демократии в системе, которую он находит непроницаемой. Во время войны его брошюра «Немецкая экономика в период нацизма» продавалась из-под полы. С 1945 по 1951 год он руководил международным журналом, который служил трибуной марксистам всех стран. С 1953 по 1956 год он, по просьбе Неру, принимал участие в экономических разработках индийского правительства, и в 1962 году он опубликует «Независимую Индию». По совету Неру, Насер использует его знания с 1955 года. Затем Шарль Беттелайм отправляется в Мали, Гвинею, с 1958 по 1975 год — президент общества франко-китайской дружбы и будет работать с Чжоу Энлаем.
Когда Беттелайм прибывает на Кубу 2 сентября 1960 года, он обнаруживает, что деревянный язык, который в ходу в столицах Восточной Европы, не является таковым на Карибском острове. Интеллигент с искривленной стопой и живым взглядом наслаждается воздухом свободы, которым дышат на Кубе. Сначала он встречается с Режино Боти, премьер-министром финансов Революции, профессором экономики на факультете в Ориенте.
— Он ошибался, опираясь на чешских и русских экономистов. Я знаю слабость планирования в этих странах, — утверждает он сегодня.
Боти хотел, чтобы дальше прогрессировал размер повышения кубинской экономики. Однако последний уже достиг 6 % в год в 1959 и 1960 годах благодаря ударной политике, которая мобилизовала уже изношенные производительные силы и практически израсходовала возможности нового повышения.
— Кубинское правительство того времени не желало порывать с Соединенными Штатами, оно просто хотело отношений, базирующихся на обоюдном уважении. В 1960 году один факт все же меня шокировал: отсутствие какой-либо народной организации, позволяющей демократическое выражение нужд населения.
Через несколько дней среди ночи за директором высшей школы приезжает машина, чтобы отвезти в бюро Че к министру экономики.
— Он принял меня в большой, хорошо освещенной комнате. Его лицо было одновременно улыбающимся и серьезным. Мы говорили по-французски. Он развивал тему прогрессивной радикализации Революции, исходящей из тесных отношений повстанческой армии с крестьянами, рабочими, а также из конфликта, противопоставляющего кубинский народ североамериканскому империализму. Оригинальность кубинского пути была таковой, что не существовало ничего подобного в произведениях Маркса в обозначении «законов», по которым кубинская революция смогла бы спонтанно образовываться. Че говорил о «народном» характере власти, о слабости Революции: отсутствие организации, то, что герильеро должны были освободиться от привычек, полученных в бою, нехватка технической информации. Над всем этим главенствовала огромная уверенность в будущем, уверенность, что слабости будут преодолены благодаря воле всех и народному единению вокруг Фиделя.
Ранним утром парижский интеллигент покидает аргентинца несколько озадаченный:
— У меня были сомнения по поводу пути, который брала Кубинская революция. Я не верю в марксистские законы, которые могли бы вести руководителей страны без того, чтобы они знали их с самого начала.
12 октября Беттелайм получает письмо от Че, предупреждающее, что как только последний будет проезжать через Париж, он не преминет дать ему знать и что он надеется, что гаванская беседа будет иметь продолжение. Продолжая экзаменовать экономику Индии, Беттелайм в 1960 и 1961 годах занимается кубинской экономикой. Он утверждает, что партия в свою очередь понемногу входит в русло деревянного языка и систематического создания ячеек.
— Если в период своего первого визита на Восток Че не стеснялся сравнивать себя с Алисой в Стране Чудес, он изменится… Он удовлетворен, и это понятно: советские люди обеспечивали рынок сбыта экспорту кубинского сахара и обещали кредиты, чтобы начать промышленное строительство.
Итак, Че пишет: «Подписанные контракты позволяют построить между 1961 и 1965 годами более ста заводов (текстильных, бумажных, консервных банок…). За пять лет удвоится производство электроэнергии. Также будет возведен крупный металлургический комплекс, так же как заводы машиностроения…»
— У меня было впечатление, что он больше питался иллюзиями по поводу объема и качества помощи СССР и советских стран, — утверждает философ. — На деле строительство заводов будет идти намного медленнее, чем предполагается; например, потребуется более десяти лет, чтобы производство электроэнергии удвоилось. То, что я сказал Че, не погасило его энтузиазма. Несколько лет спустя он узнает, что СССР требовал оплачивать свои поставки по высокой цене, и то, что он поставлял, далеко не соответствовало его обещаниям.
Привлеченный развитием Кубинской революции, Беттелайм вернется в Гавану. Заранее он исследует проблему ее экономики и сообщит о своих выводах Че:
— Я выступаю за принцип самостоятельности и финансовой ответственности предприятий. Так избегают некоторых финансовых трудностей, которые подтачивают кубинскую монету. Я также выступаю за введение в действие системы заработной платы, которая стимулирует интерес рабочих к повышению производительности и улучшению качества…
Фразы, которые заставляют Че подскочить. Он не принимает, что в «социализированной» экономике прибыли, которые переходят от одного предприятия к другому, рассматриваются как товар, что они имеют цену и что эта цена может устанавливаться (или быть установленной) в условиях, позволяющих исчислять рентабельность. В его глазах согласиться с такой практикой равносильно было бы возврату к капитализму. Также, если он и допускает, что существуют различия в заработной плате в зависимости от квалификации, он против использования этих зарплат как средства, стимулирующего повышение производительности труда и качества продукции: «Это капиталистические стимулы, эти стимулы нужно заменить моральными стимулами, которые заставят родиться новому человеку».
— Мой опыт подтверждает, что расчет в первую очередь на моральные стимулы не дает для производительности значимого эффекта.
Начиная с 1963 года эти диалектические дуэли становятся публичными.
— Был год, когда Че признает, что его любование СССР ослабело. Его потрясает то, что страны Востока не выполнили должным образом свои обязательства. Так же он был потрясен формой управления советских предприятий. Она не соответствует его идеалу, так как не является достаточно централизованной… Он остается глух к критике, которая поднимается в СССР, в Польше, Венгрии и Чехословакии, ирреализма централизаторских планов. Он отказывается признать, что централизация планов заканчивается созданием того, что поляк Бьенковский называет «экономикой луны». Для меня 1963 год отмечен началом настоящих разочарований, касающихся пути, по которому пошла Кубинская революция. Но я все же хотел в это верить, несмотря на увеличивающиеся трудности, вызванные политикой руководителей. Я формулировал контрпредложения и наталкивался на централизаторские убеждения Че.
В этом же самом, 1963, году Шарль Беттелайм ратует за финансовую самостоятельность предприятий, гибкость управления, позитивную роль «материальных стимулов», необходимое восстановление рентабельности производственных единиц. Что касается Че, то он твердо против материальных стимулов.
— У него не было догматического отношения, — все же говорит Беттелайм, — он всегда внимательно слушал предложения, даже если не был с ними согласен. Напротив, он был за борьбу против бюрократии, оставаясь приверженцем сильно централизованного планирования.
В № 32 журнала
— В моих глазах уровень развития Кубы требовал, чтобы различные производственные единства официально пользовались бы достаточно большой самостоятельностью и ответственностью. Чтобы было признано, что они включаются в рыночные отношения и могут продавать и покупать свою продукцию по ценам, отражающим издержки производства. Так же я считал, что низкий уровень производительных сил предписывает использование принципа: каждому по его усилию. Больше работаю, больше оплачивают. Глубина расхождений в основном касалась этого пункта: соглашаясь с различиями, проистекающими от
