'От мести Горгонских лоосок пришлось бежать в Месхитополь. На арену путь заказан и тут Андрей находит виллу с деньгами. Настроились решительно. Ему деньги позарез из-за бабы, а у Леона мечта - руку вырастить. Пришлось брать руководство на себя…'
Он выдал почти истинную историю ограбления, только без казни, убийства мага и со словами 'вычистили дочиста'.
'От такого количества золота растерялись и тут Андрей вспоминает о плато Шаманов, что продается в Тире и никому неинтересно откуда деньги. Мы изначально и не собирались туда соваться, хотели спрятать где-нибудь в другом месте, а тут удача - пятно оказалось рядом, лучше места не придумаешь. Я бывал в Альганском пятне, представлял - вполне можно выжить, если вглубь не забираться. С моим умением и магией Андрея тем более. Так и сделали. Ничего особенного не случилось. Я пару орлов подстрелил, змей Воронок потоптал, и спрятали деньги под корнями куста. Отличное место. Ох, как он извивался! Хорошо хоть медленно', - Чик наслушался от Андрея описания походов в Каганские пятна, - 'вымотались вдвоем. Грацию он за границей оставил'.
Озгул подосадовал, что забыл дать задание Адыгею побеседовать с наблюдателями о движении в пятне. Зациклился на личностях и совсем упустил эту элементарную проверку. Может сам догадается, но вряд ли.
'Хвала Френому, каганов не встретили - магию совсем не применяли, обошлось. А то, говорят, слетаются на Силу. Кстати, альганы меньше. Но там зверья ни в пример больше. Звездную тропу? Да, как и все остальные: забежал - выбежал. Тебе ли не знать, Боргул! Андрей снял координаты и пошли назад. Одного борка оставили на прокорм хищникам. Удачно'.
'Хм, почему уверен, что он таскать начнет? Здесь, Озгул, больше личное. Я командиром был, и сам их в степь отправил, прикрывать остался. Да и Воронка могли пристрелить, пожалел. Как и их. Ответственность, понимаешь это слово?'
- Уймись, Боргул, - серьезно сказал Озгул на возмущенное: 'Да как ты смеешь!'. Разбередил этот сволочной этруск душу, напомнил сказания Альгин. Поступил бы он так же? Вряд ли.
'А ведь правду говорит. Ишь, герой нашелся! А общее золото - сдал!', - эта мысль успокоила.
'Давно это началось. Грация, его любовница, на меня глаз положила. Он ревновал. А мне она даром не нужна! Но у него свои думки, да и она любит пожить весело. Потому и уверен, что их знаю. Леон еще мог остановить, но пошел к Кагантопольским лекарям, они лучшие. Какой из однорукого помощник? Да и не смог удержаться - бакалавр-Исцеляющий рядом'.
- Почему золото сдал? Так я говорил уже, - потрогал цепь на шее, - Жалко - ужасно, но жизнь подданных, да, я их так для себя определил, дороже. А Андрей, дурак, обязательно в пятно сунется и мало ли. Один, без магии - он никто, каганы сбегутся. А так придет разок - пусто. Ничего, переживут. А когда поклялся, моя слабость, согласен, но и тебе такую боль не пожелаю, - Боргул на эти слова довольно улыбнулся, Озгул оставался невозмутим, - за свою душу серьезно боюсь. Не хочу к Тартару навеки. Хвала Френому, сказал 'без малого' сорок талантов, но сколько он посчитает этого 'без малого' - не знаю. Как на иголках сижу. Жрецы говорят, он капризен.
Говорил много, день длинный. Озгулу пленник нравился все больше и больше. Эмоционально. И моральным принципам отчаянно завидовал, но даже себе боялся в этом признаться. Все чаще во время долгой исповеди этруска перед внутренним взором возникала счастливая Альгин. Такой, какой была во времена его детства. Потому и хмурился. А здраво рассуждая, сильно смущала 'ночного князя' такая откровенность, прямо как перед смертью. Он поверил в рассказы пленника практически полностью.
'А ведь он не надеется в живых остаться! Ловушка? Вряд ли. Пятно само по себе ловушка. Он уверен, я его убью. И он прав! Рахмона с Чингизом не прощу, и ко мне не пойдет, слишком гордый, да и мне моралисты не нужны. Избави меня Предки от героев! Нарушит клятву? Сильно сомневаюсь. Для них попасть к Тартару то же, что для нас в пласт 'небытия' на вечные муки. Избавьте Предки мою душу от такого! На всякий случай окружу надежной защитой. Решено. Подожду еще слов Адыгея. Почему он так долго!', - Озгул рассуждал, а 'волки' готовили ночной лагерь буквально в полстадии от границы.
Большое багровое солнце виднелось над горизонтом своим самым верхним краешком. Туч не было. Завтра обещался ясный день.
Пятно появилось ранним вечером и порадовало Чика уже знакомой чуждостью. Более зеленая чужая трава на многочисленных островках между гладкими камнями, густые ярко-зеленые кусты. Камни на горизонте переходили в огромные валуны, а с приближением к границе в голубой дымке появились невысокие желто-красные горы - кладезь алхимических минералов, почти чистого железа и других ценнейших металлов. Валуны стали еще огромней и если иметь хорошее воображение, то напоминали шахматное поле. Темные глыбы - светлые гладкие камни. Ни одной трещинки, ни одного околыша, будто эрозия над ними не властна, а на широких стыках - зелень. Расползающееся шахматное поле. В высоте парили трое больших, даже смотря с земли, орлов. Точнее, очень похожих на них хищных птиц размером раза в четыре-пять больше, но люди звали их так же - орлами.
Душа Чика рвалась туда, в эту ставшую такой родной чуждость, но метрах в ста от границы его снова скрутили ремнями и оставили лежать на суконной подстилке. Правда, теперь накрыли тем же самым теплым сукном.
Как только солнце зашло за горизонт, Чика парализовала боль от цепи.
'Вот и проклюнулся амулет Бозгула. Ну, сволочь, погоди!'
Продолжалась она минут пять, показавшиеся часом.
'Так, вспышки Силы не было', - продолжил рассуждать, когда боль схлынула, - 'значит, связь. Интересно, что Озгулу сообщили из Кагантополя? Вроде не должно расходиться с моим романом. Вот я выдал - точно принц в бегах! Чего гадать, поживем - увидим!', - с этой мыслью и заснул.
Устал за целый день от говорения, аж горло заболело. А воды выпил с полведра, если не больше. Хакан, а теперь только он один следил за пленником, узучил завязки его штанов, как своих собственных. Руки так и оставались связанными сзади, лишь чуть расслабленными. На ночь ремни подтянули.
Рассказ Адыгея в целом не отличался от рассказанного Русом. Баба строила глазки, молодой горячился, Чик (так они называли Руса между собой, что логично. Рус Четвертый, сокращенное от числительного - Чик) гасил конфликты миром. Он был главным и его не боялись, а уважали. Держался непринужденно, с достоинством. Баба ошалела от избытка внимания, купалась в нем. Поддерживала своего, горячего, а на Чика часто морщилась. Ни дать, ни взять - отвергнутая любовница. Маг - ученик, но с огромным потенциалом, силы много. На счет умения все расспрошенные маги сильно сомневались, слишком молод.
'Молодец, Адыгей! Это со сколькими ему пришлось выпить и поговорить по душам! Потом собрать в кучу и рассортировать разные мнения. А ведь он еще и сам молодой', - Озгул мысленно похвалил умного наводчика.
Задержка со связью объяснялась просто: та смена разведчиков и наблюдателей вернулась только вечером. Еще повезло, уходили на трое суток. Адыгей попытался выяснить по поводу пересечения границ, но наблюдатели настораживались и он отступал. Это, оказывается, государственная тайна!
'Вот это да! Сколько раз ходил в пятно и не знал!', - удивился Озгул, - 'надо будет подкупить нескольких наблюдателей, иногда и эта информация может пригодиться. Только сам займусь, лично'. Адыгея поблагодарил и оставил ждать в городе. Разрешил связаться, если вдруг появятся интересные сведения, но сильно не светиться. Взял смышленого парня на заметку и лег спать.
С рассвета началась боевая суета. В пятно пойдут два десятка самых опытных, один десяток останется на границе.
К связанному Чику подошли Озгул и неразлучный с ним Боргул.
- Хакан, развяжи ему ноги, - приказание исполнилось, Чик с ругательствами размял затекшие конечности, как обычно попросил развязать и руки, но Озгул выдал другой приказ, - Хакан, кликни еще троих.
Когда подошли еще три 'волка', спокойно сказал:
- Выверните ему руки.
Чика повалили на живот, подняли связанный руки и словно вздернули на дыбе: с хрустом опустили руки на землю над головой. Как ни растянуты были связки и мышцы тренировками, такого выворачивания не выдержали - плечи выскочили из суставов, связки с мышцами растянулись, многие порвались. Он не был
