«сикреттэка». Эта ненавязчивая атмосфера интимности и роскоши в считанные секунды так плотно окутала, обволокла и очаровала меня, что я даже не удивился, когда откуда-то из полумрака послышался знакомый, чуть гнусавый голос: — Анатолий Витальевич, дорогой мой! Как же я рад, как я рад!.. — и с одного из кресел медленно, чуть покряхтывая, поднялся мне навстречу властительный хозяин волшебной пещеры.
Я сразу узнал его. Видео я не смотрю, новостные сообщения игнорирую принципиально, — но куда деваться от натыканных на каждом шагу круглых стеклянных будок «Роспрессы» и этого ухоженного, загорелого, изысканно-худощавого, но энергичного фэйса, пристально глядящего на россиян с обложки модного глянцевого издания «Мещанство и Пошлость». Стильная укладка, ухоженные брови и в меру подкрашенные ресницы, чёткая линия подбородка, крохотные бриллиантики в мочках ушей и ещё более крохотный страз в левом верхнем резце, умный, ироничный взгляд зелёных глаз с миндалевидным разрезом, располагающая полуулыбка. А внизу — цитата готическим шрифтом: «Я всегда выбирал девушек с длинными ногтями и IQ не ниже ста сорока». Ну сущий обаяшка, просто в голове не укладывается, что именно этот человек мог разработать, отладить и привести в действие жёсткую карательную систему, держащую государство в повиновении и страхе вот уже больше десяти лет.
В тупом оцепенении я смотрел, как он, такой изящный в строгой шоколадной «двойке», приближается ко мне, широко расставив руки — и улыбаясь ещё неотразимее, чем на глянцевых страницах или экране монитора. Я не девушка и ногти у меня нормальные, хотя Ай-Кью, конечно, не подкачал. Ужели в нем-то все и дело?..
Мне пришлось уцепиться за эту мысль, как. как в детстве за мамин палец, ибо спустя секунду, когда он, наконец, подплыл, всё стало ещё хуже. Совсем рассиявшись, он заключил меня в объятия, прижал к себе — и несколько секунд стоял так, слегка покачиваясь, похлопывая меня по спине и расслабленно приговаривая: — Анатолий Витальевич, дорогой!.. — Затем ненадолго оторвался от меня — кажется, лишь для того, чтобы заботливо и любовно заглянуть мне в лицо, — после чего вновь обнял, теперь уже одной рукой, за плечи, и, не переставая балаболить какие-то ничего не значащие светские фразы, отвёл меня к креслам и усадил в одно из них — ласково, но твёрдо.
Могу поклясться, что стильно неухоженное, закапанное белым воском лицо поп-певицы Ди-Анны, развратно ухмыляющееся с обложки лежащего сверху журнала, на чей нежный глянец кто-то нерадивый — неужто сам хозяин? — поставил ординарный подсвечник, до самой смерти останется в моём подсознании символом напряжения, неловкости и неудобства. Кресло оказалось до ужаса мягким, прямо-таки засасывающим, так что мне стоило огромных волевых усилий держать в нём спину, — а это было важно для образа, которого я твёрдо решил придерживаться — независимого, гордого и сдержанного специалиста, который, конечно, готов беседовать с властями, если есть о чём, однако унижаться перед ними не намерен. Кажется, опытный разведчик Кострецкий заметил мои усилия, и, судя по мелькнувшей в его весёлых кошачьих глазах искорке, они его позабавили.
— Я вижу, вы слегка напряжены. Расслабьтесь, — промурлыкал он с такой вкрадчивой интимностью, что мне почудилось: вот сейчас он присядет рядом на массивный велюровый подлокотник и примется делать мне массаж. Но вместо этого он лишь спросил:
— Что-нибудь выпьете?..
— Благодарю, не откажусь, — в ультрасовременном духе, с ледяным достоинством ответил я, хотя внутри все так и заплясало от радости. Вовремя он это предложил, а то еще немного — и я бы, пожалуй, слетел с катушек, не выдержав напряжения. Уж конечно, выпью, пока вы, умники, все к чертям не запретили, как водку, пиво и курёху. Давненько я, честно говоря, не пил ничего крепче кефира — я хоть и не бедствую, но покупать дозволенное всё-таки жаба давит, как говаривали в дни моей молодости. Это для богатеньких. Ну, уж у нашего-то красавчика наверняка этого добра целый бар. Уж конечно. Ага. Точно. Так и есть. Отправился куда-то вглубь своей пещеры (ишь, и не боится поворачиваться ко мне спиной — доверяет, дурашка! хотя что это я, здесь наверняка полным-полно камер слежения) и вернулся с двумя элегантными, мутнозелёного стекла бокалами (стеклозавод Гусь-Хрустальный, все мы хорошо знаем его патриотизм!) и тёмной бутылкой «Киндзмараули» со съехавшей чуть набок ностальгической этикеткой — уж не знаю, сколько ей лет, но старше меня точно. Ай, мерзавец. Она ж бешеных денег стоит. ГрабЮт народ. Я вовремя спохватился, что революционные мысли наверняка не самым симпатичным образом меняют сложный рисунок морщин на моём лице, — и поспешил направить их в иное русло — скажем, к предвкушению предстоящего удовольствия.
— Это вино помнит ещё позапрошлого тирана, — глубокомысленно заметил мой визави, отточенными движениями разливая рубиновую жидкость по бокалам и загадочно улыбаясь. Если ты хочешь спровоцировать меня на крамольные речи, дорогой, то не надейся, не получится. Я сделал каменную мину, старательно изображая, что ничего не слышал, что вызвало у Кострецкого тихий смешок.
— Ну что ж, за знакомство? — подмигнул он мне, устраиваясь в кресле напротив и лихо приподнимая бокал. Мне ничего не оставалось, как развить и приукрасить его жест, с неприличной готовностью двинув свой бокал навстречу, — при столкновении мы оба так лихо наддали, что я испугался, что хрупкие сосуды разобьются, однако нет, обошлось. Я даже попытался отзеркалить его любезную улыбку, такую обворожительную в танцующем свете одинокой свечи, — но ой-ой-ой, как непросто мне было удержать её на лице после того, как он, аккуратно пригубив вино, заметил: — Хотя, строго говоря, мой дорогой, я-то с вами давно знаком. Это вы нас, грешных, не знаете и знать не желаете, а мы-то вас знаем, как облупленного. Ну ничего, скоро и вам предстоит узнать нас близко-близко. Предупреждаю — у меня на вас имеются большие виды.
Хорошенькое предупреждение. А я-то всё жду, когда же он вручит мне обещанную медаль или грамоту — и отпустит меня восвояси. Хотя, в сущности, он ничего мне не обещал. И вновь моя выдержка была оценена — прежде, чем Кострецкий снова заговорил, на выразительном лице его мелькнуло удовлетворение тонкого ценителя, случайно набредшего в закоулках Сети на качественную живопись или стихотворение:
— Вы, дорогой мой, конечно, в курсе, что приближаются Правительственные Каникулы?
Конечно, я был в курсе. Это чаще всего и бывает в июле-августе — Бессмертный Лидер временно отходит от дел и позволяет себе расслабиться и отдохнуть. Высокий пост переходит в руки «вице» (проверенного человека!), границы закрываются на замки, в стране вводится чрезвычайное положение с комендантским часом и прочими мерами безопасности для мирных граждан, военные же предприятия переходят в режим полной готовности — не ровен час, кто-нибудь на нас нападет. Не знаю, кто как, а я люблю это время. Пожалуй, никогда мне так хорошо не работается, как в дни ПК. На улицах так тихо, спокойно, никто не орет под окнами; «прямая линия» тоже меньше отвлекает — люди звонят гораздо реже и проблемы у них как-то проще, безобиднее — домашнее, что ли. Ни суицидов, ничего. Золотая пора! Но на сей раз, предчувствовал я, поработать — во всяком случае, на себя — мне вряд ли удастся.
— У вас были на этот срок какие-то планы? Очень жаль, но, боюсь, придётся их отложить, — посочувствовал мне на редкость альтруистичный министр безопасности.
Впоследствии я привыкну к его умению читать чужие мысли и оно перестанет меня пугать, — но тогда я невольно вздрогнул. А он вдруг как-то подобрался, посерьёзнел, — и впервые за весь этот чёртов визит я увидел перед собой не душку-парня, не плейбоя, а серьёзное государственное лицо:
— Скажите, — осторожно начал он, — у вас вообще со здоровьем как? Позволяет переезды?
Здоровье было тьфу-тьфу, не ахти, конечно, но вполне в рамках возрастной нормы, о чём я и сообщил ему — без особого восторга, но вежливо.
— Вот и хорошо, — обрадовался глава ИБР. — Давайте за это выпьем!
На сей раз чокаться не стали — он лишь эффектным жестом приподнял бокал, глядя на меня пристально и лукаво, и я снова попытался как мог похоже его передразнить:
— И ваше, Игорь Игоревич!
— Э, нет, — загадочно отозвался тот. — Я — что. Главное сейчас — это вы…
Только теперь я в полной мере ощутил вкус вина — оно и впрямь было великолепным — густым, терпким и многообещающим, как сама юность. Впрочем, та обычно не сдерживает своих посулов. Интересно, гадал я, что от меня потребуется? Спросить об этом в лоб противоречило бы всему, что я знал о современном этикете, но я всё-таки не выдержал и спросил — правда, обиняками. Коварный соблазнитель двумя пальчиками поправил покосившуюся свечу, опустил глаза и предупредительно закашлялся.
