удовольствие:
– Ну-ка, Захаровна, покажи им кузькину мать в крапиве!
– Издеваешься? – захныкала Стеша, как бы безуспешно пытаясь вырваться из объятий своего ближнего, который, кстати, вошел во вкус и работал с грудной клеткой своей ближней не хуже опытного массажиста. – Я же слабая женщина.
– Ты? – не веря ни глазам, ни ушам своим, вскричал Федот. – Слабая?
– Совсем слабая, – пропищала рязанская синичка, забыв, что шутя гнет двумя пальцами арматуру. – Когда мужчина обхаживает, откуда ж возьмутся силы сопротивляться?
Если бы в «Утесе» сейчас присутствовал главреж знаменитого МХАТа, он бы позеленел от зависти. За какую-то минуту какой-то самодеятельный театр-балаган довел зрителя до белого каления.
– Чо ж ты до сих пор молчала, Захаровна? – чуть не рыдал Федот. – Кабы я раньше про твой секрет знал!
– Еще не вечер, – тактично намекнула ему Степанида. – Ты только спаси меня от этих бабников-маньяков. А уж я в долгу перед тобой не останусь.
Ну что тут скажешь? Умри, главреж МХАТа, от зависти! На глазах истинных колдыбанцев произошло диво. Бугай-невежда Федот испытал глубокий катарсис, то есть душевное очищение, и вмиг из невежды стал рыцарем.
– Захаровна, я был дурак, но прозрел! – завопил он. – Ты просто королева!
С этими словами грузчик обернулся к полуголой свите своей королевы и… левый глаз его быстро-быстро замигал. И не как-нибудь, а именно волжским бакеном: «Земляки, поняли? Ну тогда не подведите, а магарыч за мной…»
И рыцарь Федот поднял вверх кулаки:
– Ах вы, бабники- маньяки! К слабой женщине приставать? Ужо я вас! Разбегайтесь кто куда, пока целы!
Он аж затопал ногами, но это было уже лишнее. Артисты беспрекословно выполнили указание второго режиссера. Они мгновенно разбежались: по углам, под столы и даже в подсобку.
– Спасибо тебе, мой спаситель, – благодарила рыцаря Голенищева. – Век буду помнить твою удаль и храбрость. От целого коллектива отбил! Такое только в легендах бывает.
Она не смогла удержать слезу восторга и голосом сказочной Василисы-чудесницы, а может даже как сказочная золотая рыбка, молвила голосом человечьим:
– Требуй от меня что только пожелаешь.
Федот не стал ломаться, как красна девица.
– Я все продумал, Захаровна, – деловито заявил он. – Сегодня же – в загс. У меня там блат, распишут за пять минут. «Волга» остается за тобой, а мне иномарку купишь… Далее. Грузчиком, сама понимаешь, мне теперь, твоему супругу, быть не к лицу. Устрой куда-нибудь заместителем директора… Далее. Насчет этой, как ее… насчет любви давай железно договоримся. Я с Нюркой завязываю, а ты с этими – с бабниками-маньяками. Подумаешь, невидаль! Да если надо, я тебе и вампиром буду. По рукам?
Не дожидаясь согласия на свое предложение руки и сердца, жених решительно воззвал к коллективу, который он только что по-рыцарски шуганул:
– Эй, земляки, куда разбежались? А ну подсобите!
С помощью коллектива рыцарь Федот взял свою ненаглядную королеву на руки и церемонно понес на выход. Правда, до сих пор ему доводилось носить не королев или хотя бы фрейлин, а лишь мешки на спине. Поэтому при дворе короля Артура рыцаря Федота, наверное, осмеяли бы или даже казнили бы за халтуру.
Но Степанида Голенищева не была в претензии. Она бы даже сама взяла жениха на руки, но ей вдруг пришло в голову использовать их в других целях. Когда меломанка-дверь «Утеса» распахнулась и заиграла свадебный марш Мендельсона, невеста Степанида обернулась к колдыбанцам и за спиной жениха послала им обеими руками воздушный поцелуй.
На сей раз, пожалуй, не будем опровергать небылицу. Во-первых, она вольно или невольно засвидетельствовала полную победу Луки Самарыча и его команды.
Вспомните: «…за спиной жениха послала… воздушный поцелуй». Это автоматически означает, что дева Голенищева стала действительно женщиной. Причем абсолютно полноценной. Глаз да глаз за ней! Чего же боле? Для женщины-то…
Во-вторых, стоит ли тратить время на дискуссии, если мы еще не уважили просьбу Захаровны выпить за ее счет трижды. Так поднимем дружно стаканы, а тем временем Лука Самарыч, как всегда, объяснится с тугодумом и маловером Гераклом.
Удивительно, но великий тугодум-маловер не стал копаться в небылицах, вымыслах и домыслах.
– Тут все ясно, – двусмысленно хихикая, сказал он. – А вот по легенде, или, как вы говорите, былине, у меня есть вопросы. Легенда-былина кончается почему-то на самом интересном месте. «Я – твоя», – сказала дева… Ну! И что же дальше было?
– О-о-о… – Лука Самарыч смущенно отвел глаза. – Дальше действительно – самое интересное, но…
– Какие еще могут быть «но»? – возмутился Геракл. – Давай подробности! А то убью от любопытства.
– Нет, деликатность не позволяет мне впасть в натурализм, – заупрямился колдыбанский гусар.
– Ну ты без матерщины. Как Гомер, – пошел на уступку полубог. – Значит, лег ты с ней рядом и… Ну пожалуйста. Умоляю!
– Нет, я не Гомер и даже не Гюго, – скромничал Лука Самарыч.
– Значит, у вас ничего не получилось, – злорадно сделал вывод древний секс-гигант. – И никаких легенд!
– Ах, так! – оскорбился колдыбанский супер. – Ну тогда умрите от зависти!
Он стал в позу поэта Гомера или поэта Гюго, то есть гордо выпятил вперед живот, и пошел бить по голове маловера удивительными фактами.
В первую же минуту, по его словам, недотрога-амазонка познала не виданную доселе радость и залилась слезами. Через час она уже рыдала от счастья. Ей пришлось дать валидол и сердечные капли. К вечеру была вызвана бригада «скорой помощи». Врачи дежурили около дивана до утра, периодически приводя в чувство пациентку, которая в экстазе то и дело теряла сознание. На следующий день влюбленных перевезли прямо на диване в отделение реанимации Колдыбанской клинической больницы. Через неделю для научного наблюдения за удивительной парочкой прилетели специалисты Международного центра по аномальным явлениям. Через месяц роман века был вписан золотыми буквами в Книгу рекордов Гиннесса. Дипломы и награды чемпионы приняли, не вставая с дивана. Церемонию чествования на городской площади Славы пришлось пока отложить.
– Не могу остановиться, – призналась Степанида. – Подождите еще денька два.
Наконец совершенно изнемогшая от счастья бывшая амазонка, не верившая в любовь, сделала официальное публичное заявление: «Вот это любовь!»
– Вот это любовь, – завистливо пробормотал Геракл. – Больше месяца и без перерыва. Как же такое тебе удалось, карп? «Виагры», что ли, пуд съел?
– Вы о чем, аналитик наш хилый? – подивился Самарыч. – Зачем мне «Виагра»? Вы меня еще шпанскими мухами накормите… Мы, чать, не глупостями занимались, которые в эротических фильмах показывают.
– А что же вы делали? – раскрыл рот полубог.
– Плакали, – сообщил Лука Самарыч. – Плакали и рыдали.
– Шутишь? – аж икнул Геракл.
– На полном серьезе, – заверил его, даже не икнув, Лука Самарыч. – Лег я, значит, рядом с красной девицей, положил ее голову себе на плечо. «Ну, душа- зазнобушка! – говорю. – Четверть века я лежал-плакал по тебе и познал, что это и есть особое, высшее счастье в любви. Теперь твой черед страдать». Вот она и дала рёву. За все двадцать пять лет. Женщины – они ведь такие. Им всё счастье враз получить хочется.
– Не утонул? – участливо поинтересовался Геракл. – Слез-то небось целое море было?
– Само собой, – согласился Лука Самарыч. – Но я это предусмотрел. Ватник-телогрейку надел, а сверху еще махровую простыню вчетверо сложил. Все равно, конечно, промок. До нитки. Но не до живота. Потому как на живот под ватник еще клеенку постелил. Учитесь, Геракл Зевсович, пока я жив.
– Герой ты у нас, герой, – двусмысленно хихикнул Геракл. – Только не верю я, что таких героев полюбить можно.
– На скептиков не обижаемся, – парировал выпад Лука Самарыч. – Это, может, в древней Элладе девицы только писаных красавцев любовью и лаской жаловали, а у нас – не так. Бывает, что какой-нибудь писаный красавец изо всех сил за какой-нибудь пигалицей ухлестывает, а она его в упор не замечает. Но стоит какому-нибудь мужичонке слезу майкой утереть, так любая красавица – на тебе. В смысле все ему отдаст.
– О времена, о нравы! – прошептал эллин, конечно же, с завистью. – Но признай же, волжская ты мормышка, хоть один неоспоримый факт! Не кажется ли тебе, Дон Жуан в ватнике и царь Соломон в памперсах, что сорок юных царевен все-таки лучше королевы конкурса толстушек бальзаковского возраста?
– Циник, – вздохнул Самарыч. – Неисправимый циник. Пошто душу зря травите?
Всё. У Геракла больше вопросов нет. У нас же, конечно, есть. К большой нашей науке.
Вот рухнула Степанида Голенищева на мешок с комовым сахаром. И стал он, естественно, уже не комовым сахаром, а как бы пиленым рафинадом. А если учесть, что Степанида была вся в любовных страстях, то комовой сахар превратился, может, даже в сахарную пудру.
Так с какой наценкой пылкая Голенищева пустит теперь этот легендарный мешок в продажу? Очень любопытно…
Глава двенадцатая
Ну что, читатель? Обучаешься потихоньку, глядя на нас, как надо рыцарски служить своей эпохе? Давай не ленись! Заведи специальную тетрадку для конспектов. Если умеешь линейку в руках держать, начерти какие-нибудь графики и диаграммы. Ежели вслух наш учебник по рыцарству штудируешь, то включи магнитофончик, чтобы запись для внуков и правнуков сделать. Особенно хорошо – под гитару или фортепиано. Но можно и
