судьбы. Кузнецов бессознательно впитал в себя дух и метод великого адмиралтейца. Первым русским «адмиралтейцем» после самого Петра можно считать св. Митрофания Воронежского, ревностно помогавшего Петру I в создании флота. Святитель Митрофаний — один из небесных покровителей града святого Петра и русского флота. Ему до 1917 г. в Петербурге были посвящены храмы и 6 престолов. Сейчас ни одного.
К августу 1936 г. судьба приготовила Кузнецову новый крутой разворот. Некто в Кремле, самый наблюдательный тогда человек на Руси и великий, без преувеличения, кадровик решил: прежде, чем возвысить Кузнецова, проверить его в жестких обстоятельствах войны за пределами страны. Одновременно он должен был показать способности дипломата и, по существу, разведчика. Последнее можно назвать высшим качеством мужчины из всех известных достоинств джентльмена. Как говорят сами англичане: «разведка настолько грязное дело, что ею могут заниматься только джентльмены». Однажды эту фразу довелось услышать перед моим выступлением в Военно-дипломатической академии. Произнес ее начальник академии вице-адмирал Кузьмин, в прошлом служивший в Великобритании.
В 1936 г. Кузнецов назначен военно-морским атташе и главным военно-морским советником, а также руководителем советских моряков-добровольцев в Испании. За год боевой службы в Испании Кузнецов удостоен орденов Ленина и Красного Знамени. Редчайшие награды по тем временам.
30 декабря 1937 г. был создан Народный комиссариат Военно-Морского Флота. Сталин спешил. Ему были нужны позарез энергичные и умные люди, обязательно недвусмысленные, во все сферы жизни страны и, прежде всего на командные высоты в наркоматы. Так сразу за Кузнецовым возвысился Жуков и ряд наркомов. Кузнецов отзывается из Испании и назначается 15 августа 1937 г. заместителем командующего Тихоокеанским флотом. Ему 34 года. Каждый вызов в Москву, начиная с командировки в Испанию, а затем на два стремительных назначения на Тихий океан, Кузнецов мысленно надевал чистую рубаху и готовился к смерти. Такова была эпоха расстрельного отбора. Его вызовут в Москву в 1939 г. для назначения на должность наркома. Мучительная поездка в неизвестность занимала от недели до десяти дней поездом. Перед отъездом из Владивостока он оставил конверт командующему округом и просил в случае его смерти переслать матери.
Командование Тихоокеанским флотом тоже было испытанием. Сталин теперь испытывал Кузнецова на самом главном для России театре — Тихоокеанском, с его протяженностью, ресурсами и нарождающимися хищными исполинами. С первых лет царствования императора Николая II Сибирь и Тихоокеанский фланг державы стали доминантой русской жизни. С тех пор любой глава России безжалостно проверялся на пригодность к национальному лидерству по его отношению к «крайнему востоку России» по выражению адмирала Невельского, великого подвижника Руси. Враги навязывали с тех пор этому Востоку имя «Дальний».
Невельской же принципиально назвал свой труд «Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России».
Русским Востоком считал этот берег Отечества и современник Невельского и графа Муравьева- Амурского апостол Сибири, будущий святой митрополит Московский Иннокентий (Вениаминов). Его можно вместе с Митрофанием Воронежским отнести к великим русским морским епископам.
В 1938 г., летом, во время боевых действий с японцами у оз. Хасан Кузнецов в ранге командующего Тихоокеанским флотом организует доставку морем в залив Посьетта боеприпасов, снаряжения и вывозит раненых. Туда же он отправляется с маршалом Блюхером к месту боев.
Безопасность рубежей и укрепление границ и флота поглощают все его мысли.
С древних времен на Руси считалось временем воцарения сатаны, когда «не стало звона колокольного». Признаком таких же страшных времен угона в полон и появления нечисти являлось отсутствие на рубежах военно-православной стражи в лице казачества. По отношению к вере и границе узнавался всегда хозяин земли русской. Став командующим, Кузнецов сразу стал созидать на рубежах. Он доказал в Москве, что Владивосток должен вновь стать закрытой военно-морской крепостью, а торговый флот следует перебазировать в порт Находку. Его поддержал Жданов, который курировал в Политбюро силовые ведомства и воспринимался как один из возможных преемников Сталина.
Кузнецов приехал со Ждановым по этой проблеме в Находку. Николай Герасимович напомнил Жданову как сподвижник Невельского, будущий адмирал Бошняк, тогда лейтенант, выйдя на берег одной из лучших гаваней мира невольно воскликнул: «Шапки долой». Гавань в честь главного тогда двигателя Руси к океану Николая I назвали «Императорской».
Кузнецов продолжил здесь дело Петра I и адмирала Невельского, и графа Муравьева-Амурского.
Так начался путь самого великого руководителя Военно-Морского Флота России, за триста лет после ухода Великого Петра, — Николая Кузнецова, — лучшего командира корабля всех морей мира. Флагман Кожанов, называя его в 1935 г. «самым молодым командиром всех морей мира», за этой партийной сдержанностью скрыл, разумеется, под словом «молодым» истинное определение, рвавшееся у флагмана из груди. А именно: самого лучшего командира всех морей мира. Именно так прочли моряки статью флагмана, который получит вскоре свою пайку свинца.
С должности командующего Тихоокеанским флотом Кузнецов назначается народным комиссаром Военно-Морского Флота. Два его предшественника на этом посту, Смирнов и Фриновский, были казнены. В том же 1939 г. на Русском Востоке у Вала Чингисхана взойдет звезда величайшего полководца истории Георгия Жукова. Он разобьет 6-ю армию Японии у р. Халхин-Гол. Пути двух великих сынов России, двух былинных деревенщиков и кремневых характеров не раз пересекутся, высекая искры и радуя недругов. Оба они «падут» жертвой Хрущева.
Но тот же 1939 г. преподнес Кузнецову лучший в его жизни дар — спутницей моряка стала Вера Николаевна Шетохина, женщина верная, возвышенная и мудрая. Поездка по Транссибу из Владивостока в Москву стала для нее чудным свадебным путешествием. Как и святые княгини на Руси, Вера Николаевна через верность и единение в браке утверждает с супругом царское достоинство человека на земле. Пусть они не венчались в церкви и над ними не держали венцов, но тот, кто ведает все, и без обряда прочитал в их сердцах, что свое предназначение на земле они оправдали.
В Испанию уезжал в 1936 г. лучший командир корабля всех морей мира. Теперь же через три года покидал берег океана с Русского Востока флотоводец, которому суждено стать лучшим морским министром за триста лет.
Бог одарил Николая Кузнецова крепкими родовыми корнями и родичами с сильными, самостоятельными характерами. Один брат матери — крепкий балтийский матрос, брат отца — владелец буксирного парохода, другой дядя по отцу, тоже моряк, участник русско-японской войны, а позже матрос в охране русского посольства в Берлине. Деревня родная Медведки, в пойме Северной Двины с заливными лугами. Лучшим временем в году для мальчишек была пора сенокоса. И не для одних ребят. К сенокосу, как к празднику, готовились и стар, и млад. Женщины пекли пироги. Девушки готовили лучшие платья, парни гармошки. Через Северную Двину переправлялись на просторных карбасах, куда вместе с пожитками заводили и лошадей с телегами. В лугах звенели косы. Девушки ворошили сено. Мужчины косили. Мальчишки возили сено. Песни не смолкали над полями. В ночном с мальчишками оставались старики. Их рассказы у костра о преданиях родного края были едва ли не главными и сокровенными «университетами» на всю жизнь. Кузнецов вспоминал: «Особенно интересны были сказы о Северной Двине, о Тотьме с ее храмами на берегах Сухоны, похожими на корабли с колокольнями — мачтами, плывущими по реке».
Отсюда артели промысловиков ходили до Колымы и Аляски. Русский Север выдвигал веками духовных подвижников и предпринимателей мирового масштаба. Передовщики, как называли вожаков промысловых артелей, от родного дома добирались до Колымы целый год. После соболиного промысла еще год возвращались к семьям своим и возвращались часто людьми состоятельными. Из прибыли покупали наряды женам и дочерям, рубили себе родовые высокие избы осадной архитектуры, возводили обетные храмы. Артели придерживались суровых неписанных правил. Соблюдали сухой закон. Верны были отеческому благочестию. В поступках, в корабельном деле, в охоте, во всем придерживались крупного стиля людей дельных и верных. Только такие общины и могли сохранить до XX в. былины киевской поры.
На юге Руси память была разорена нашествиями, полоном, пожарами, раздорами. На Русском Севере зимними вечерами у огня, вологодцев и поморов продолжали волновать былины о князе Владимире и богатырях, как-будто они были живые современники.
