улыбался:
– Всё это прекрасно. Но, собственно, кого вы собираетесь спасать?
– То есть как? – не понял изобретатель.
– Если ваш спасающийся выпрыгнет из самолёта, то ему уже незачем будет спасаться!
– Почему?
– Потому, что у него от толчка оторвутся ноги.
– ??!!
– Да-с, ноги…
А ведь Кованько был ещё не худшим. Он сам поднимался в воздух на привязных шарах, в 1909 году совершил свободный полет на аэростате, в авиации служил его сын.
Белоэмигранты в Париже издевались над «невежественными московскими комиссарами», взявшимися управлять Россией, но вот документально зафиксированное мнение «просвещённого» царского шефа Российских воздушных сил великого князя Александра Михайловича: «Парашют в авиации – вещь вообще вредная, так как лётчики при малейшей опасности, грозящей со стороны неприятеля, будут спасаться на парашютах, представляя самолёты гибели».
Вот как «верил» в боевые качества даже лучших русских офицеров один из высших официальных деятелей царской России и ближайший родственник нынешнего «демократического» кандидата на первое место в истории России.
В Советской России по поводу такого мнения даже не посмеялись бы, даже не пожали бы плечами…
12 июля 1935 года над Тушинским аэродромом накрапывал дождь. Однако настроения спортсменов Центрального аэроклуба он не охлаждал. Приехали Сталин и Ворошилов. Начался авиационный показ.
Взлетали планеры и самолёты. Инструкторы Полосухин и Щукин с московским рабочим Коскиным прыгали затяжными прыжками с трёх «У-2», а с двух тяжёлых «ТБ» прыгнули пятьдесят парашютистов.
Лётчик-ас Алексеев веселил публику номером «Первый самостоятельный вылет пилота-ученика». Самолёт в воздухе дёргался, заваливался, на посадке давал сильного «козла» – нелепо прыгал…
Все весело смеялись, а Алексеев уже набирал высоту для демонстрации мастерской посадки с последнего витка многовиткового штопора.
Виток, второй… пятый… И, не выходя из шестого, машина врезается в Москву-реку. Фонтан брызг, и полное молчание зрителей.
Со старта срывается санитарная машина, через пару минут возвращается к группе во главе со Сталиным. И из неё вылезает… мокрый, с забинтованной головой, сконфуженный Алексеев:
– Товарищ народный комиссар обороны, лётчик Алексеев потерпел аварию.
– Причина?
– Дождь, мокро, в последний момент сапог соскользнул с педали.
Может, конечно, Алексеев и просто ошибся в увлечении, да как тут ругать его? Ворошилов, однако, деланно хмурится, но тут к неудачнику широко шагает Сталин и пожимает ему руку. Потом молча обнимает.
И снова самолёты уходят в воздух…
Пустяк? Нет – стиль Сталина. Невольную ошибку, особенно
И уж тем более нельзя простить вредительство и саботаж
А вот ещё такая деталь…
Американский профессор Лорен Грэхэм в 80-х годах ХХ века возмущался тем, что когда в конце 20-х годов Сталин начал проводить политику ускоренной индустриализации, он якобы «совершенно игнорировал» при этом вопросы здравоохранения и «счёл специалистов по общественной гигиене опасными оппонентами».
Надо полагать, что лишь по недосмотру Сталин не счёл здесь опасным оппонентом также Корнея Чуковского с его «Мойдодыром», а заодно – и Владимира Маяковского. Ведь в своём «Рассказе о людях Кузнецкстроя» Маяковский прямо писал: «Под старою телегою рабочие лежат./Сидят в грязи рабочие, сидят, лучину жгут./Свела промозглость корчею – неважный мокр уют,/сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют».
Какая уж тут гигиена – сплошная антисанитария…
Однако Грэхэм не видел дальше собственной злобы на Сталина. А вот что увидел в год «московских процессов», в год 1937-й, видный американский историк медицины Генри Зигерист:
«В Советском Союзе сегодня начинается новая эпоха в истории медицины. Всё, что было достигнуто в медицине за предыдущие пять тысячелетий, составляет лишь первую стадию, стадию лечебной медицины. Новая эра, эра профилактической медицины, берёт своё начало в Советском Союзе».
Вот так!
И, конечно, Зигерист был прав. В царской России в 1913 году было 9 (девять) женских консультаций и детских поликлиник. А в СССР в 1940 году – почти
В Москве 1913 года каждый год умирало 22 москвича из тысячи, а в 1931 году – менее 13.
Вот ради этого и сидели в грязи рабочие Кузнецкстроя, вслед за которыми Маяковский повторил: «Через четыре года здесь будет город-сад»…
Он ведь впоследствии и вырос.
Большое действительно лучше видится «на расстояньи». Однако даже на расстоянии надо уметь видеть. Ленин половину сознательной жизни до революции прожил в эмиграции. А лучше многих, не покидавших России, её «радетелей» он сумел рассмотреть в русском человеке не только плохого работника, но и
Умел видеть большое и Наполеон. Он никогда не носил косовороток и смазных сапог, но тоже верно оценил русского человека: «Нет лучше русского солдата при
Увы, русским человеком редко руководили
Эпоха Екатерины II была сильна Румянцевым, Потёмкиным, Суворовым, да и сама Екатерина чего-то стоила, если умела ценить таких сотрудников и публично заявляла: «Да посрамит небо всех тех, кто берётся управлять народами, не имея в виду истинного блага государства». На деле Екатерина слишком часто сама отклонялась от этого принципа, но это было всё же мышление, принципиально отличное от воззрений Людовика XIV «Государство – это я» и принципа жизни французской же аристократии времён Людовика XV: «После нас – хоть потоп»…
В первой половине девятнадцатого столетия царская Россия сумела поставить в ряды достойных её народа лидеров лишь Кутузова, графа Мордвинова и плеяду героев «грозы 12-го года»… Но и это были питомцы екатерининского века или их прямые выученики.
Ещё один всплеск
Их же высшие командиры – адмиралы Корнилов, Истомин, Нахимов – погибли
