которого задрожала вся пещера, и, переваливаясь с ноги на ногу, двинулся на обезьян. Пещерные жители, будучи отрезаны от выхода, затянули боевую песню и приняли битву со страшным врагом. Таким образом я оказался свидетелем одной из тех первобытных схваток, в которых перед сражающимися стояла альтернатива: или победа или ужасная смерть. Зрелище было, действительно, необычайное.
Однако мне пришло в голову, что в данном случае роль зрителя далеко не безопасна, и следует подумать о бегстве. Судя по пробивавшемуся в пещеру красному свету, я находился недалеко от поверхности скалы. Незамеченный никем, я спрыгнул с трона и начал поспешно пробираться к выходу. Пещерные люди с головой ушли в привычную для них смертельную борьбу. Я вышел беспрепятственно из пещеры и очутился в проходе, ведущем наружу. Яркий красный свет, заливавший подземный ход, показывал, что снаружи был день. Прежде чем направиться к свету, я обернулся и бросил прощальный взгляд на эту пещеру ужасов. Посреди подземелья стояла гигантская белая фигура зверя. Вокруг нее беспорядочной кучей валялись трупы обезьян. Из глубины пещеры толпа троглодитов наступала на врага. Битва происходила в мертвом молчании. Слышно было только, как на камни капала кровь да лязгали острые зубы чудовища. С вздохом облегчения я покинул заваленную трупами пещеру и поспешил к свету.
Через несколько мгновений я достиг выхода из подземного коридора и выбрался на свет. Наступал день, и скалы пылали кровавым огнем. Я находился у подножия почти отвесного утеса. Казалось, не было возможности на него взобраться. Однако пережитый в подземелье ужас окрылил мои ноги, удвоил ловкость рук, и я благополучно совершил восхождение на кручу. Снова очутился я на вершине скалистого плато. Вокруг меня в разгорающемся пламени рассвета громоздился дикий хаос скал, за которыми до самого горизонта тянулась однообразная пустыня. Только на севере я смог снова различить мерцание воды и полоску растительности. Это зрелище принесло мне некоторое облегчение. Итак, то, что я видел накануне, не было миражем.
Я решил немедленно же двинуться в путь. Чем скорее я уберусь с этих проклятых населенных чудовищами скал, тем лучше. Перед тем, как уйти, я оглянулся на отверстие подземного коридора, из которого только что вышел. Ничего не было видно в черной пасти скалы, ни один звук не выдавал ужасную битву, происходившую во мраке пещеры. Я тронулся в путь, радуясь солнечному свету и своему чудесному спасению.
ЛЕТУЧИЕ ГИГАНТЫ
Добравшись до края плато, я немедленно начал спускаться по голому скалистому откосу. Я медленно полз, ежеминутно рискуя сорваться и сломать себе шею. С ловкостью ящерицы я цеплялся за малейший выступ скалы. Наконец, я почувствовал под ногами мягкую песчаную почву.
Не успел я ступить на песок, как помчался со скоростью ветра, убегая прочь от ужасных скал. На протяжении нескольких миль я ни разу не оглянулся на горную твердыню. Наконец, я решил уподобиться жене Лота и остановился, переводя дыхание. Далеко позади, на краю скалы, я различил несколько темных фигур. Возможно, что это были «хела–хела». Однако не решусь утверждать это: в обманчивом освещении пустыни не очень–то веришь своим глазам. Фигуры, стоявшие на краю обрыва, показались мне фантастически огромными. Кто знает, может быть это были братья Полифема, вышедшие из недр скал отомстить за его смерть. Подавив дрожь ужаса, я двинулся дальше. Пройдя еще около мили, я вновь почувствовал острое желание обернуться. Темные фигуры все еще стояли на утесе и казались еще больше в силу какого–то оптического обмана, вызванного специфическими свойствами марсовой атмосферы. Подобные величавым пирамидам стояли они, неподвижно глядя на расстилавшуюся перед ними пустыню.
Скучно было бы описывать мое путешествие по пустыне. Пейзаж все время оставался неизменным. Мимо меня мелькали одни песчаные гряды за другими, казавшиеся морщинами на смуглом лице пустыни. Впадины в песке, как две капли похожие одна на другую, напоминали мне отверстия, какие делают на земле для игры в гольф. Воображаю, какие чудесные партии в гольф можно было бы организовать на этой планете. Слабое притяжение позволило бы делать необычайные по силе удары. Наступит ли такое время, когда на Марс будут ездить для состязания в гольф или для лечения? Сомнительно, чтобы когда–нибудь межпланетные сношения могли настолько наладиться, что поездка на Марс сделалась бы доступной каждому, подобно поездкам из Европы в Америку. Во всяком случае, если даже и будет когда–нибудь установлено регулярное сообщение с этой планетой, я бы не посоветовал пассажирским летательным аппаратам опускаться на ужасный холм, где я едва не погиб.
Как известно, непривычная обстановка сообщает нашим мыслям новое, неожиданное направление. В конце концов, думалось мне, если на Марс явятся в значительном количестве эмигранты с Земли, почему бы им не цивилизовать дикие марсовые пустыни, подобно тому, как европейцы в свое время внесли цивилизацию в пустыни Африки и Северной Америки. Может быть, среди этой дикой, мрачной пустыни когда–нибудь вырастут на крови и костях марсиан новые Нью–Йорк и Чикаго, столицы грядущего царства человека на Марсе. Я надеялся, что эти люди будущего сохранят память обо мне, — смелом пионере на дикой, неведомой планете. Я представил себе гигантскую статую, воздвигнутую в центре огромного города и навеки сохраняющую потомкам мой облик и имя. Почему бы этому городу не назваться в честь меня Джинксополисом? Кто знает, быть может дети в школах этого государства будут изучать мою биографию, восхищаясь смелостью ученого, бросившего вызов космическому пространству, и самой смерти во имя торжества науки и разума.
Я невольно улыбался своим дерзким мыслям. Созданные воображением картины казались еще ослепительнее в силу их контраста с моим настоящим плачевным состоянием и жуткими перспективами близкого будущего. Стремясь уйти от печальной реальности, я продолжал воздвигать один воздушный замок за другим. Допустим, что наука, переживающая в настоящий момент на Земле стадию младенчества, придет в будущем к полному разрешению проблемы межпланетного сообщения. Какие препятствия к колонизации планеты могут тогда встретиться? Полифем? Но что может сделать бессмысленный гигант против могущественной техники будущего? «Хела–хела»? Но эти животные будут либо приспособлены для работы, либо истреблены. Ползучие гады вроде неведомого вора, похитившего машину? Но разве они смогут противостоять победоносному ходу культуры? Подобно ночным кошмарам, они сгинут при свете нового победного дня. Они займут свое место за витринами музеев, и школьники будут содрогаться при одной мысли о том, что когда–то эти гиганты бродили по марсовым горам и пустыням. В самом деле, почему бы когда–нибудь моим дерзким мечтам не стать действительностью? На Марсе как будто бы имеются налицо все условия, необходимые для существования человека. Человек в своей извечной борьбе с пространством и временем когда–нибудь по необходимости преодолеет расстояния, отделяющие Землю от других планет нашей Солнечной системы. В конце концов, своим перелетом от Земли до Марса я заложил фундамент всех будущих сообщений с этой планетой. Что касается гигантских обитателей Марса, они оказались такими же уязвимыми, как и земные животные.
Внезапно я вспомнил о статуе огромного муравья, стоявшей в пещере. Имеются ли на Марсе подобного рода создания, или же статуя была плодом воображения человекоподобных обезьян? Однако воображение всегда воспроизводит реальную жизнь. Следовательно, данному фантастическому образу необходимо должно соответствовать нечто в действительности. К тому же я упустил из вида марсовые
