исполненное горя, и каждый вечер, исполненный тоски, мы говорим, как мы счастливы, как прекрасен наш удел и как радостна наша судьба!» — (Она запыхалась, быстро произнося молитву, остановилась, чтобы перевести дыхание, положила руку на сердце и ласково ему улыбнулась.) — Прекрасная молитва, правда? Иногда, когда я ее читаю, у меня даже нос краснеет, потому что мне хочется плакать, такая гордость меня охватывает! Мне тоже надо смеяться в день Шабата! Буду щекотать себя иод мышками, чтобы засмеяться в этом подвале! Прекрасен наш подвал, мрачный и полный гвоздей! Кругом сплошные гвозди! Большие — для больших бед и маленькие — для малых бед. Это мой дядя, торговец, их все вбил! Вырвали ногти — гвоздь. Ухо отрезали — гвоздь. Такое вот времяпрепровождение, да и утешение. Их много, может быть, сто! Мы их вместе посчитаем! А что ты хочешь, надо же как-то развлекать себя, как-то забываться! Хочу сушку, буду грызть ее и бежать к тебе, скользя и хохоча, чтоб тебе страшно стало! Через год или через три! Немцы — страшный, страшный, страшный народ! — вдруг завопила она что есть сил. — Но только мы это понимаем! Звери они, звери, звери! Им нравится убивать! Да, друг мой, они одеты как люди, но они звери! Ты увидишь, что они с нами сделают, увидишь, увидишь! — закричала она, грозя ему пальцем. — Так что трепещи! Это потому, что они ненавидят наш Закон! Они звери, они любят лес, любят скакать в лесу, как настоящие звери, которые прячутся за дерево и вцепляются тебе в затылок, ам! Они не боятся леса, они даже поют в лесу!
У нас две тысячи лет назад были наши пророки! А у них две тысячи лет назад были шлемы с рогами! Это мой великий дядя сказал! У меня горб, но я дочь человеческая! Ну вот, я тебе все рассказала! Ох, скажи мне какие-нибудь прекрасные слова, дай мне надежду! Нет слов? Ну тогда будем смеяться и наслаждаться жизнью! Пожелай мне доброй недели! Покажи, что ты воспитанный человек, пожелай мне в ответ доброй недели, ведь сегодня Святой день! Быстро, доброй недели, — закричала она, вращая сумочкой, расшитой фальшивыми брильянтами.
— Доброй недели, — прошептал он.
— Очень хорошо, и теперь ты обрел благосклонность в моих глазах, они у меня большие и очаровательные, что ни говори. И когда у тебя красивые глаза и ты умеешь следить за лицом, всегда сможешь найти обувь по размеру, даже если ты немного горбата и у тебя нет шеи. Небольшой горб усиливает проницательность! А обувь по размеру — это французское выражение! Я ведь получила образование, как настоящая барышня! С детства французская гувернантка, все благодаря деньгам отца! Самое лучшее воспитание, в богатстве, в парче и бархате! Никаких денег не жалели, чтобы сделать из меня совершенную молодую особу и, впоследствии, образцовую супругу, с легкостью изъясняющуюся на языке Расина! Я все знаю, дорогой мой! Вот ты знаешь, что кошки царапаются острыми усиками? Нет, не знаешь! Лгать бесполезно! Да, дорогой, ты произнес несколько французских слов, пока лежал без сознания, и поэтому я говорю на твоем языке и тем самым набиваю себе цену! Пианино, скрипка, гитара — и все взгляды, что бросают искоса, когда на ней играют, — уроки дикции и умение поймать на крючок! Я знаю такие слова! — пропела она, закружившись, так что ее юбка надулась колоколом и открыла ее крепкие кривые мускулистые ножки. — У меня только один маленький недостаток, я иногда могу побежать, крича от страха, и еще, если человек мне симпатичен, я могу наброситься на него и начать целовать, но это ласковая шалость. А еще я люблю грызть хрящики, они мягкие, но упругие. Это тоже шалость. А во всем остальном — верх элегантности! Ах, милый мой друг, если бы ты видел меня в моем утреннем пеньюаре, розовом, опушенном мехом обезьяны, и в шлепанцах такого же цвета с отделкой из лебединого пуха. Видел бы ты меня в боа из перьев или в летнем наряде с соломенной шляпкой, надвинутой на глаза, с приличнейшим накладным воротничком и прочими маленькими прелестными штучками! Колечко и сейчас в изящном ушке! А если бы ты услышал, как я пою о безумном счастье и нежных обещаниях!
Она поправила небесно-голубую ленту на волосах, пригладила брови, вспрыгнула на табуретку и, уперев руку в бок, пропела со вздохами и улыбками настоящей певицы: «Зачем, зачем не веришь счастью — / Ведь я люблю? /Зачем же злишься ты так часто — /Ведь я люблю?». Это так, просто чтобы ты мог составить впечатление, — улыбнулась она, слезая с табуретки. — Что ты об этом думаешь? — (В тишине она с хрустом сгрызла леденец, который достала из сумки.) — Не хочешь отвечать? Ну и на здоровье! Мои замечательные крупные зубы я чищу заостренной спичкой, мои духи — «Reve de Paris». Ведь что ни говори, в духах главная прелесть женщины! «В день безумный сердца полюбили друг друга…» — пропела она, царственно опустив глаза. — Кстати, тот мой дядя, великий, он как-то вышел из дому, невзирая на опасность, по каким-то религиозным вопросам, ты ведь не можешь себе представить, как велик наш Господь, а это так просто. Трудно себе представить, но, когда я посмотрела в щелку, я увидела, что эти животные вырывают ему бороду! Они ржали тупо и надменно, но мой дядя, духовное лицо, глядел на них прямо и гордо, как король. Ох, как я им горжусь! А они еще любят вырывать ногти! Таковы немцы. Слушай, человек, ты отныне будешь моим главным развлечением, потому что я люблю говорить на разных языках и сейчас я скучаю взаперти, когда мои дядья уходят по подземным путям в другие подвалы в поисках пропитания, за необходимыми драгоценностями и для изучения Торы! Они конечно же необходимы! Их можно спрятать! Их можно вынести! Два дядюшки, один по духовной части, другой по коммерческой! Я обожаю болтать, и моя речь пронизана умом! Охотно произношу французские слова! — Она опять крутанулась, взметнув подол желтого платья. — Вот такая я, милый человек, непокорная и проницательная, с одного взгляда могу определить, что думает мой собеседник, еще я образованна и говорю на многих языках, с отличным прононсом, чтобы, если что, легко пересекать границы! Но как ты безрассуден, зачем же ты вышел на улицу в еврейской одежде, в длинном сюртуке, с филактериями! Вот и правильно, что эти звери тебя поймали и порезали тебе грудь! Хороший урок! — Она пуще прежнего замахала веером. — Не знаешь ли ты, что сыны избранного народа должны прятаться и таиться из-за тех зверей, что наверху? В этом Берлине все шиворот-навыворот, дорогой мой! Люди в клетках, звери на воле! О, французские слова — столько, сколько захочу! Все правила грамматики, согласование прилагательных! А ты, кстати, не знаешь, маршируя, они поют, что счастливы, когда кровь евреев брызжет под их ножами. Wennjudenblut unter'm Messer spritzt! Брызжет, брызжет! Видишь, сколько я знаю французских слов! Между моими плечами и головой кое-чего не хватает, это правда, но они, с их голубыми глазами и их маршами, они нас всех поубивают, это сказал мой великий дядюшка! Они одеваются как люди, но они любят убивать, это их счастье, и их радует вид крови, но мы-то, мы человечны! Хвала нашему учителю Моисею! Скажи ты тоже, что хвала! Скажи, а не то укушу! Ох, я сейчас умру от смеха! Это я тебя просто пугаю! Да, дорогой мой, они нас поубивают всех до одного! Но в ожидании этого мы еще живы, мы дышим, мы хорошо спрятались, и я так люблю жить, так люблю болтать! Здесь живет мой отец, а в этом сундуке эпохи Возрождения лежит ухо, которое отрезали эти звери, просто чтобы поразвлечься, выкрикивая «Хайль» и имя этого своего диктатора, который все время лает! Это ухо принадлежит моей дорогой мамочке! Я торжественно законсервировала его в водке, оно лежит вместе со всем моим приданым, триста шестьдесят предметов, лучшее качество! А иногда я целую бокал, если хочу понравиться! — Она изобразила звук поцелуя. — А иногда я встряхиваю бокал, и ухо как будто оживает! Я тебе как-нибудь его покажу, когда буду тебе больше доверять! Вот так, мой друг, дорогого стоит принадлежать к избранному народу! Да, необходимы, необходимы, потому что мы с их помощью можем покупать себе сообщников из числа зверей и еще немного жить! Давай, болтай тоже! Ведь они же тебя не убили! — Она порылась в желтом кошельке, висящем на поясе, достала зеркальце и протянула ему. — Посмотри! Весь в крови! И, кстати, крови не так-то много! Но я удаляюсь, это разумнее! — Она доверительно наклонилась. — Один раз я пошла в полночь по своим делам и с тех пор шея моя вошла в плечи! Никогда никуда не надо ходить в полночь, потому что это час Злых людей, которые сломают вам шею! Да и ладно, ум заменит мне все! Ох, как я рада! У меня есть компания, и я могу говорить столько, сколько захочу! Ты знаешь, на самом деле сегодня не Шабат, но в нашей ситуации, старой, как мир, можно и соврать. — Снова она наклонилась к нему. — Это моя мама сделала меня такой маленькой, из мести!
Она схватила гитару, которая стояла неподалеку, ударила по струнам, заиграла быстрым перебором, улыбаясь иногда во весь рот и иногда бросая на него лукавые взгляды, потом положила гитару на место и пуще прежнего замахала веером.
— По сути дела, я о тебе ничего не знаю, и я проявляю неслыханную доброту, говоря с тобой так, с открытым сердцем, но скрывая при этом то, что надо. Я не знаю, откуда ты прибыл, как ты на самом деле выглядишь. Соответственно, скажи свою фамилию, быстро! Иначе я не знаю, что сделаю! Давай, вперед, твое имя на иврите! — закричала она, топая ногой в сатиновой туфельке. — Пожалуйста, представься по всем правилам! Фамилию, быстро! Карлики ведь ужасны, бойся их укусов!
— Солаль, — произнес он и поднес руку к окровавленному лбу.
