городе Москве в 7055 г. от сотворения мира. Как и положено уважающей себя «оранжевой революции», наша произошла как раз в период стремительного экономического и социального развития государства. Первая половина XVI в. была весьма благополучным для русских крестьян временем. Отвоевывались у леса новые земли под пашню, ставились новые починки все дальше и дальше в черноземной полосе. Города переживали расцвет — государство не вело крупных войн, и налоговое бремя было легким. Имелась и вторая важная для «оранжевой революции» предпосылка — слабая центральная власть. Царская «Семья» Глинских, управлявшая в это время государством, манипулируя державным отроком, умудрилась заслужить всеобщую ненависть. Московская и суздальская знать презирала их как литовских «перелетов» и ненавидела за бессудные убийства и пережитые жестокие унижения. Молодой царь, подначиваемый родственничками, вовсю проводил в жизнь свой любимый лозунг. Афанасию Бутурлину урезали язык «за его вину, за невежливые слова». По сфальсифицированному делу о восстании новгородских пищалыциков казнили Воронцовых и Кубенского, боярина Федорова «ободрана нага держали», а затем отправили в ссылку…
Атмосфера была накалена до предела, и из первой же искры возгорелось пламя. Пламя больших московских пожаров лета 1547 г. Именно этот огонь был воспринят как небесное свидетельство «фальсифицированности» власти. Оппозиция мастерски воспользовалась народными настроениями. Почти сразу же вернувшийся из ссылки Федоров в присутствии митрополита Макария сообщил о народной молве: «Яко волхованием… вся Москва погоре» (неясные слухи нужно было как можно скорее актуализовать). Четыре дня бояре вели розыск виновников поджога, наблюдая за тем, как растет градус народного недовольства. Наконец, для объяснения с народом из Кремля на майдан вышли… все тот же Федоров, Скопин, Темкин-Ростовский и новый родственник царя — Григорий Романов. И вот был сделан решительный и гениальный в своей простоте ход: бояре «начаша вопрошати: кто зажигал Москву». «Нобилитет» не собирался щадить своих недругов. Оппозиционеры прекрасно знали, о чем толковала толпа, и (по мнению Скрынникова) сами способствовали распространению слухов. Вопрос о виновниках неслыханного бедствия пал на подготовленную почву. В толпе выкрикнули имя Анны Глинской и ее детей (по странному совпадению все поименованные оказались врагами лидеров майдана)… Далее события приняли лавинообразный характер. Боярин Юрий Глинский успел укрыться в Успенском соборе, где шло богослужение в присутствии царя. Но заговорщики прямо на глазах у «самодержца» схватили его дядю, вытащили на площадь и добили каменьями. Чернь разграбила дворы Глинских, а самому царю едва удалось «утечи» в подмосковное село Воробьево. Но мятеж и не думал утихать — слишком грамотно все было организовано. На третий день мятежа московский палач собрал на площади огромную толпу. Погорельцы громко кричали о том, что Москву «попали колдовством», многие видели сороку, крайне похожую на бабку царя, княгиню Анну Глинскую. Откуда-то возникли совершенно достоверные сведения об отрезанных головах и вырванных сердцах. Разъяренная толпа «скопом» двинулась к временной царской резиденции… Монарх-самодержец трепетал: «Внииде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилися, и познах свои согрешения». Организаторам мятежа оставалось лишь умиротворить толпу, убедив ее, что Глинских в Воробьеве нет, а затем пожать плоды царского «умиления» и страха. Глинские оказались отстранены от власти. Если в советские времена, говорят-с, свидетельством карьерных взлетов и падений была расстановка вождей на трибуне Мавзолея, то в XVI в. роль такой трибуны играли царские свадьбы. Если на свадьбе Ивана IV в феврале Глинские занимали самое заметное место, то на свадьбу царского брата Юрия 3 ноября они даже не были приглашены. А на третий день после этой свадьбы Михаил Глинский и Иван Пронский предприняли неудачную попытку сбежать в Литву. Тем временем победители собирали награды. В 1547 г. боярство получили Иван Михайлович Юрьев-Захарьин и Григорий Юрьев- Захарьин (тот самый герой майдана), Данила Романов-Юрьев стал окольничьим, равно как и родственник Романовых Федор Адашев, отец нового царского любимца. В 1549 г. Д. Р. Юрьев и В. М. Юрьев получили боярство вместе со своими родичами З. П. Яковлевым и М. В. Яковлевым, братья Юрьевы получили под свой контроль Большой, Тверской и Казанский дворцы; контроль над реальным управлением государством этот клан захватил благодаря союзу с такими яркими администраторам, как Н. А. Фуников и И. М. Висковатый.
Эти люди управляли государством и сражались за влияние друг с другом. Так, довольно скоро после 1549 г. основная власть начала переходить от Захарьиных в руки двух неродовитых и ярких политиков: Алексея Федоровича Адашева, обязанного началом своей карьеры дальнему родству все с теми же Романовыми, и священника из Благовещенского храма Сильвестра. Да, вот она, пресловутая Избранная рада, предмет острых и непонятных для непосвященных нас споров. И ведь о чем спорить, если источники, казалось бы, вполне ясны и непротиворечивы. Вот что говорит сам царь: «Вина и главизна всем делом вашего злобесного умышления, понеже с попом положесте совет, дабы аз словом был государь, а вы б с попом делом (владели)» [Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 21, 70].
А вот Иван Васильевич уточняет свою позицию.
Поп Сильвестр и Алексей Адашев «сдружились и начаша советовати отаи нас… и честию вас мало не с нами равняющее… всю власть во всей своей воле имый, ничто же от нас пытая, аки несть нас, все строения и утверждения по своей воле и своих советников хотения творяще».
И Курбский, что характерно, даже не пытается ловить оппонента на слове, он практически соглашается с ключевыми для нас утверждениями Грозного, лишь меняя знак всех эмоциональных пропагандистских оценок. Естественно, вполне согласны с эпистолами Ивана Грозного и приписки к Царственной книге:
«Бысть же сей священник Селиверст у государя в великом жаловании и в совете духовном и в думном, и бысть яко всемогий, все его послушаху и нкито же смеяше ни в чем противися ему…»
А вот свидетельство более позднего летописца, не зависящего лично ни от воли Ивана, ни от воли Курбского и его «литовских» покровителей: «А когда он [Алексей Адашев] был во времяни, и в те поры Руская земля была в великой тишине и во благоденствии и в управе… Да в ту же пору был поп Селивестр и правил Рускую землю с ним заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещенья…» [Пискаревский летописец. ПСРЛ. Т. 34. С. 181–182].
Наконец, состоявшийся спустя четверть века после смерти Адашева разговор между московским послом к цесарю Лукой Новосильцевым и гнезненским архиепископом Станиславом Карнковским демонстрирует представления «заинтересованных» соседей о роли Алексея Адашева в управлении страной: «Сказывали нам вязни наши: есть на Москве шурин государской Борис Федорович Годунов, правитель земли… а прежь сего был у прежнего государя Алексей Адашев, и он государство Московское тако же правил…»
Существование влиятельной группировки Адашева — Сильвестра в отечественном политикуме 50-х гг. XVI в. очевидно, равно как и очевидна безнадежность попыток найти отчеты, отправленные на имя Избранной рады. А. И. Филюшкин эту очевидность, как положено настоящему ученому, продемонстрировал, что не дает оснований для радикальных утверждений о том, что «реформы 1550-х гг. были делом того же самого русского правительства, что было и до и после».
Реформаторы без опричнины. Кстати, «безмолвные жертвы Грозного» не только умело и жестоко сражались за власть. Между делом и Захарьины, и Адашевы, и набравший во второй половине 50-х политический вес Д. И. Курлятев успели провести масштабную модернизацию политических институтов страны, продолжая реформаторские усилия боярских правительств времен Елены Глинской и «Шуйского царства». Денежная реформа, появление выборных губных старост — «окружных судей», формирование приказной системы управления, наведение порядка в системе «кормлений» и «кормленных поборов», борьба за разумное использование земельного фонда, предназначенного для наделения землей служилого дворянства… и практически нет следов пресловутой борьбы прогрессивного дворянства и реакционного боярства и княжья, все меры направлены на защиту интересов вооруженных землевладельцев в целом. Все реформы вызваны насущными потребностями государства, важной особенностью всех новшеств были, по словам Р. Г. Скрынникова, «сугубый практицизм правительственных мер, слабость их идейного обоснования». Думаю, эти особенности и обеспечили реформам несомненный успех. Ну и, понятно, в этих реформах, проведенных, как мы видим даже из заявлений царя, руками боярских правительств, нет ничего направленного на разрушение централизованного государства, восстановление «пережитков удельного прошлого». Активно выступали боярские правительства и на
