взмолились мы в полной растерянности. – Почему вы отмалчиваетесь?
– В стенах МуПОП № 13 «Утес» запрещается безумствовать.
– Потребуйте от посетителей, чтобы они опомнились и одумались!
Но эта паника по-московски была, конечно же, обречена на провал.
– При чем тут я? – удивился лукавый Подстаканников. – Я всего лишь бармен. А соратники и сподвижники Луки Самарыча – вы, и никто иной.
– Вот именно, – строго подтвердил Поросенков. – Дело бармена – озвучить особый тост. В смысле за возвращение Луки Самарыча. А ваше дело, соратники и сподвижники, – вернуть нам Луку Самарыча. И вы уж, пожалуйста, оправдайте доверие. Лично мое, мэра Поросенкова, а равно доверие всего Колдыбана.
Он шагнул на порог. Дверь сама распахнулась настежь. Мы увидели весь Колдыбан. Если точно – мэрскую свиту. Но она у Поросенкова такая многочисленная, что, может, даже и превосходит числом все население Колдыбана.
– Самарыч жил! Самарыч жив! Самарыч будет жить! – вспомнив, очевидно, свои советские университеты, прогорланил Поросенков.
«Ульк!» – подсказывает читатель.
Ну что ты, дорогой! Пошто зря душу травишь? Ведь особого тоста нет. Какое же тебе «ульк!»?
«Неужели вы не выпили свой третий стакан?» – волнуется читатель.
Ну, насчет этого можно не волноваться. Свой третий стакан мы, конечно, выпили. Но… без восклицательного знака. То есть без особого восторга и ликования.
Правда, жигулевское эхо каким-то удивительным образом все же всколыхнулось. Само по себе, по собственной инициативе.
– Улю-лю-лю! – разбойничьим гулом отозвались седые Жигули.
Что это означает?
На следующий же день мы собрались в «Утесе» на экстренное и чрезвычайное заседание.
Все буквально кипели. Как вулкан Везувий при виде целой и невредимой Помпеи. Как герой древней Эллады Геракл, не успевший пересчитать кому-нибудь зубы или ребра. Как нынешний москвич, которому официант не выдоил до конца бутылку коньяка, оставив на дне целых пять капель.
Да что они, в самом деле, себе позволяют! Эти женсоветы, педсоветы, муниципалитеты и прочие колдыбанские веты-теты. С ума все сошли! Да еще публично. Коллективно. Демонстративно.
– Сходить с ума публично категорически запрещается, – засвидетельствовал средневолжский Мегрэ – Самосудов. – Это выходит за рамки Уголовного кодекса. На моем участке подобных фактов сошествия с ума не случается даже тогда, когда я репетирую на милицейском свистке Вторую рапсодию Листа.
– В моем помывочном отделении, – заверил местный Рембрандт – Безмочалкин, – даже во время учений по линии МЧС, когда одновременно выключаются вода, свет и намыленным гражданам дается команда в течение одной минуты эвакуироваться на улицу, и то не сходят с ума коллективно. Только каждый в одиночку!
– Или взять моих второгодников! – вскипел и наш Эйн штейн – Молекулов. – Даже они, когда срывают урок директрисы Рогаткиной, сходят с ума не демонстративно, а под предлогом, что их всех перекусала бешеная собака.
– Пусть моя невеста хорошенько задумается, – подал голос и Ромео Колхозного тупика Роман Ухажеров. – Что, если и мне взбредет в голову сходить с ума во время медового месяца? Ну?
Словом, мы были так возмущены странным поведением колдыбанских всех и вся, что решили вызвать к ним лично главврача городской психбольницы Недотепкина. Дабы он упрятал их в стенах вверенного ему медучреждения. Прямо в палату номер шесть.
– Как пить дать! – воскликнул хором «Утес».
Колдыбанские былины с абсолютной достоверностью и точностью утверждают, что всего полшага отделяли истинных колдыбанцев от барной стойки и она уже чувствовала себя в их родных объятиях, как вдруг…
Дверь подсобки распахнулась. И все увидели… Геракла.
– Где мой друг Лука Самарыч? – вопил Геракл, будто его искусал уссурийский тигр или еще хуже – Колдыбанская муха. – Куда вы его подевали?
– Геракл Зевсович! С какой стати и вы взялись умничать, то есть сходить с ума? – удивились удальцы-философы. – У вас-то, слава олимпийским богам, в голове совсем нет извилин.
– Что касается вашего любимого Луки Самарыча, то он уже не «где», а нигде. Как говорится, был да сплыл.
– Вниз по течению. Прямо до Астрахани. А может, вверх. До самой Москвы.
– Впрочем, Луку Самарыча с места не сдвинешь. Скорее всего, где лег, там и лежит. Как на диване. Может, даже с газеткой. Но… на дне.
– Сплыл, – передразнил «истбанцев» Геракл, ничуть не смутившись. – Ну и что! Олимп спрашивает вас: почему Самарыч до сих пор не всплыл?
Олимп еще осмеливается допрашивать нас. Как вам это нравится?
– Геракл Зевсович, а что же хваленые ритуальные услуги по-олимпийски? – ехидно поинтересовались колдыбанцы. – Почему богиня Ника не подхватила Луку Самарыча к себе на колесницу в тот момент, когда он утопал?
– Ха! – ощерился полубог. – Ваш Самарыч не утопал, а утопал под воду. Как будто к теще на блины спешил. Хоть бы два раза булькнул. Богиня Ника даже за волосы ухватить его не успела.
– Да, плавает наш атаман топором, – признали соратники героя. – Но ведь сейчас он преспокойно лежит на дне. Почему Ника не подберет его сейчас?
– Ха-ха! – развеселился Геракл. – Станет олимпийская богиня искать какого- то колдыбанского жлоба под водой! От Астрахани до Москвы на золотой карете разъезжать? Да знаете ли вы, селедки под шубой, сколько стоят акваланги для олимпийских лошадей?
– Короче, колхозаны, вынь и положь Самарыча! – рявкнул олимпийский «толкач». – Мне приказано без Самарыча не являться. А значит, мои дорогие андерсены и братья гримм, дать пить – всегда пожалуйста, но… только через мой труп.
Ну тогда, конечно, делать нечего.
– Ладно, Геракл Зевсович, – сказали мы. – Можете доложить Олимпу, что ваш соперник Лука Самарыч всплывет. В самое ближайшее время.
– Как? – взмолился любопытный сын Зевса. – Каким образом?
– Военная тайна, – по-полковничьи пояснили колдыбанцы. – Но именно так, как вы хотели. – Через ваш труп.
– Но я же бессмертный, – захныкал полубог.
– Тем не менее бессмертие Луки Самарыча будет для вас просто убийственным, – пообещали колдыбанские удальцы.
– За возвращение Луки Самарыча! – провозгласил радостный Юрий Цезаревич.
– За! – согласился «Утес». – За Самарыча!
– Ча-ча-ча! – забыв про седины, молодым аргентинским ковбоем откликнулись возликовавшие Жигули. Ульк! Остается добавить, что быль почти полностью совпадает с былиной-легендой. Разве что только Геракла на самом деле не было. Но это подробности для Гомера…
Теперь по существу.
Как вы помните, мы вознамерились упрятать в психбольницу весь Колдыбан. Хорошая мысль, ничего не скажешь. Но она озарила нас после первого стакана. После второго стакана наша мысль, как и положено, потекла еще шире и глубже. Мы решили, что смирительная рубаха в качестве ширпотреба – это, конечно, истинный писк моды, но… Чуть- чуть по-генеральски. И немного по-купечески. И совсем уж по-дворянски. Одним словом, по-московски. Не то Запад, не то Восток…
Опять же, отчего безумствует Колдыбан? Не Москва ведь довела его до такого зигзага, а наша удивительная игра. Поэтому неудивительно, что все и вся завелись на сто проектных мощностей. Дескать, вы наигрались, а теперь и мы хотим. Мы – тоже потомки лихих волжских атаманов, нас тоже тянет загнуть на двести, на пятьсот, а с разгона и на всю тыщу градусов.
Умри, но верни им Луку Самарыча с того света! Ничего не скажешь: лихой поворот. Куда же после этого будет выплывать родимый Колдыбан? Впрочем, всё по порядку. Сейчас наш ход!
«Что это означает? – удивляется столичный аналитик. – Уж не означает ли это, что вы и вправду возмечтали даровать Луке Самарычу бессмертие?»
Совершенно верно, московский Гегель, он же – Фейербах. Почему бы и нет? Олимп, понимаешь ли, имеет своего бессмертного героя, а Колдыбану – заказано?
«Да вы хоть понимаете, что такое бессмертие? – кипятится скептик. – Жизнь без смерти! Такое абсолютно невозможно! Разве что в легенде, но никак не в действительности».
Смотря в какой действительности, милейший вы наш московский Кант, он же Авенариус. В колдыбанской действительности возможно абсолютно все. Не то что жизнь без смерти, но даже жизнь без жизни.
«А как же сплясать на могиле? – сокрушается циник. – Я ведь уже модельные ботинки на специальном каблуке заказал. Чтобы с шиком исполнить чечетку на могиле вашего Луки Самарыча».
Эх, старина циник, слабая у вас фантазия. А еще под Вольтера работаете. Вы вот попробуйте сплясать на своей собственной могиле. Тогда вас так долго будут вызывать на «бис», что проживете, отплясывая, еще лет сто, а то и двести. Красота! Разве что только ноги немного устанут.
Ну что, ушлый и дошлый читатель?! Небось, не меньше Геракла извелся от любопытства?! Как мы собираемся вернуть того, кого никогда и не было, со дна? А точнее, из небытия.
Ну что ж, учись, читатель, затаив дыхание.
Воскресенье. Полдень. На пляже столько народу, что негде упасть даже окурку мэра Поросенкова. Но это, как вы помните, образное выражение, ибо подчиненные нашего мэра подхватят его окурок на лету, передадут из рук в руки и по этому живому конвейеру – прямо в городской музей…
«Ну ясно, ясно, – скажет читатель. – Всё – как и в тот раз, когда вы показательно утопили Луку Самарыча».
Вот и нет! Всё не так, как в тот раз. И вообще не так. В смысле не как у всех людей. Как ни на одном пляже мира.
Никто не купается и не загорает. Более того, все и вся явились на пляж не в купальниках и трусах, а в двубортных
