не прошел по конкурсу. Поэтому весь следующий год усердно штудировал учебники, однако занятия фигурным катанием не бросал. Тогда-то и пришла в голову мысль: «А собственно говоря, для чего поступать в менделеевский, если есть институт физкультуры». Так Александр изменил свою дальнейшую жизнь и никогда впоследствии об этом не жалел.
В 1966 г., когда будущие супруги стали кататься вместе, Пахомова уже была чемпионкой СССР, которую не устраивал ее предыдущий партнер, а студент Саша Горшков – обыкновенным молодым разгильдяем. Она выбрала его случайно: как-то покатались для пробы, и Чайковская заметила, что они хорошо смотрятся. А когда Людмила предложила тренироваться вместе, он от изумления сказал, что ему требуется время, чтобы подумать. Три часа приходил в себя, а потом позвонил и дал согласие.
Он даже не подозревал, на что себя обрекает. Как-то раз, после майских праздников, проведенных с друзьями, Александр пришел на тренировку с гудящей головой. Мила посмотрела, ничего не сказала, но все поняла. Вышли на лед. Стали отрабатывать что-то, какой-то совершеннейший пустяк… Три раза повторили, семь раз, двадцать семь раз… У него уже темные круги в глазах плывут. А она говорит: «Ну, сейчас еще раз десять – и хватит!» После сто третьего повторения он про себя поклялся, что больше ничего крепче кваса никогда в рот не возьмет. А она спросила насмешливо: «Ну? Ты понял, дружок, что в таком состоянии на лед выходить нельзя?» Тогда ее авторитет был таким, что возразить он ей не мог.
А тем более влюбиться! В строгих начальников, как известно, не влюбляются. Им внимают беспрекословно и боятся не оправдать доверия. Года три он внимал и боялся. А потом сделал ей предложение и услышал в ответ: «Нет, сначала мы станем чемпионами мира!» Завоевав в 1970 г. золотые медали, Александр и Людмила поженились. На все свадебные хлопоты у них было два дня, потому что на третий день молодая жена уже должна была ехать в Минск, где она ставила свою институтскую дипломную работу.
Свое поступление в ГИТИС по окончании десятилетки Людмила считала подарком судьбы. Ведь ее даже к конкурсу не хотели допускать – у нее не было специального хореографического образования, а это считалось необходимым условием. Тогда она пошла прямо к народному артисту СССР Р. В. Захарову, который набирал курс. Пахомова заявила, что она фигуристка и что фигурному катанию уже сейчас нужны специалисты с балетмейстерским образованием. Видимо, она смогла убедить мэтра, и ее приняли. Приняли условно с годичным испытательным сроком, ради эксперимента.
«Мне было 17 лет, и я была самой младшей из всех. Девочка в школьном фартуке с комсомольским значком – и взрослые люди, профессионалы, которые знали наизусть множество партий, окончили училище, изучили партитуры классических балетов, все перетанцевали на сцене, – вспоминала Пахомова в книге «И вечно музыка звучит», написанной вместе с мужем и опубликованной спустя три года после ее смерти. – Меня спрашивали: “Мила, ты уже целовалась? Или еще нет?” Совершенно очевидно было, что я не доросла до этого института. Учиться было интересно, я была захвачена, но… не справлялась. Мудрено мне было справиться. На многих занятиях по режиссуре, по актерскому мастерству я не могла понять самые простые вещи, я не могла их пропустить через себя, прожить искусственно, потому что я не прожила их в своей жизни…»
Но быть звездой Пахомовой нравилось: «Разве не мечтает об этом каждая артистка? Я хотела кататься так, чтобы после меня и смотреть ни на кого не хотелось. Вот какая вершина была передо мной. Приблизилась ли я к ней? Нам ставили «шестерки», о нас писали, о нас сняли фильм, нас одаривали лестными эпитетами. Я знала себе цену как спортсменке, как фигуристке. Но что касается совершенства нашего танца, моего исполнительского мастерства, тут я не обольщалась». Решающее влияние на ее способность к трезвой самооценке оказал институт. Там Людмилу оценивали по совсем иным критериям: «У нас был преподаватель П. А. Пестов, он вел класс. Когда он меня видел, у него судорогой сводило лицо и портилось настроение на весь день. “Пахомова, – говорил он, – а у вас нет сейчас тренировки? Нет? А я так надеялся…” Он страдал: “Пахомова, что это у вас за позиция? Вы не на льду!”, “Пахомова, зачем вы руки раскрыли, как самолет?!” И так всегда, все годы… Я была без пяти минут чемпионкой мира, а ему в ответ на все эти обидные слова говорила только одно: “Большое спасибо”».
В 1970 г. Мила получила два диплома: в Москве – диплом об окончании ГИТИСа и в Любляне – диплом чемпионки мира. Спустя шесть лет, в победный олимпийский год, вышла книга «хореографического отца» Пахомовой Ростислава Захарова «Записки балетмейстера», в которой были такие строки: «Неоднократная чемпионка Европы по танцам на льду Людмила Пахомова и ее тренер Елена Чайковская – обе воспитанницы балетмейстерского отделения ГИТИСа. Высшее образование в области балетного искусства позволило им создать совершенно новые, оригинальные композиции. Исполнение их Пахомовой и Горшковым с необычайным техническим блеском и артистичностью приблизило спортивные танцы на льду к хореографическому искусству…»
Тогда на Олимпийских играх-76 в Инсбруке супруги опередили 18 участников из 9 стран и стали первыми чемпионами в новом виде состязаний – спортивных танцах на льду. В те дни «Таймс» писала: «Пахомова и Горшков стали главными виновниками появления танцев на Олимпиаде, которые, несомненно, украсили спортивные состязания, сблизив еще больше фигурное катание с искусством».
А за год до этого Горшков перенес тяжелейшую операцию – он практически остался с одним легким. Заболевание мужа проверило на прочность характер и выдержку его жены. Впоследствии Александр вспоминал: «Для меня лучшим лекарством были тренировка, музыка, танец. Я не должен был думать о перенесенной операции. Я должен был тренироваться так, как будто ее и не было. Мила помогла мне. Со стороны могло бы показаться даже довольно жестким отношение Милы ко мне и на тренировках, и дома. Никакой домашней мелодрамы, никаких поблажек и послаблений. Режим нашей жизни не изменился ни на йоту. Домашняя работа, учеба, тренировки шли заведенным раз и навсегда образом. “Нечего жалеть себя, ты практически здоров, вот и работай, как тебе положено!” И я работал, как положено. Как было нужно для меня, для нас, для будущей победы».
У них была одна жизнь на двоих. И болезнь одного обязывала другого непринужденно, с улыбкой нести на своих плечах двойной груз. Ни разу никто не услышал от Милы ни одной жалобы. Ведь и мечта у них была тоже одна на двоих – олимпийское «золото». А ведь Пахомову и Горшкова могли просто не пустить на Олимпийские игры.
Это случилось на чемпионате Европы-75 в Копенгагене. Тогда супруги победили с большим отрывом, получив высокие оценки. Танцевали на одном дыхании. Впереди был чемпионат мира. После награждения и пресс-конференции фигуристов попросил задержаться один из руководителей команды: «Всего на несколько минут попозируйте перед камерой. Это просьба свыше. Надо, чтобы вы стояли на фоне рекламы. Фотокорреспондент – из доброжелательно настроенной к нам газеты, он управится быстро».
Когда Саша с Милой через несколько часов вернулись в гостиницу, где их ждала взволнованная Чайковская, и рассказали, что произошло, она впервые рассердилась. И даже не переохлаждение Горшкова расстроило больше всего, а то, что ее воспитанники выступали в роли людей, рекламирующих спиртные напитки: «Да вас же моментально дисквалифицируют накануне Олимпийских игр! У кого хватило ума допустить такую съемку? Надо немедленно изъять пленку и вообще запретить использовать любой материал, снятый на фоне рекламы!» Протест тренера мгновенно возымел действие. Но последствия переохлаждения пришлось расхлебывать долго…
Одним махом мог перечеркнуть планы на будущее и инцидент, случившийся на чемпионате мира в Калгари. Говорят, что этот случай вполне мог быть провокацией по отношению к советским спортсменам – в то время они уже были практически вне конкуренции.
Пахомова и Горшков лидировали после обязательных танцев. Превосходно была принята и арбитрами, и залом их самба. Оставалось сделать последний шаг – всего сутки отделяли их от финишного рывка. После утренней тренировки все вернулись в гостиницу и отправились на обед. Вместе с ними за один столик сели еще двое участников чемпионата. Хотя выбор блюд был практически неограниченный, но жесткий самоконтроль сводил меню фигуристов к минимуму – сок, бульон, кусок мяса, немного овощей. Мила вообще только попробовала мясо и овощи.
Тотчас после обеда все ушли отдыхать. Проснулся Горшков от собственного стона… Когда в номер примчались врачи, стало ясно, что спортсменов отравили. Фигуристов напичкали лекарствами, которые в основном сняли симптомы отравления, но привели их в состояние полной расслабленности. Вялые, безучастные, Мила и Саша впали в полудрему, и утром, в день произвольного танца, они казались тенью самих себя. Но Чайковская была настроена по-боевому: «Ну что, устроим им родео по первому классу?!» А у
