подурнеть от долгого ожидания.
— Этот свет никуда не годится. Слишком яркий. Это все из-за белого абажура. Я уже немного покраснела. Когда он войдет, будет еще хуже, что-то в духе савойской вдовы после дружеской пирушки.
Она вышла и вернулась с красным платком, которым обернула абажур. Взобравшись на кресло, оглядела все вокруг: гора с плеч. Теперь свет был правильным, таинственным и приглушенным. Снова усевшись в кресло, она посмотрела в зеркало и залюбовалась собой. При новом освещении лицо перестало казаться красным, оно стало чистым и бледным, как высеченным из нефрита. Да, очень хорошо, таинственный полумрак, Леонардо да Винчи. Без двадцати девять. Через двадцать минут, прошептала она, от волнения у нее перехватило горло. Не может этот тип, что ли, прийти пораньше? Она так прекрасна сейчас. Выкурить сигарету, чтобы успокоиться? Нет, зубы могут потемнеть. И потом, для поцелуев-плодов не рекомендуется пахнуть табаком. Кстати, когда он позвонит в дверь, нужно быстро съесть одну-две виноградинки, прежде чем идти открывать, одну или две, чтобы во рту был душистый привкус, поскольку будут глубоководные поцелуи.
— И даже когда он будет здесь, попытаться тайком съедать время от времени одну-две виноградинки, чтобы он не заметил, или же открыто, якобы в рассеянности, а на самом деле, чтобы возобновить ощущение свежести. Мелочная затея, конечно, ну и что, я в конце концов женщина, я реалистка, ведь необходимо, чтобы он получил удовольствие, и незачем вдаваться в подробности. Сейчас у меня немного сухо во рту, потому что я волнуюсь. Свежесть винограда он примет за мою естественную невероятную свежесть. Такова жизнь, за всем приходится следить.
А если все сигаретные пачки закрыты, то похоже на магазин. Все открыты — тоже слишком, значит, нужно открыть только две, это самый подходящий вариант, по крайней мере, не выглядит угодливо. Вот, да, точно, очень хорошо, так естественней и как-то интимней. А вот еще важная проблема. Как принять его, когда он придет? Ждать на пороге, у выхода? Нет, это слишком услужливо, будто я горничная. Подождать, пока он позвонит в дверь, и пойти открывать? Да, но что дальше? Она встала и в который раз направилась к зеркалу, протянула к нему руку со светской улыбкой.
— Добрый вечер, как поживаете? — спросила она самым аристократическим тоном, с самым изысканным тембром.
Нет, получается эдакая энергичная вожатая скаутов. И потом «как поживаете» как-то непоэтично. А что, если сказать ему просто «добрый вечер» протянув «веечер», в нежной, наивной манере, чуть сладострастно? Добрый вечер, попробовала она еще раз. Или лучше молча протянуть к нему руки с невыразимым чувством и пасть ему на грудь раненой птицей? Может быть, так. Но очевидно, что преимущество начала «Добрый вечер. Как поживаете?» — именно трогательный контраст между светским тоном вопроса и этим падением на грудь, сопровождаемым жадным поцелуем, пока действует виноград.
— Нет, это неженственно. Нужно подождать, пока он проявит инициативу.
Она намочила палец, потерла воображаемое пятнышко на левой сандалии, затем проинспектировала ноздри, глядя в ручное зеркальце, проверила, достаточно ли соблазнительно они трепещут, затем переложила дюжину волосков на правую сторону. Определенно этот свет слишком тусклый, он ее толком не разглядит. Такое освещение — слишком красное, слишком мутное, оно убивает краски и рождает экивоки. А все потому, что она сложила вдвое шелковый платок, которым обернула абажур. Надо обернуть в один слой. Встав на табуретку, она сделала как нужно. Вот теперь освещение правильное, а не в стиле притона, где пляшут пьяные матросы.
Без девяти девять. Она расположила покрасивее несколько роз, вытащила одну привядшую, спрятала ее в ящик стола. Затем поставила букет в другое место, а еще один, стоящий слишком близко к софе, переместила подальше, чтобы ваза не разбилась ненароком. Без семи девять. Она сжевала две виноградины, облизала губы. Готова.
Осталось шесть минут. Она о чем-то подумала недавно, но о чем? Ах, да, не стоит привлекать внимание к новому ковру, чтобы не создавать впечатления, что она ради него из кожи вон лезла. Ему должно все показаться просто великолепным, но он не должен знать, почему так. И тогда она не уронит своего достоинства в его глазах. Если он заметит новый ковер, нужно изобразить рассеянную задумчивость. Вам нравится? Да, он неплох.
Проклятье, все пачки сигарет — полные. Он поймет, что она купила их специально для него. Неприятно показаться такой… obvyously в своих мелких заботах о нем. Она ополовинила все пачки. Куда деть эти сигареты? Ах, уже без четырех девять, он может прийти с минуты на минуту! Она бросила сигареты под софу. Нет, не годится, если он сядет в кресло, то увидит их! Она задрала платье, чтобы не помять, встала на колени, собрала одну за другой все сигареты. Выкинуть их в сад? Нет, если вдруг он все- таки захочет погулять с ней в саду, то увидит их. Спрятать наверху! Внезапно ощутив холод, она поняла, что забыла надеть трусики, и устремилась к лестнице, держа в обеих руках сигареты. Идиотка, вечно она забывает про слипы! Отныне она повесит в своей комнате на двери табличку со словом «слипы» и вопросительным знаком.
Прибежав на второй этаж, она вздрогнула, сердце забилось, кровь прилила к лицу. Звонок в дверь! Она бросила сигареты в ванну, помчалась в комнату, схватила трусики, потеряла время на замечание о том, что теряет время. Что поделаешь, обойдемся без слипов.
На площадке первого этажа она обернулась, встала на цыпочки, чтобы взглянуть в зеркало, висевшее в ванной. Ох уж, этот нос, нашел время заблестеть! Куда делась пудра? Что поделаешь, придется тальком! Она потерла нос, поняла, что превратилась в клоуна, схватила салфетку, смахнула тальк, а тем временем в дверь снова позвонили. Закричать, что она уже идет открывать? Нет, вся магия пропадет.
Она скатилась по лестнице, заметила, что у нее в руке розовые трусики, заскочила в гостиную, чтобы спрятать их в книжный шкаф за том Спинозы. Несмотря на настойчивое треньканье звонка, последний раз посмотрела в зеркало, призывая себя успокоиться и дать объективную оценку своей внешности. Катастрофы нет, она вполне прилично выглядит.
— Вот и все. Иду, — прошептала она.
Хорошо, что звонок звонит, это значит — он не ушел. Не чуя под собой ног, она пошла открывать дверь в чудо, распахнула ее с божественной улыбкой, отшатнулась. С сумкой в руке и толстой тростью под мышкой перед ней предстал ее муж, Адриан Дэм, — круглая бородка, роговая оправа очков и добрая улыбка.
Тем же самым вечером, сидя прямо на траве посреди луга неподалеку от виллы Дэмов, Проглот, Соломон и Маттатиас в молчании глядели на Михаэля, а тот, привалившись к стогу сена и поджав под себя ногу, весь обвешанный серебряными патронташами и прочими украшениями, величественно и томно курил кальян; вода булькала, угольки трещали под шапкой золотистого табака. Устав ждать, Проглот вновь взял слово.
— Ну же, Михаэль, о, вредоносный человек и палач наших душ, о монстр и порождение Левиафана, о, тайный отец ста одного побочного дитяти, когда ж ты наконец заговоришь и расскажешь-таки, зачем мы явились сюда, на эту занудную природу, к этому костру? Ты думаешь себе, что мы долго сможем выдержать такую участь, пока ты тут куришь с закрытыми глазами, как какой-нибудь султан? Давай, кончай свое английское молчание, объясни, в чем дело! Что за секретная миссия, и что за заговор ты учинил, и что мы делаем здесь в десять с четвертью по вечернему времени, при свете полной луны, и к чему здесь два этих белых и опасных коня, привязанных тобой к древу без малейших объяснений?
— И зачем держать здесь эту движущуюся коробку внутреннего сгорания, которая ездит сама, но обходится дорого и с каждой минутой все дороже? — спросил Маттатиас, указывая своим блестящим крюком в сторону такси, ожидающего на дороге с потушенными фарами. — Что за неслыханное безумие — приказать своему человеку, то есть вознице, ждать нас здесь? У нас что, ног нет? Во всяком случае, чтоб вы знали, я не намерен участвовать, даже в самой-таки ничтожной степени, в расплате за это злостное злоупотребление, которое неумолимо приближается, в швейцарских, притом, деньгах.
— Давай, Михаэль, открывай свою пасть, рассказывай нам свой секрет, — взмолился Проглот.
— Да, объясни, дорогой Михаэль, ведь мы страдаем от неведения! — попросил Соломон.
Михаэль прикрыл глаза в знак отрицания, вновь открыл их, добавил в свою водяную трубку горящих
