надеюсь.
— Нет, дурных вестей не было. — (Молчание.) — Мне сообщили, что через несколько дней мне нанесут визит.
— Ах, ну ладно-ладно, тем лучше, потому что я подумала, что это может быть какая-то неприятная оказия, из-за которой вернется месье Адриан, и что вас это огорчило, поскольку вы уехали страшно быстро. А визит нанесет дама?
— Нет.
— Тогда, может быть, месье?
— Это друг месье. И мой, собственно говоря, тоже.
— Ах, ну да, конечно, — продолжала Мариэтта, не переставая при этом тщательно подметать. — Жаль, что месье Адриан в отъезде, он тоже с удовольствием повидал бы своего друга. Ну, вы его примете вместо месье и сами развеетесь. Друг вашего мужа — всегда приятно, очень даже мило. Да и видно, что вы довольны.
— Да, в общем-то. Я его давно не видела и буду рада с ним повидаться, даже очень рада, должна сказать. Мне он очень симпатичен.
— Ну конечно, в жизни нужна симпатия. Природа требует. Симпатия составляет прелесть жизни. И вообще, у вас будет чем заняться, все лучше, чем в постели лежать и думки думать. Жаль, что месье Адриан в отъезде. Ну, я все подготовлю как нельзя лучше, вы увидите.
— Спасибо, Мариэтта. Я бы хотела, чтобы все было безупречно. А кстати, на обратной дороге я зашла к Женте. Его рабочие побелят потолки и покрасят деревянные панели.
— Везде?
— Нет, только в коридоре и в моей маленькой гостиной.
— То есть самое главное. Но скажите, мадам Ариадна, может быть, побелить еще в вашей комнате, это бы не помешало, вам не кажется? Эти красильщики мне весь пол испачкают. Я буду начеку, чтобы, как только они уйдут, приняться за уборку и навести безупречную чистоту. А этот месье хорош собой?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Да так просто, хочется знать, я и без того рада его видеть, все какое-то разнообразие, было бы еще лучше, если бы он был красив, мне это нравится.
— Он очень даже ничего, — улыбнулась Ариадна. — И в первую очередь он образован и воспитан. Мне приятно болтать с ним.
— Ну уж конечно, приятно побеседовать, особенно когда кто-то тебе куда как симпатичен. Я так считаю, нужно брать от жизни все, потому что потом постареешь, и конец, а я вот, когда болела, сказала одной славной сестре в больнице, чтоб шарахнула меня графином по голове, и все тогда кончится, и наплевать мне, даже если не похоронят. Да пусть хоть в мусор выбросят, если им так хочется! Я уж лучше потрачу свои денежки на какое-нибудь удовольствие, на кино там или на вишневое пирожное с фисташками, а не на то, чтоб мне купили ящик, а я даже и знать-то не буду, что внутри лежу. — Она мощно пристукнула метлой. — Да, вперед, выметите меня в мусор, сметите с лестниц эту Мариэтту, киньте в сточную канаву эту Мариэтту! А что делает этот ваш господин? Чиновник?
— Он — один из директоров Лиги Наций, — сказала Ариадна, изобразив зевок.
— Ну конечно! Его-то надо обиходить. Значит, начальник месье Адриана. Еще один повод здесь как-то обновить побелку перед его приходом, чтоб все было красиво. Уж месье Адриану-то понравится, что вы его начальника привечали как надо. С начальниками надо налаживать отношения, это точно. А вот и полдень пробило. Я подаю обедать в час?
— Нет, сейчас же, я голодна.
— Это все свежий воздух, хорошо, что вы вышли на улицу. А вы что наденете-то, какой наряд, чтоб в грязь лицом не ударить, когда этот месье придет, ежели учесть, что он такая большая шишка?
— Не знаю, не знаю, я пока быстро приму ванну, а вы накрывайте на стол, я умираю с голоду, — сказала Ариадна, крутанулась на каблуках, взметнув подол платья, и вышла, напевая на лестнице во весь голос пасхальный гимн.
Отчего маленькая старушка, задрав юбки (в их карманах, застегнутых на английские булавки, пряталось все ее маленькое состояние), выдала неистовый канкан, напевая, что это только симпатия, симпатия, симпатия. Запрокинув голову и закидывая вверх жирные ножки на манер ученой лошади, она долго плясала и пела, пока наверху та, безумная от любви, лежа в ванне, вновь и вновь горланила торжественную песнь Баха, провозглашая явление божественного царя.
Безнадежно глупые, утомленно-сексуальные, царственной походкой — живот вперед, взгляд устремлен в заоблачные высоты — девушки-манекенщицы в последний раз прошли по подиуму под суровым оком маленького великого кутюрье, а он, грациозно обернувшись, улыбнулся клиентке.
— Ну, что ж, дорогая мадам, я полагаю, мы пришли к согласию по всем пунктам. — (Она опустила глаза: неприятно резануло слух это «дорогая мадам».) — Сегодня у нас четырнадцатое. Таким образом, первая примерка будет в пятницу, семнадцатого, а вторая в среду, двадцать второго, и все будет готово двадцать пятого, самое позднее в одиннадцать часов. Мы немного ограничены во времени, но постараемся, ведь мы так счастливы угодить вам. Модели, которые вы выбрали, совершенно в вашем стиле, очень выразительные, вам все это необыкновенно пойдет. Честь имею, дорогая мадам.
Крайне довольный собой, надушенный и румяный Волькмаар поклонился и удалился, виляя ляжками, оставив все заботы о задатке своей главной продавщице. Мадам Хлоя, платиновая блондинка с устрашающим подбородком, деликатно поинтересовалась на эту тему. Ариадна покраснела и промямлила, что она как-то не подумала, а банки, вероятно, уже закрыты.
— Вообще говоря, мадам, банки закрыты уже с пяти часов, — сказала продавщица печально, но назидательно, с почти неуловимым оттенком упрека.
— О, как неудобно, что же делать? — виновато спросила несчастная, но Хлоя в это время уже встретилась глазами с толстячком, который незаметно подал знак, что клиентке можно доверять: вид у нее честный и наивный.
— Ну, время терпит, мадам, — сказала продавщица. — Договоримся на завтрашнее утро, — протянула она, будто обращаясь к младенцу. — Наш торговый дом открывается в девять часов. До свидания, мадам. Не беспокойтесь, я закрою.
Ариадна, опустив голову, вышла на улицу, перебирая мысленно покупки. Значит, два вечерних платья, одно из белого крепа, очень простое и расшитое золотом, модель «Юнона», как сказал Волькмаар, очень шикарное, высший класс. И еще два костюмчика, из полотна, белый с пиджачком типа спенсер и голубой с широким довольно-таки кардиганом, перламутровыми пуговицами, рукавами три четверти и жилетными карманами. Просто душка этот кардиган (она улыбнулась душке). Совершенно неотразимый и тот светло-серый фланелевый костюмчик, классический силуэт, очень стильный, с накладными карманами и английским воротником. Она в нем замечательно себя чувствовала. Модель «Кембридж», так сказала кретинка, на которой, кстати, он вполне неплохо смотрелся.
— Да, мой господин, я вам понравлюсь в этом «Кембридже».
Она остановилась, поняв внезапно, что расшитое золотом платье слишком декольтировано. У рыженькой манекенщицы, которая его показывала, грудь была открыта на три четверти, а когда девушка поворачивалась, одна грудь чуть не выскочила наружу. Она задумчиво брела вперед, понурив голову. Возле озера вновь остановилась, как громом пораженная: еще промах, да какой! Всего две примерки — это же просто безумие! Платье никогда хорошо не сидит на второй примерке!
— А еще безумие — согласиться, что заказы будут готовы только двадцать пятого, в этот день возвращается Соль, всяких недоделок всегда полно, и не останется времени ничего исправить. Если учесть, что я заберу их в субботу до полудня, останется только вторая половина дня, чтобы справиться с катастрофой, и еще неизвестно, открыты ли они в субботу после обеда, в любом случае они будут работать кое-как, и я получу сплошной ужас, и мне нечего будет надеть, когда он приедет, только всякое старье. И все это потому, что я робею перед этим жирным поросенком и его Хлоей. Да, точно, я всегда робею перед вульгарными людьми. И они оба так много говорили специально, чтобы меня запутать, и я на все отвечала «да», просто чтобы со всем этим покончить, чтобы уйти, чтобы не слышать больше «дорогая мадам». В глубине души я трусиха, совсем не приспособлена к жизни. Нет-нет, надо действовать, надо вернуться
