девица.
Хлебнула корвалольчику, чтобы успокоиться, и хитро заулыбалась:
– Ну раз так крепко любишь меня, дай-ка я тебя крепко обниму. Ух, как я тебя сейчас обниму! Ух, как задушу в своих объятиях! Может, сбегаешь заранее к нотариусу? А то ведь потом и завещание написать не успеешь.
И хвать железной хваткой суженого в обхват! И железно к груди его прижимает. Амба? Натурально. Но на что железные латы? Гнутся, трещат, но держат напор. Крепок напор у девицы. Не слабее давит она, чем кузнечный пресс на орденоносном Колдыбанском металлургическом заводе. Был бы танк – всмятку. Но старые латы из старого уральского металла все же намного крепче нынешнего танка. И хоть немного, но покрепче девичьего бюста. Хоть он и девяносто девятого размера.
Умаялась девица. Валидольчик под язык сунула, чтобы сердечко утихло, посидела минуту.
– Ну ладно, – говорит. – Последнее тебе, кавалер, испытание. Веди меня в чертог любви. Посмотрим, что у тебя там получится. Да не забудь перины пуховые постелить и подушки гагачьи положить. Не только на кровать, но и на потолок. А то ведь как взмахну белой рученькой невзначай, так и улетишь. Не то что на потолок – прямо на телевышку.
– Не хвались, девица, пока не заснула, – поучает Лука Самарыч. – А что такое перины пуховые и подушки гагачьи, мы, колдыбанцы, знать не ведаем. И посему, пожалте, красна девица, вот на этот диванчик. Под головку вместо подушки – газетку. Ну а если уж вы очень хотите, чтобы красиво, то вот, завалялся у нас журнальчик «Свиноводство». С цветными иллюстрациями. Одно загляденье…
– Да это не диванчик, а гроб-рыдванчик, – ворчит девица. Но Лука Самарыч без лишних слов – толк ее легонько на старый атаманский лежак.
И как только этот легендарно-зловредный лежак-диван заполучил дерзкую амазонку, которая осмелилась хаять и бранить его, он так зажал ее своими пружинами-клещами, как слабо было даже самому Стеньке Разину обнять персидскую княжну, хоть и была она в пять раз тоньше тростиночки.
Ни рученькой, ни ноженькой, ни тем более широкими бедрами не может шевельнуть амазонка в объятиях дивана-рыдвана. Смотрит в небо с надеждой на спасение. А с неба, то бишь с потолка, куда она советовала Луке Самарычу перину постлать, вовсе не спасение ей светит. Как раз наоборот – верная погибель. В виде огромного куска штукатурки, который вот уже сто лет метит рухнуть вниз, да все ждет хорошую мишень. Теперь, кажется, дождался…
Ну, тут грозная амазонка не выдержала. Выскочила пугливым зайчиком из рязанской Стеньки – и наутек. И даже пояс девичий прихватить с собой не успела. Оставила его в качестве трофея победителю.
Что остается делать беззащитной Стеньке из Рязани? Всхлипнула она и молвит жалобно Луке Самарычу:
– Твоя взяла. Я – твоя.
Глава одиннадцатая
Ну как, читатель? Отошел немного от удивительной былины? Тогда в приподнятом романтическом и лирическом настроении попробуем вернуться в быль.
– Ненаглядная Степанида Захаровна… вдох-выдох… с Малой Хулиганской… легендарный герой…
Ну! Пошел момент истины…
– Герой? Легендарный? Ой, мужики, что-то я про таких не слышала. Аж оторопь берет.
Продолжительный вдох. Глубокий выдох…
– Ну да ладно: герой так герой. Легендарный так легендарный. В наше время бывает и хуже. Авось как-нибудь обойдется. Главное, что – мой!
Еще раз вдох. Выдох…
– Ну, где он, мой! Уж как я его обниму! Как задушу в своих объятиях!
Ах, хороша девица в свое половодье. Даже если эта девица – хан Батый в юбке.
И теперь, уже ничтоже сумняшеся, наши лоцманы-боцманы двинулись… Нет, не к барной стойке. Пока – к подсобке. Чтобы церемонно пригласить главное действующее лицо на выход. Вылетай, супер! Хоть соколом, хоть щукой. Утри нос этому соломонистому и донжуанистому Гераклу!
Трое боцманов стали как бы в почетный караул, а старший лейтенант Самосудов постучал в дверь.
Но… не тут-то было! Дверь подсобки почему-то не распахнулась. Мало того, она еще плотнее захлопнулась. Более того, церемониймейстеры услышали за дверью странные звуки. Будто бы там зло шуршали змеи, или рычал дракон, или же матерился титан.
– Же… же… – причитала подсобка, – на… на… на…
Чего ты там бормочешь? Что за «же»? Кому «на»? На – тебе. Блистательную победу. Можно сказать, прямо на блюдечке!
– Же-на, же-на! – скулила, мяукала, завывала подсобка.
Жена? В каком смысле? В прямом? Вот это поворот! У нашего Луки Самарыча – жена. Откуда она взялась? С какой стати? По какому такому праву и чьему наущению?
Ушлый и дошлый читатель, возможно, заметит: а чего вы, собственно, удивляетесь? Подумаешь, невидаль какая – жена!
С одной стороны, это верно. Не знаем, как в Элладе и в Москве, но в Колдыбане любой гражданин, даже если у него брюшко с Молодецкий курган, а за душой одни трусы и линялая майка, не залежится в женихах. Даже инвалид романтической любви (а это в наше время – очень тяжелая форма инвалидности) Роман Ухажеров обязательно поведет в загс и под венец строптивую Рогнеду Цырюльникову. Для этого ему не надо даже хоть раз ударить палец о палец. Надо лишь каждый день разбирать железнодорожное полотно вокруг Колдыбана. Чтобы Рогнеда никуда отсюда не уехала. Здесь же она никуда не денется…
Короче, нет ничего удивительного в том, что у сторожа-совместителя, он же – дважды инвалид, у Еремея Васильевича Хлюпикова имеются дома не только полуисправный холодильник, недоломанный пылесос, комод без трех ножек, но и вполне справная супруга.
Но здесь и сейчас, в точке № 13, на которую с верой и надеждой смотрит весь мир, нет Еремея Васильевича Хлюпикова. Здесь и сейчас – без пяти минут легендарный сверхгерой Лука Самарыч. Он не имеет никакой жены. Уж нам-то это доподлинно известно. Ведь это мы, и никто иной, породили его. И при этом предусмотрели все подробности и нюансы. Что и закреплено демократическим голосованием в протоколе за круглой печатью. Загляните, пожалуйста, в протокол. Ну? Где там жена у Луки Самарыча? Нет жены. Не предусмотрена. Да и зачем? С самим-то Самарычем умаялись, еле живы. Не хватало еще с его женой нянчиться!
– Ка-ка-кая еще же-на? – зловещим шепотом вопросили подсобку наши лоцманы- боцманы.
– За-за-законная, – стуча зубами, отвечала подсобка. – Че-че-честное слово.
Слышал, читатель? Слово дает. А на Самарской Луке верят на слово. Значит, здрасте, приехали. Пока верные соратники, рискуя собственной жизнью, подбирали сверхгерою достойную, совершенно особую невесту, он уже успел жениться. На первой встречной. Без согласия коллектива. Тайно. Коварно. Может быть, даже назло.
А рязанская девица знай свое гнет:
– Ну где же он, мой суженый? Дайте мне его сию же минуту!
Ох, как же теперь выплывать?
– Да-да, сию минуту, – засуетились мы. – Будет вам Лука Самарыч. Вручим его прямо в руки. Буквально сейчас. Только… не сейчас. К Луке Самарычу сейчас никак нельзя.
– Нельзя? Почему? – удивилась распаленная особа.
– О, лучше вам не знать об этом!
Флагманский столик в отчаянии закрыл лицо руками и сквозь них глухо обратился к невесте:
– У Луки Самарыча сейчас дома…
– Же… же…
– На… на…
– Же-на.
Невеста Стенька опешила.
– Жена? Не может быть, – залепетала она. – Вы же говорили, что Лука Самарыч помнит меня и ждет. И вдруг – женат…
Ох, девичья логика. Еще прямолинейнее женской.
– Степанида Захаровна! Поразмыслите широко и глубоко. Вот лежит Лука Самарыч на диване. Лежит и думает о вас. Но ведь ему еще и уход нужен.
– А кто обеспечит хороший уход удалому молодцу? Сами понимаете, законная жена.
– Вы должны радоваться, что нашлась дура… в смысле законная жена, которая готовит удальцу обеды, стирает и гладит рубашки, отгоняет от него мух и тещу.
– Ведь без этого удалец просто не долежал бы до нынешнего радостного дня. Одна майка от него осталась бы.
Уф… Да поймут нас правильно олимпийские боги и простят нашу ложь. Ведь она в буквальном смысле во спасение.
Олимпийские боги всё поняли и простили. Степанида Голенищева поняла лишь то, что это ложь. И не простила.
– Ясно, – мрачно сказала она, закуривая свой «Казбек». – А ну выметайся отсюда, скотобаза!
– В каком смысле? – заверещали мы. – Надеемся, в переносном?
– Еще чего, в переносном! Буду я вас переносить. Сами вылетите пробкой.
– Но позвольте! – осмелился заступиться за нас Подстаканников. – Со стороны виднее. Я со стороны барной стойки могу ручаться, что вас обслужили по высшему классу.
– Меня по высшему классу обсчитали, – бушевала несостоявшаяся Брунгильда. – Что вы мне манную кашу про законную жену скармливаете? Когда это было, чтобы жена смогла помешать мужику налево сходить? Ну?
Вот вам и девичья логика! Тоже, оказывается, бывает железной.
– Фук – ваш особый герой. С недовесом! – не унималась обсчитанная царевна прилавка. – И это самое… ваше особое ки-но… или как там… ОКИ. Тоже фук. С обсчетом и без сдачи.
Она кипела, как электросамовар:
– Но я вам отвешу сполна и сдачи дам досыта.
Вот она уже засучила рукава, вот уже замахнулась белой рученькой, на которой каждый пальчик запросто, как макаронину, может сломать трамвайный рельс…
– Не пить вам больше здесь! Ни сейчас и никогда! – огласила приговор неоамазонка. – Вышло ваше время.
Что делать?
Мы поднялись со стульев и на цыпочках приблизились к двери. Дверь широко распахнулась, точнее, слетела с петель и…
«А по шеям? – перебивает нас пытливый читатель. –
