Не могу забыть случай, имевший место много лет назад в ростовской юридической практике: во время детской ссоры мать одного драчуна ударила кулаком по голове другого, причинив ему смертельную травму. По данному факту возбудили уголовное дело, но в ходе следствия выяснилось, что потерпевший страдал врожденной патологией: теменная кость у него была тоньше, чем положено. Поскольку именно это обстоятельство и способствовало трагическому результату, дело было прекращено за отсутствием состава преступления: дескать, казус, вина причинительницы смерти отсутствует. Но тогда получается, что в смерти мальчика виноват он сам. потому что имел нестандартный по крепости череп. До сих пор не могу понять и принять эту логику — ведь, не получив злополучного удара, мальчик продолжал бы жить и с тонкой костью! И мог дожить до глубокой старости, сделать открытия, написать музыку, сочинить стихи, родить хороших детей. Но для этого ему надо было родиться в стране, где никого не бьют по головам, и где бремя риска наступления неблагоприятных последствий не перекладывают с нападающего на потерпевшего. А там. где подобное происходит, вряд ли можно говорить о справедливости закона.
Вызывает несогласие традиционная квалификация ножевых ранений в ягодицу, бедро, руку и тому подобные «не жизненно важные» части тела и органы человека, когда в результате повреждения артерии или других причин все же наступает смерть потерпевшего. Устойчивая судебная практика на базе столь же устоявшейся теории уголовного права расценивает эти действия как «неосторожное» убийство. Но. во- первых, разве можно считать какие-то части столь сложного и уязвимого образования, как человеческий организм, «не жизненно важными»? Медицинской практике известно немало случаев, когда заноза в пальце или неправильно сделанный укол вызывали тяжелейшие осложнения и приводили к летальному исходу. Недаром даже удаление зуба производится только дипломированным врачом, в стерильной операционной, по всем правилам хирургии. Поражая ножом любую часть человеческого тела, разве не предполагает виновный, что может повредить пронизывающие ткани кровеносные сосуды, железы, лимфоузлы, нервные окончания, занести инфекцию, вызвать кровопотерю или болевой шок, причинить еще десятки последствий, приводящих к смерти? Совершенно очевидно, что не предвидеть этого может лишь невменяемый. Отдающий отчет в своих действиях преступник, конечно же, предвидит все последствия, причем безразлично относится к возможности их наступления. А следовательно, в случае причинения смерти должен нести ответственность за убийство с косвенным умыслом. Иной подход опять переносит риск неблагоприятных последствий с преступника на потерпевшего, что не имеет ничего общего со справедливостью.
Изучение судебной практики порождает серьезные вопросы и об обоснованности оценки действий «пассивных» соучастников. Например, три приятеля — И., В. и С., пропьянствовав весь вечер и оставшись без денег, вошли в коммерческий киоск. И, под угрозой ножа отобрал у продавщицы деньги, блок сигарет и несколько бутылок водки, после чего все трое пытались скрыться, но были задержаны милицией. К уголовной ответственности за разбойное нападение был привлечен только И. А граждане В. и С. выступали в роли свидетелей, хотя изобличающих собутыльника показаний не давали, утверждая, что «ничего не помнят». Между тем. в реальности все трое являются соисполнителями разбойного нападения, в ходе которого один преступник угрожал оружием и требовал передачи чужого имущества, а двое других самим фактом своего присутствия поддерживали неправомерные действия и оказывали психическое воздействие на потерпевшую. Говорить об «эксцессе исполнителя» или других основаниях для освобождения от уголовной ответственности В. и С. можно было бы только в том случае, если бы они пресекли преступные действия И. Или явно и наглядно отмежевались от них, например, со словами осуждения покинули место преступления. Этот пример не единичен: в силу сложившейся судебной практики пассивные соучастники никогда не привлекаются к уголовной ответственности. Столь ненормальное положение можно изменить путем издания Пленумом Верховного Суда РФ соответствующего разъяснения. В законодательном же плане могло бы сыграть превентивную роль возложение на лиц, находящихся совместно с преступником на месте совершения преступления, обязанности пресекать противоправные действия и сообщать о них в органы внутренних дел. Невыполнение этой обязанности позволяет расценивать их пассивное поведение как соучастие в преступлении.
Поправки в уголовный кодекс — выстрел в сердце законности
— Они демонстрируют состояние современной законодательной практики — неадекватной состоянию преступности и носящей формально-конъюнктурный характер. Посудите сами: разве может повышение наказания на несколько лет остановить террориста? Не решает проблемы и введение пожизненного заключения вместо 20 лет лишения свободы: ведь и в этом случае возможно условно- досрочное освобождение через 25 лет, а в начале срока такая разница практического значения не имеет. Не способна пятилетняя разница оказать сдерживающего воздействия и на потенциальных террористов, в отличие от смертной казни, которая способна устрашить если не зомбированных «шахидов», то организаторов террористических актов. По существу, законодатели «выстрелили вхолостую», надеясь оправдать социальные ожидания, но при этом продемонстрировали незнание сущности уголовно-правовой превенции и признали, что действующий Уголовный кодекс не является универсальным документом, а требует регулярных дополнений в ответ на резонансные преступления, совершаемые, преимущественно, в Москве.
— Если называть вещи своими именами, то преступность постоянно растет. В зависимости от политической конъюнктуры народ могут успокаивать ее «некоторым снижением» с оговоркой, мол, тяжкие преступления продолжают увеличиваться. Но знающие люди понимают, что снижение краж и хулиганства при росте убийств и разбоев — никакой не успех, а просто статистические ухищрения. Иногда за достижение выдают «снижение темпов роста». Однако не торопитесь радоваться: это означает лишь то, что если в прошлом году преступность увеличилась на пятнадцать процентов, то в этом — только на десять.
График динамики криминальных проявлений за последние двадцать лет неудержимо рвется вверх. И лишь два провала на роковой линии: в 1985 году во время антиалкогольной кампании так мощно навалились на пьянство и все с ним связанное, что на год-полтора преступность заметно снизилась. Августовский путч 1991 года оказал шокирующее воздействие на общественное сознание, в том числе и криминальное: последовавшая осень и зима ознаменовались некоторым снижением тяжких посягательств на личность. Конечно, это кратковременные успехи, но сбрасывать их со счетов нельзя. Напротив, два провала в графике могут стать ключом к успеху в борьбе с преступностью. Если, конечно, ставить целью достижение такого успеха.
— 8 декабря 2003 года в Уголовный кодекс России внесено несколько сот изменений, которые могут поставить в тупик любого. Под предлогом «гуманизации» фактически торпедируется борьба с преступностью.
Вот пример. Несовершеннолетние все чаще совершают тяжкие преступления (в том числе и убийства) в возрасте 12–13 лет и остаются безнаказанными. К достигшим возраста уголовной ответственности — 14 лет, в силу принципа экономии репрессии, как правило, принимаются меры воспитательного характера, что также воспринимается ими как безнаказанность и способствует формированию антиобщественной установки личности. В результате подростки совершают множество (50–60 и более) краж, хулиганств, грабежей, которые остаются в сфере латентности или не влекут адекватной реакции. В конце концов, они совершают тяжкие и особо тяжкие преступления. В следственных изоляторах и местах лишения свободы именно несовершеннолетние жестокими способами устанавливают атмосферу соблюдения криминальных «законов». Они, например, выкидывали в туалет переданные родителями среди зимы помидоры (красный цвет — западло), не выходили на свидание к матери,
