В два прыжка я снова оказался в центральном.
— Одерживать дифферент! Торпеда пошла назад! — крикнул я старшему инженер-механику.
Тут же завращались оба штурвала управления горизонтальными рулями. Я же снова помчался вперед и присоединился к тем четверым. Лодка медленно выравнивалась на киле, и так же медленно мы возвращали торпеду назад, в торпедный аппарат. До тех пор, пока, наконец, задняя крышка за ней не закрылась на кремальеру.
— Как это произошло? — набросился я на унтер-офицера-механика.
Он стоял передо мной, потея и дрожа всем телом, жилы на его лбу вздулись от напряжения.
— Не знаю, — прерывисто дышал он. — Я обслуживал торпеду, и провернул машину, и тут заклинило крепежный болт.
— Значит Вы поспешили доложить о готовности к погружению!
— Так точно, — ответил он вполголоса.
Когда я доложил командиру, он вызвал виновника и тоже разнес его в пух и прах. Однако за завтраком в кают-компании произнес спокойно, как бы непричастно:
— Ну вот, был бы несчастный случай на производстве, и подводная лодка не нуждалась бы более в пенсионном страховании по старости.
В этом походе были и другие инциденты…
В Бискайском заливе мы попали в шторм, самый тяжелый из тех, что мне пришлось когда-либо испытать. Когда я в тяжелой штормовой одежде, неуклюжий, как бродячий платяной шкаф, поднялся на свою вахту на мостик, небо было слоисто-серое, а море чернильно-темное. Лодка, гремя дизелями, разрезает волны, и дождь хлещет по нашим лицам. Время от времени мы до плеч погружаемся в набегающую волну.
Но это было только началом. Темные волны становятся все могущественнее и круче. Они накатываются на нос лодки и с грохотом опрокидываются на корпус.
Бинокли мы передали вниз, а сами закрепились с помощью привязных ремней. Только командир остался непристегнутым. Он стоит на мостике впереди, судорожно сжимая перила руками и набычившись, встречает волну. Чтобы с каждой волной масса воды не попадала в лодку, верхний рубочный люк задраили.
Дизели работают, тяжело сопя. Когда нас вздымает на гребень волны, винты оголяются, и шум дизелей усиливается…
Внимание, впереди нарастает громада девятого вала! Мы инстинктивно пригибаемся и исчезаем под ней вместе с лодкой, рубкой и мостиком. Когда мы выныриваем, отплевываясь и откашливаясь, то обнаруживаем, что одного из нас на мостике нет… Унтер-офицера-сигнальщика. Крепежные стропы его пояса разорвало, и он беспомощно повис на ограждении.
Командир одним махом очутился около него, рывком помог подняться на мостик, и еще до набега очередной волны они нырнули под козырек. Потом унтер-офицер был отправлен вниз. До появления очередной смены мы остаемся на мостике вдвоем.
Волны становятся все круче. Часто лодки не видно совсем, и только рубка чуть возвышается над водой. Наконец нам ничего больше не остается, как нырнуть под воду. Мы дождались схода очередной волны и исчезли в рубочном люке. В следующий миг нам вслед опрокинулась громада волны. Рискованный момент — закрытие рубочного люка: командира могло бросить с водой вниз, в лодку, или, наоборот, выбросить из нее.
Насосы начали свою работу, откачивая воду. Затем мы погружаемся.
Лодка погружается, и с нарастанием глубины становится все меньшим влияние волн на поверхности моря. Вскоре ничто уже не напоминает о шторме наверху. Только слабое покачивание, да тонкое пение электродвигателей.
Мы пробыли под водой много часов, а когда всплыли снова, шторм прекратился, и мы увидели в серой утренней дымке темную полоску испанского побережья. Ни на побережье, ни в море не было видно никаких огней, только луна просвечивала между рваными облаками.
Старший штурман выругался. Без ориентиров нельзя было точно определить наше место. Он был уверен только в том, что мы находились где-то между Бильбао и Сантандером.
С наступлением новых суток началось наше патрулирование. Вдоль побережья до мыса Финистерре. Море было пустынным, только иногда на горизонте появлялся дымок парохода. Побережье Испании лежало в темноте. Лишь иногда, при ветре со стороны берега, была слышна орудийная канонада. Звук проникал в кровь и порождал желание, знакомое каждому настоящему солдату: быть рядом с тем, кто сражается.
Но наше время еще не наступило. Только однажды война подошла к нам так близко, что мы поверили было в соприкосновение с ней…
Это было перед Бильбао. Сигнальщик доложил:
— Два боевых корабля с левого борта!
Командир и я поднялись на мостик. Это были корабли Франко, «Альмиранте Сервейра» и «Веласко», крейсер и эсминец. Они полным ходом шли прямо на нас. У форштевней возвышались пенные буруны.
Мы наблюдали за ними в бинокли и видели, как их орудийные стволы медленно развернулись в нашем направлении.
— По-видимому, они принимают нас за красную лодку, — сказал командир.
Ситуация была сложной. Я посмотрел на Хартманна. Какое решение он примет? Если мы пойдем навстречу, они могут принять это за атаку. Если мы отвернем, они могут принять наш маневр за попытку к бегству. Если мы нырнем, то они забросают нас глубинными бомбами.
— Стоп, обе машины! — приказал командир.
Мы повернули без хода, и лодка легла в дрейф, покачиваясь на волнах. Военный флаг перенесли на радиомачту, а прожектором каждые три секунды передавали: Германия… Германия… Германия…
Безрезультатно! Они продолжали сближаться полным ходом.
— Что-то душно становится, — сказал я, проводя пальцем руки за воротником.
Командир рассмеялся.
Жерла их орудий были направлены на нас. Когда расстояние сократилось до полутора миль, башни развернулись в нулевое положение. Они разошлись с нами, приветственно приспустив флаги.
Война только коснулась нас и пронеслась мимо. Наше время еще не настало…
Первые боевые выстрелы
Осенью тысяча девятьсот тридцать восьмого года я получил свой первый экипаж.
В повседневном приказе значилось: старший лейтенант флота Прин, прежняя служебная должность — вахтенный офицер флотилии подводных лодок, новая служебная должность — командир подводной лодки флотилии подводных лодок. Итак, наконец собственная лодка!
По этому приказу в начале декабря я отправился в Киль для представления командиру флотилии капитан-лейтенанту Собе.
Он принял меня на плавбазе «Гамбург» в своей каюте:
— Ну, что, Вы уже были на верфи? Видели Вашу лодку?
— Нет, господин капитан-лейтенант.
Он улыбался, но его острые серые глаза внимательно изучали меня.
— А Ваших людей?
— Нет, господин капитан-лейтенант.
— Тогда сначала познакомьтесь с тем и другим сразу.
Рукопожатие, скороговоркой «Очень рад, что Вы прибыли к нам», взаимное немецкое приветствие, и вот я снова снаружи.
Лодка была еще на верфи и наводила последний лоск. Узкая и элегантная, она была прекрасной.
Осматривая ее, я прошел через весь корпус, с удовольствием осознавая, что внутри все мне знакомо
