— Не увлекаюсь и не смотрю.
— Так что же с тобой?
— Охотник наш Трущелев довел…
В это время в комнату потихоньку проскользнул и незаметно примостился за шкафом старый почтальон.
— Как, почему?
— Ты же знаешь, что по договору он обязан оберегать свой участок сада от зайцев. И платим ему с каждой пары представленных бухгалтерии заячьих ушей.
— Что ж тут нового и страшного?
— А то, что он, один из всей охотничьей бригады, пятую неделю каждое утро приносит новую пару… этих самых и требует доплату. Приходится вручать трудовые ассигнации. Этак и кассу можно вконец разорить.
— Полагается же, Егорыч…
— Само собой. Но не может быть такого заячьего паводка. Грызуны же это, а не комарье, к примеру.
— А уши настоящие были? Или какие поддельные — резиновые, а то и пластмассово-синтетические?
— Самые натуральные… Вот. — И вынул из бокового кармана завернутые в газету уши.
— Чего же ты бредишь ночами и ослабляешь нашу, так сказать, примерную финансовую дисциплину? И еще тревогу своей внешностью у сельской общественности вызываешь?
— Да пойми, чую бухгалтерским нутром: какая-то хитрая закавыка в этом наваждении имеется. А вот в чем она — все мои мозговые резервы не помогают разгадать…
— Да какая там резервная хитрость? — вдруг раздался голос почтальона. Участники диалога единодушно вздрогнули. — Трущелев-то одного-разъединого приблудного зайчонка подстрелил. И второй месяц одну и ту же пару ушей, как и положено по инструкции, доставляет нашим банкирам.
— Чего мелешь, связист?
— Не крупорушка я и не бабий язык! Сущую правду разъясняю — все сообразил, лично проверил. Уши Трущелев сдавал главбуху, то есть Егорычу, а тот — счетоводу Тимофеичу. А вот Тимофеич за три бутылки возвращал охотнику эти самые трофеи с макушки косого. Вон гляньте — одно с круглым шрамчиком на кончике…
У главбуха даже собственные уши-лопушки вытянулись, словно по стойке «смирно».
СПИНОЙ К ОРАТОРУ
Закончил службу в армии — и сразу же в родной город. Денек отдохнул, а назавтра — в свой трест. К концу рабочего дня оформил все документы, получил спецодежду. Адрес сообщили — и поехал в Южный микрорайон, где наша бригада школу строит. Думал, уже не застану ребят, но, когда подошел, увидел: сидят мои прежние напарники на досках, а один, статный, плечистый, с шеей борца, стоит перед ними и о чем-то горячо говорит. Самое обычное, конечно, дело. Одно крайне непонятно: почему все ребята сидят спиной к оратору?
Пристроился незаметно у крана, прислушался. Плечистый прижал кулачищи к груди, вытер натуральные слезы и, задыхаясь, сказал:
— Каюсь бесповоротно и всем сердцем!.. Простите, дорогие друзья. Больше вовек не подведу!..
Тут меня хлопцы увидели. Один обнял, другой похлопал по плечу, третий пожал руку и улыбнулся по- свойски.
Без бахвальства скажу, что плотник я высшего разряда и честь нашей передовой бригады никогда не срамил.
Сели, закурили. И только тут я спросил:
— Хлопцы, что-то новое в технологии собраний появилось? Раньше вроде лицом к выступающему сидели, а вот сейчас…
— Думаешь, погрубели, невоспитанными за два года стали? — спросил бригадир. — Так нет, мы спиной к выступающему как раз от начитанности. Видишь его, выступающего? С год назад поступил к нам этот чудо-богатырь. Обрадовались: такой не подкачает, за собой поведет. Он же, оказывается, только с виду Илья Муромец, а на работе яростная семичасовая лень его одолевает.
— Пробовали образумить, — вставил невысокий паренек. — Индивидуально и коллективно внушали. А он каждый раз клянется, и так душевно, искренне — ты же сам видел, — что верили. Мимика, жесты, выражение лица кого хочешь проймут.
— Ну, а тяжелоатлет наш через недельку самое большое за свое берется, — продолжил бригадир. — Опять обещает, вытирает слезы, голоса от волнения лишается. — Ну, как такого кающегося грешника выгнать?
И вот однажды прочитал я в одной книжке. — Бригадир вынул блокнот и стал цитировать: — «Туземцы затерянного в просторах океана острова Мули при решении важных вопросов на собраниях общины выслушивают оратора, сидя к нему спиной. Этим они исключают возможность поддаться воздействию мимики и жестов выступающего, так как хотят, чтобы их собственное мнение о слышанном базировалось в основном на выраженных в словах фактах и было бы по возможности свободно от влияния сопровождающего речь эмоционального аккомпанемента*.
— Усек? — Невысокий паренек протянул мне пачку сигарет. — Без эмоционального аккомпанемента! Тогда понятнее, осознал человек или притворяется, актерствует. Тогда вряд ли клюнем на жалость.
— Да я же, дорогие воспитатели-наставники, — гудел за нашими спинами голос оратора, — все осознал до корня, до самых нервных окончаний и сердечно-сосудистой системы. И больше не позволю…
Хватит! — хором закричали члены бригады. — Долой эмоционального труженика!
А поскольку очень боялись даже голоса его с невероятной жалобностью, настояли на его увольнении. Пускай теперь, дескать, он нам пишет. Все-таки буквы. Ни слез, ни мимики, ни интонаций.
СТОПКА С ЭКСЛИБРИСОМ
— Наконец-то! — торжествовал Савелий Пупликов, показывая жене копию отзыва на рукопись. — Сколько лет страстно пробивался в поэты, и вот… Думаешь, легко было уговорить литконсультанта- рецензента благословить мой сборник? Три месяца обхаживал, как строптивую невесту. — Ну, а теперь все пойдет по маслу — издатели включат сборник в план, заключат договор, выдадут аванс. Затем сигнальный экземпляр, и тут же организуем отклики в прессе. А потом — по зеленой улице в Союз писателей. И тогда немедля бросаю свою снабконтору…
Жена страстно обняла Савелия и тихо сказала:
— Хорошо бы заранее к этому подготовиться. Наметить, к примеру, новых знакомых…
— Купить замшевый и кожаный пиджаки…
— Заказать визитные карточки…
— Оборудовать бар в квартире…
— А где?
— Платяной шкаф приспособим.
— Ладно. Все это потом в комфорте обмозгуем. А сейчас самое неотложное дело — обзавестись экслибрисом.
— Чем-чем?
— Книжным знаком. Это, как выражаются, о-хра-нна-я грамота печатных изданий. Звучит!.. Сборники буду дарить с надписью-автографом и с экслибрисом.
